Об одной крюковской метафоре и истоках "Железного потока" Серафимовича
КРАСНЫЙ ВАГОН КАК КРОВАВАЯ АРТЕРИЯ СТРАНЫ И ПАСТЬ СМЕРТИ
(В "Тихом Доне" он же - «скотский».)
Чего не понимают плагиаторы (даже не столь примитивные, как малограмотный Шолохов, а вполне продвинутые, творчески-сальерианские)? Того, что текст обладает родовой памятью.
Идею «Железного потока» Серафимовича обнаруживаем во фронтовом очерке Крюкова: «Снова смыкается бесконечный ремень. И снова я во власти этого покоряющего движения массы. Незаметная щепка, втянутая в могучий поток, - хочу ли я, или не хочу этого, - я должен двигаться туда же, куда течет серая смола этого человеческого океана» и т. д. («В сфере военной обыденности. 1916»).
Эта метафора в несколько ином виде откликается и в «Тихом Доне»:
«Эшелоны... Эшелоны... Эшелоны... Эшелоны несчетно! По артериям страны, по железным путям к западной границе гонит взбаламученная Россия серошинельную кровь» (ТД: 3, VII, 289).
Из этого-то "могучего потока" и "железных (железнодорожных у Крюкова) путей", обокрав покойного друга юности, Александр Серафимович и кроит свою не столько литературную, столько идеологическую поделку. (При этом его не смущает, что метафора разрушена и железный поток ставится с рельсового на тележный ход.)
А ключ к метафоре находим в одном из рассказов Крюкова:
«…но еще жальче Васятку: тоже скоро возьмут и его туда, в эту загадочную и страшную пасть смерти... <…> …вечером, посадили ратников в красные вагоны. Было многолюдно на платформе, тесно, толкотно. Не раз в народе тонула милая, родная фигура в ловко сидевшем на ней полушубочке и военной фуражке. Сколько их, молодых, чистых, хороших, глядело из разинутых дверей...» («Ратник»).
О том же: «…красные вагоны-теплушки»; «Воинский поезд - длинный ряд красных вагонов с лошадьми и людьми…» («Около войны»).
В красных вагонах двуногий скот везут на убой:
«На станциях казачьим эшелонам женщины махали платочками, улыбались, бросали папиросы и сладости. Лишь под Воронежем в вагон, где парился с остальными тридцатью казаками Петро Мелехов, заглянул пьяненький старичок-железнодорожник, спросил, поводя тоненьким носиком:
- Едете?
- Садись с нами, дед, - за всех ответил один.
- Милая ты моя... говядинка! -
И долго укоризненно качал головой»
(ТД: 3, IV, 263).
Еще в романе:
«Через день поезд, вышедший со станции Чертково, пер состав красных вагонов, груженных казаками, лошадьми и фуражом, на Лиски - Воронеж» (ТД: 2, XXI, 235).
(Это первое упоминание в ТД слова «вагон».)
Помимо того:
«Весь переход шли с песнями, радуясь, что вырвались из “волчьего кладбища”. К вечеру погрузились в вагоны. Эшелон потянулся к Пскову. И только через три перегона узнали, что сотня, совместно с другими частями 3-го конного корпуса, направляется на Петроград для подавления начинающихся беспорядков. После этого разговоры приутихли. Долго баюкалась в красных вагонах дремотная тишина. - Из огня да в полымю! - высказал долговязый Борщев общую для большинства мысль» (ТД: 4, XV, 138).
И вот еще:
«В красных клетушках вагонов, у расседланных полуголодных лошадей, толпились полуголодные донские, уссурийские, оренбургские, нерчинские и амурские казаки, ингуши, черкесы, кабардинцы, осетины, дагестанцы. Эшелоны, ожидая отправки, часами простаивали на станциях, всадники густо высыпали из вагонов, саранчой забивали вокзалы, толпились на путях, пожирали все съедобное, что оставалось от проходивших ранее эшелонов, под сурдинку воровали у жителей, грабили продовольственные склады» (ТД: 4, XVII, 153).
Чем такое оборачивается:
«С Дона через Украину катились красные составы вагонов, увозя в Германию пшеничную муку, яйца, масло, быков. На площадках стояли немцы в бескозырках, в сине-серых куртках, с привинченными к винтовкам штыками. Добротные, желтой кожи, немецкие сапоги с окованными по износ каблуками трамбовали донские шляхи, баварская конница поила лошадей в Дону...» (ТД: 6, II, 19).
Мотив серошинельной крови (начало войны) откликается в публицистике Крюкова. И не где-то, а именно в строках о том, как разваливался фронт в 1917-м:
«Усталая душа серых бойцов поверила и, отравленные лестью продажный иуд, они бросили защищать отечество, оставили на произвол судьбы Россию... Заглушая стыд бессмысленным пустословием, разошлись серые шинели по домам, но вместо мира, спокойной работы и хлеба, получили новую войну - гражданскую, по бессмысленности, опустошительности и жестокости превосходящую всё доселе виданное» («Чувство чести и достоинства». 1919).