Мозоль.
Первые прикосновения были незабываемыми: коктейль из блаженства, неги, сумасшедшего восторга, безумного счастья. И Бог знает из чего еще. Кожа от этих ласк становилась эластичной, тонкой, очень чувствительной. Она боялась пропустить хотя бы миг наслаждения и оттого напрягала все свои нервные окончания, отвечающие за осязание. "Неужели так теперь будет всегда?" - сияла от счастья кожа.
Небольшое покраснение показалось легким недоразумением, редким облачком на фоне бескрайнего голубого неба. Но едва саднящая боль запомнилась. Временный отказ от очередной порции прикосновений виделся совершенно разумным решением: ранка затянется, и все вернется на свои места.
Поначалу так и произошло, но что-то уже мешало радоваться так же первобытно, с такой же легкомысленной безоглядностью. Отныне и навсегда горьковатый привкус преследовал кожу повсеместно: раны имеют свойство затягиваться, но без следа не исчезают никогда.
А красные пятна тем временем снова появились: кожа становилась все тоньше, и даже былые нежные касания приносили боль.
А потом произошло и вовсе ужасное: рану обильно посыпали солью. Жгучая нестерпимая боль приносила невероятные страдания. А память по прекрасным мгновениям не отпускала и с упорством маньяка отыскивала возможности вернуться в прошлое. И оно ответило взаимностью: пришло с банкой успокаивающего нежного крема. Жжение утихло.
Но под слоем живительной массы оказалась новая порция соли, гораздо большая по размерам и какая-то совсем едкая.
И кожа исчезла бесследно, она уже потеряла способность к восстановлению. А на её месте появился жесткий на ощупь, похожий на панцирь динозавра, нарост. Это была мозоль.
В новом состоянии жить было проще: жесткие защитные слои не позволяли былого издевательства над тем, что еще находилось под этими надежными бастионами. А там продолжали жить надежды, еще сильна была вера в омоложение, в былые ощущения. И они периодически появлялись, не такие яркие, как раньше, но достаточные для того, чтобы постепенно забыть о прежних восторгах и предаться новым грезам. Все происходило по заранее запрограммированному сценарию: удовольствие сменялось болью и отчаянием. Едва вспыхивала предательская мысль о том, что вечное блаженство всё же достижимо, а мозоль открывала вход в свои чувствительные недра, как тут же источник наслаждения оказывался с щепоткой соли в зажатом кулачке и наносил предательский удар: кристаллы разъедающей субстанции приносили муки страдания.
Раны заживали долго, но и защитный панцирь мозоли становился с каждым разом прочнее. Он убивал всякую охоту к острому восприятию такой пленительной, но жестокой действительности.
Шли годы, мозоль приобретала желтоватый оттенок и уже не могла становиться источником изощренной игры чувств для кого-либо: кому придет в голову отыскивать под уродливым наростом дикую энергию страстей и желаний, сгусток самых утонченных ощущений, рвавшийся наружу. И это служило дополнительной гарантией от былых невзгод.
И всё же на каждый томительный спрос найдется сумасшедшее предложение: кто-то сумел разглядеть в недрах обыкновенной мозоли то, что сам так страстно искал. Процесс расчесывания начался с новой силой.
Это было упоительно: весь аромат ощущений был неотличим от того первого раза, когда кожа была идеально нежной и чувствительной. Ощущение дежа вю было полным: история повторялась совершенно, удивляя сходством мельчайших деталей.
Только игра становилась еще более жестокой: краткие минуты пленительного блаженства сменялись длительными периодами острой боли. Это было похоже на наркотик: невыносимые муки делали желания еще более обостренными, жажда очередной дозы становилась непреодолимой и самоубийственной. А к изощренным пыткам помимо соли добавлялись жестокие удары острого каблука, каждый раз в одно и то же саднящее место. Самый последний такой удар оказался самым сильным и наиболее болезненным. Вместе с этой нечеловеческой пыткой умирало всё: надежда, остатки чувств и желаний. Оставалось только отчаяние.
Заживление происходило долго и болезненно. И полностью его не случилось: просто ушла острота восприятия.
Не было уже никаких желаний испытать все сначала, их сменила сплошная и беспросветная тоска.
И лишь иногда, примерно раз в два года, - по обыкновению это происходило во сне, - прежние чувства и желания вдруг с огромной силой обрушивались на мозоль. И тогда её поры раскрывались, и из них вытекала почти прозрачная, с привкусом соли, жидкость.
Мозоль плакала.
Небольшое покраснение показалось легким недоразумением, редким облачком на фоне бескрайнего голубого неба. Но едва саднящая боль запомнилась. Временный отказ от очередной порции прикосновений виделся совершенно разумным решением: ранка затянется, и все вернется на свои места.
Поначалу так и произошло, но что-то уже мешало радоваться так же первобытно, с такой же легкомысленной безоглядностью. Отныне и навсегда горьковатый привкус преследовал кожу повсеместно: раны имеют свойство затягиваться, но без следа не исчезают никогда.
А красные пятна тем временем снова появились: кожа становилась все тоньше, и даже былые нежные касания приносили боль.
А потом произошло и вовсе ужасное: рану обильно посыпали солью. Жгучая нестерпимая боль приносила невероятные страдания. А память по прекрасным мгновениям не отпускала и с упорством маньяка отыскивала возможности вернуться в прошлое. И оно ответило взаимностью: пришло с банкой успокаивающего нежного крема. Жжение утихло.
Но под слоем живительной массы оказалась новая порция соли, гораздо большая по размерам и какая-то совсем едкая.
И кожа исчезла бесследно, она уже потеряла способность к восстановлению. А на её месте появился жесткий на ощупь, похожий на панцирь динозавра, нарост. Это была мозоль.
В новом состоянии жить было проще: жесткие защитные слои не позволяли былого издевательства над тем, что еще находилось под этими надежными бастионами. А там продолжали жить надежды, еще сильна была вера в омоложение, в былые ощущения. И они периодически появлялись, не такие яркие, как раньше, но достаточные для того, чтобы постепенно забыть о прежних восторгах и предаться новым грезам. Все происходило по заранее запрограммированному сценарию: удовольствие сменялось болью и отчаянием. Едва вспыхивала предательская мысль о том, что вечное блаженство всё же достижимо, а мозоль открывала вход в свои чувствительные недра, как тут же источник наслаждения оказывался с щепоткой соли в зажатом кулачке и наносил предательский удар: кристаллы разъедающей субстанции приносили муки страдания.
Раны заживали долго, но и защитный панцирь мозоли становился с каждым разом прочнее. Он убивал всякую охоту к острому восприятию такой пленительной, но жестокой действительности.
Шли годы, мозоль приобретала желтоватый оттенок и уже не могла становиться источником изощренной игры чувств для кого-либо: кому придет в голову отыскивать под уродливым наростом дикую энергию страстей и желаний, сгусток самых утонченных ощущений, рвавшийся наружу. И это служило дополнительной гарантией от былых невзгод.
И всё же на каждый томительный спрос найдется сумасшедшее предложение: кто-то сумел разглядеть в недрах обыкновенной мозоли то, что сам так страстно искал. Процесс расчесывания начался с новой силой.
Это было упоительно: весь аромат ощущений был неотличим от того первого раза, когда кожа была идеально нежной и чувствительной. Ощущение дежа вю было полным: история повторялась совершенно, удивляя сходством мельчайших деталей.
Только игра становилась еще более жестокой: краткие минуты пленительного блаженства сменялись длительными периодами острой боли. Это было похоже на наркотик: невыносимые муки делали желания еще более обостренными, жажда очередной дозы становилась непреодолимой и самоубийственной. А к изощренным пыткам помимо соли добавлялись жестокие удары острого каблука, каждый раз в одно и то же саднящее место. Самый последний такой удар оказался самым сильным и наиболее болезненным. Вместе с этой нечеловеческой пыткой умирало всё: надежда, остатки чувств и желаний. Оставалось только отчаяние.
Заживление происходило долго и болезненно. И полностью его не случилось: просто ушла острота восприятия.
Не было уже никаких желаний испытать все сначала, их сменила сплошная и беспросветная тоска.
И лишь иногда, примерно раз в два года, - по обыкновению это происходило во сне, - прежние чувства и желания вдруг с огромной силой обрушивались на мозоль. И тогда её поры раскрывались, и из них вытекала почти прозрачная, с привкусом соли, жидкость.
Мозоль плакала.