И вырвать грешный их язык
Я понял, кого мне напоминают укропатриоты, яростно отстаивающие свое украинство и украинскую самобытность на русском языке, на языке, по их мнению, колонизаторов и врагов, и бурно реагирующие, когда им на это указывают.
Был такой период в истории России, когда в качестве языка общения российское дворянство использовало французский. Дворяне так великолепно знали язык другого народа и так отвратительно знали свой, что во время Отечественной войны, по воспоминаниям Дениса Давыдова, при приближении к какому-нибудь русскому селу приходилось высылать вперед человека, свободно владевшего русским, для пояснения местным жителям - это наши, русские, не смотря на то, что по русски говорят с акцентом.
А то могло и топором прилететь.
Используя французский русская знать подчеркивала свою:
1. Принадлежность (или хотя бы причастность) к европейской культуре/цивилизации
2. Дистанцию от «подлых сословий»
3. Элитность/элитарность
Франция, как концентрированное выражение Европы, была символом, целью, маркером. Русская знать тянулась к этому символу, как когда-то варварские вожди германских племен тянулись к Риму.
И точно так же, как какие-нибудь франки, готы и вандалы, восхищаясь Римом презирали римлян, так и русская знать, восхищаясь европейской цивилизацией и некритично впитывая европейские обычаи, правила, порядки, презирала европейцев.
За легкомыслие, вертопрахство, распущенность, бунтарство.
За отход от базовых, изначальных, исконных ценностей.
За ревизию, модернизацию, реформацию ортодоксальных морали и религии.
За то, за что обычно некая сферическая в вакууме деревня презирает некий сферический в вакууме город.
Восхищаясь европейскими достижениями русская знать всегда считала, что если столкнуть «в лоб» русского крестьянина и французского пейзанина (да и в целом - русского и француза), то кирдык-то настанет лягушатнику. Что там, где не только немец, но и вся Европа помрет от безысходности и скудного рациона, русский будет жить, поживать и добра наживать. Причем, в таких количествах, что хватит и барину отдать и из барской доли украсть.
«Нашествіе двунадесяти языковъ», когда император французов Наполеон привел с собой всю Европу для завоевания России, срузу же вызвало вполне закономерную реакцию. Русская знать, из чувства истинного или наносного патриотизма (а какая, собственно, разница, если цель, в данном случае, полностью оправдала средства) стала en masse переходить с французского на русский. Разговаривать, писать, понимать на русском стало модным трендом. А использовать язык врага - mauvais ton.
Важным моментом было и то, что впервые со Смутного времени огромная часть населения Российской империи вот так близко, на расстоянии вытянутой руки, увидела европейцев. И обнаружила, что они как-то вот не рыцари в светлых доспехах, а вполне обычные, даже обыденные, завоеватели, не гнушающиеся мародерством, насилием, осквернением и прочими радостями военного времени.
Французский вдруг стал не просто языком врага, а врага жестокого, беспощадного, зарвавшегося. Оказалось, что европейские либеральные ценности имеют пометку «только для своих» и на население России не распространяются.
Это не Европа, monsieur, это Россия. Тартария и Гиперборея. У них тут даже религия только по названию христианская, а не деле - схизма и ересь. Поэтому, к примеру, в церкви можно и склад организовать. Или конюшню.
Ну, а уж после того, как русская армия и дубина русской народной войны гвоздили «французов до тех пор, пока не погибло все нашествие», после того, как Россия доказала, в первую очередь - самой себе, что у Франции и Европы труба пониже и дым пожиже, то использовать язык побежденных стало как-то совсем негламурно.
Заодно и европейские ценности в глазах русской аристократии изрядно утратили свою привлекательность, опять-таки по причине поражения Европы, вооруженной этими ценностями. Остатки тогдашних «либерастов» отправились «во глубину сибирских руд», Россия на полвека стала дирижером европейского оркестра.
Как минимум, если бы не переход «с французского на нижегородский», если бы не возникшая (и не только в России, но и в той же Европе) мода на русское, то не имели бы мы русской литературы в том объеме, в каком ныне имеем.
И роста русского/российского самосознания, приведшего к если не возникновению, то уж точно к бурному росту русского/российского гражданского общества, науки, культуры, искусства (написал бы «интеллигенции», но не люблю этот термин).
Знаю, что тезис спорный, но я думаю, что отказ от французского языка, как от языка общения высшего общества Российской империи, способствовал (в том числе) избавлению от «низкопоклонства перед Западом», которое, безусловно, тормозило развитие страны и общества, причесывая Россию стандартной европейской гребенкой, подгоняя все и вся под среднестатистические европейские стандарты, без учета национальной специфики.
Другое дело, что последующие полвека показали, что лозунг «Россия лучше Европы» не менее ошибочен и приводит к не менее тяжким последствиям, чем лозунг «Россия хуже Европы».
Отказавшись от французского, как первого и основного, русские дворяне несколько отдалили себя от Европы, оборвав или истончив, со временем, языковую нить, соединяющую их с Европой напрямую.
Но, при этом, начав общаться на русском между собой и с населением своей страны, они остановили уже вовсю шедший раскол между народом и властью, когда ко всем стандартным антагонизмам прибавляется еще и противостояние народа и чужеземной/чужеродной/чужеязычной элиты.
«Потеряв» Европу знать получила всю Россию.
Кроме единой религии, единого пространства государство получило единый язык. Единый не только для всех разноязычных народов, но и для разных социальных слоев и групп, сословий.
И эта, хотя бы языковая общность между крестьянством и знатью, в конечном итоге позволила вырасти новой категории населения - разночинцам. Выходцам из низов, стремящимся в верхи (или просто вверх).
Вот я и думаю, что нынешним укропатриотам, которые, на мой взгляд, в большинстве своем недавние этнические русские или русско-украинские метисы (т. е., по определению, бОльшие украинцы, чем сами украинцы), все же стоит взять и перейти на язык «страны пребывания». В ЖЖ, в жизни, в творчестве.
Дать толчок, импульс, задать тренд или, хотя бы, направление для развития украинской общности.
Перестать оглядываться на российское прошлое.
Перестать убеждать русских в своей правоте и в их неправоте.
Творить свою, украинскую культуру, науку, искусство. Общество.
А все ценное Россия купит и на русский переведет сама, не сомневайтесь.
А то как бы население, через несколько лет, не начало косо поглядывать на цвет нации, упорно общающийся на языке небратского (как минимум) государства.
Впрочем, ни я, ни кто-то в России, ни вся Россия в целом не можем им это запретить.
Был такой период в истории России, когда в качестве языка общения российское дворянство использовало французский. Дворяне так великолепно знали язык другого народа и так отвратительно знали свой, что во время Отечественной войны, по воспоминаниям Дениса Давыдова, при приближении к какому-нибудь русскому селу приходилось высылать вперед человека, свободно владевшего русским, для пояснения местным жителям - это наши, русские, не смотря на то, что по русски говорят с акцентом.
А то могло и топором прилететь.
Используя французский русская знать подчеркивала свою:
1. Принадлежность (или хотя бы причастность) к европейской культуре/цивилизации
2. Дистанцию от «подлых сословий»
3. Элитность/элитарность
Франция, как концентрированное выражение Европы, была символом, целью, маркером. Русская знать тянулась к этому символу, как когда-то варварские вожди германских племен тянулись к Риму.
И точно так же, как какие-нибудь франки, готы и вандалы, восхищаясь Римом презирали римлян, так и русская знать, восхищаясь европейской цивилизацией и некритично впитывая европейские обычаи, правила, порядки, презирала европейцев.
За легкомыслие, вертопрахство, распущенность, бунтарство.
За отход от базовых, изначальных, исконных ценностей.
За ревизию, модернизацию, реформацию ортодоксальных морали и религии.
За то, за что обычно некая сферическая в вакууме деревня презирает некий сферический в вакууме город.
Восхищаясь европейскими достижениями русская знать всегда считала, что если столкнуть «в лоб» русского крестьянина и французского пейзанина (да и в целом - русского и француза), то кирдык-то настанет лягушатнику. Что там, где не только немец, но и вся Европа помрет от безысходности и скудного рациона, русский будет жить, поживать и добра наживать. Причем, в таких количествах, что хватит и барину отдать и из барской доли украсть.
«Нашествіе двунадесяти языковъ», когда император французов Наполеон привел с собой всю Европу для завоевания России, срузу же вызвало вполне закономерную реакцию. Русская знать, из чувства истинного или наносного патриотизма (а какая, собственно, разница, если цель, в данном случае, полностью оправдала средства) стала en masse переходить с французского на русский. Разговаривать, писать, понимать на русском стало модным трендом. А использовать язык врага - mauvais ton.
Важным моментом было и то, что впервые со Смутного времени огромная часть населения Российской империи вот так близко, на расстоянии вытянутой руки, увидела европейцев. И обнаружила, что они как-то вот не рыцари в светлых доспехах, а вполне обычные, даже обыденные, завоеватели, не гнушающиеся мародерством, насилием, осквернением и прочими радостями военного времени.
Французский вдруг стал не просто языком врага, а врага жестокого, беспощадного, зарвавшегося. Оказалось, что европейские либеральные ценности имеют пометку «только для своих» и на население России не распространяются.
Это не Европа, monsieur, это Россия. Тартария и Гиперборея. У них тут даже религия только по названию христианская, а не деле - схизма и ересь. Поэтому, к примеру, в церкви можно и склад организовать. Или конюшню.
Ну, а уж после того, как русская армия и дубина русской народной войны гвоздили «французов до тех пор, пока не погибло все нашествие», после того, как Россия доказала, в первую очередь - самой себе, что у Франции и Европы труба пониже и дым пожиже, то использовать язык побежденных стало как-то совсем негламурно.
Заодно и европейские ценности в глазах русской аристократии изрядно утратили свою привлекательность, опять-таки по причине поражения Европы, вооруженной этими ценностями. Остатки тогдашних «либерастов» отправились «во глубину сибирских руд», Россия на полвека стала дирижером европейского оркестра.
Как минимум, если бы не переход «с французского на нижегородский», если бы не возникшая (и не только в России, но и в той же Европе) мода на русское, то не имели бы мы русской литературы в том объеме, в каком ныне имеем.
И роста русского/российского самосознания, приведшего к если не возникновению, то уж точно к бурному росту русского/российского гражданского общества, науки, культуры, искусства (написал бы «интеллигенции», но не люблю этот термин).
Знаю, что тезис спорный, но я думаю, что отказ от французского языка, как от языка общения высшего общества Российской империи, способствовал (в том числе) избавлению от «низкопоклонства перед Западом», которое, безусловно, тормозило развитие страны и общества, причесывая Россию стандартной европейской гребенкой, подгоняя все и вся под среднестатистические европейские стандарты, без учета национальной специфики.
Другое дело, что последующие полвека показали, что лозунг «Россия лучше Европы» не менее ошибочен и приводит к не менее тяжким последствиям, чем лозунг «Россия хуже Европы».
Отказавшись от французского, как первого и основного, русские дворяне несколько отдалили себя от Европы, оборвав или истончив, со временем, языковую нить, соединяющую их с Европой напрямую.
Но, при этом, начав общаться на русском между собой и с населением своей страны, они остановили уже вовсю шедший раскол между народом и властью, когда ко всем стандартным антагонизмам прибавляется еще и противостояние народа и чужеземной/чужеродной/чужеязычной элиты.
«Потеряв» Европу знать получила всю Россию.
Кроме единой религии, единого пространства государство получило единый язык. Единый не только для всех разноязычных народов, но и для разных социальных слоев и групп, сословий.
И эта, хотя бы языковая общность между крестьянством и знатью, в конечном итоге позволила вырасти новой категории населения - разночинцам. Выходцам из низов, стремящимся в верхи (или просто вверх).
Вот я и думаю, что нынешним укропатриотам, которые, на мой взгляд, в большинстве своем недавние этнические русские или русско-украинские метисы (т. е., по определению, бОльшие украинцы, чем сами украинцы), все же стоит взять и перейти на язык «страны пребывания». В ЖЖ, в жизни, в творчестве.
Дать толчок, импульс, задать тренд или, хотя бы, направление для развития украинской общности.
Перестать оглядываться на российское прошлое.
Перестать убеждать русских в своей правоте и в их неправоте.
Творить свою, украинскую культуру, науку, искусство. Общество.
А все ценное Россия купит и на русский переведет сама, не сомневайтесь.
А то как бы население, через несколько лет, не начало косо поглядывать на цвет нации, упорно общающийся на языке небратского (как минимум) государства.
Впрочем, ни я, ни кто-то в России, ни вся Россия в целом не можем им это запретить.