Раздели мою боль (рассказ).
Старая боль не отпускала. Обиды накатывали волнами, то отпуская ненадолго, то вновь захватывая его с новой силой. Постоянным оставалось одно: он не мог забыть ее, время, проведенное с ней. Бесполезными оказывались попытки убедить себя в том, что с ним просто играли, использовали в чужой игре, а потом выкинули как никому не нужный хлам. Да, наверное, все так и было. Или почти так. Но тогда что? Почему эти доводы не убеждали его самого? Потому ли, что она сама и воспоминания о ней были ему самому слишком дороги? Да, безусловно. Окажись на ее месте другая, все было бы уже давно забыто и не терзало тяжелыми воспоминаниями и ночными страхами. А сейчас - казалось, что жизнь не имеет смысла. Она была этим смыслом.
...Тот первый раз, когда он впервые увидел ее. Он помнил до мельчайших подробностей. Казавшийся отсутствующим взгляд, направленный куда-то вбок, и только глаза, вдруг под углом устремленные на него, безошибочно давали понять: в данный момент именно он является объектом ее охоты. Фирменный взгляд снизу-вверх и наискосок - это ее отличительная черта. И никого больше. Этот взгляд сделал его рабом. Впрочем, узнал он об этом лишь спустя несколько месяцев.
Если бы тогда она не взяла его на заметку, этот эпизод давно бы стерся из памяти. Но она выбрала его, и потому атака была лишь делом времени: они периодически пересекались в одних и тех же местах. А он и думать о ней уже забыл. И тут его застали врасплох.
...Телефонный звонок отвлек его внимание от старой заезженной пластинки копания в прошлом, и он почувствовал раздражение, поднимая трубку телефона.
И понял: мир стал другим, он никогда уже не будет прежним. По мере того, как голос на том конце вел свое повествование, его ноги становились все более ватными. А смысл сказанного перестал до него доходить.
Автокатастрофа. Пока еще жива, в коме. Очень тяжелое состояние. Врачи? А что врачи: вы же понимаете, гарантировать ничего нельзя.
Он сел и несколько минут провел в полнейшем оцепенении. То, что еще пять минут назад казалось таким важным, сейчас представлялось пустым и глупым, банальным проявлением его гордыни и эгоизма. До этого момента у него была боль: она приносила страдания, но и придавала хоть какой-то смысл его жизни, кидая от состояния внезапной активности до полного безразличия к своему будущему. Но если ее не станет, жизнь окончательно потеряет остатки смысла.
Он судорожно вцепился в лежавшую рядом подушку: если бы он был рядом, разве позволил, чтобы с ней что-то случилось? От досады стукнул кулаком по столу: сознание постепенно возвращалось и призывало действовать.
Сколько туда ехать? Несколько часов.
Он наспех, почти бездумно побросал какие-то вещи в сумку и отправился на вокзал.
Всю дорогу он едва мог усидеть на месте: раскачивался телом вперед-назад и в который раз рассматривал калейдоскоп мыслей и событий, хаотично всплывавших в памяти. Такое с ним было лишь раз, когда мама позвонила и срывающимся голосом сообщила, что отца больше нет.
Очередная черта в жизни, делившая ее на "до" и "после". Вторая по счету. Первая была очень давно. До нее было счастье, только он этого не понимал. И лишь перешагнув ту черту, пришло осознание: счастливые не ведают своей удачи, они просто наслаждаются жизнью.
Нет, тогда еще можно было все изменить, но это было началом конца, когда он начал терять бесконечно дорогую женщину. А сейчас может не стать и другой...
Удивительное дело, дежа-вю в чистом виде: истории отношений с этими двумя женщинами поразительным образом совпадали почти до мельчайших подробностей. Было ощущение, что он смотрел римейк хорошо известного фильма: главный герой тот же, а героиню играли разные актрисы. И только автокатастрофа сыграла злую шутку: режиссер вдруг решил драматичным образом изменить до боли известный сценарий, когда уже казалось, что фильм давно окончен.
Он не знал, зачем едет. Но верил, что сейчас только он может помочь ей. Как ему хотелось наконец-то оказаться в нужное время в нужном месте!..
Он изо всех сил старался забыть ее, и даже находились те, кто, казалось, будет достойной заменой. Но в этом слове и таилась ловушка: ищут же близкого человека, а не замену.
Но он искренне старался забыть ее. Понимал при этом, что и перед собой нужно быть таким же искренним: искать настоящие, а не выдуманные поводы забыть ее. И находил. А потом вспоминал их отношения - и не находил доводов против ее искренности. Да, она причинила ему нестерпимую боль, но и себя отдавала всегда полностью, даря любимому мужчине неземное блаженство. Ну просто она так жила и воспринимала жизнь: для нее было естественным сказать слова любви, а на следующий день оказаться в объятиях другого. Она была центром своей Вселенной, и мир должен вращаться вокруг нее. Это было ее естественное состояние, не вызывающее сомнения как и глоток свежего воздуха. По этой же причине ее ревность принимала гипертрофированные формы: зная свойства своей натуры, она подозревала их наличие и у других...
Но к чему все это сейчас? Все подробности их отношений стали настолько маловажными по сравнению с нынешней страшной реальностью. Она на грани смерти, а вслед за ней умрет и он. Может быть, тело не сразу превратится в прах, но душа потянет за собой материальную оболочку: смысл, жажда жизни перестанут существовать...
Все происходившее с ним в эти мгновения ощущалось как во сне. Он даже с кем-то разговаривал, что-то делал, но со стороны, вероятно, казался не вполне вменяемым...
И лишь когда он очутился на пороге ее нынешней обители, реальность начала к нему возвращаться: она здесь, совсем рядом, а он представить себе не мог, что скажет родственникам, врачам... Выдержит ли он, увидев ее, неподвижную, бесчувственную. И увидит ли.
Оцепенение частично улетучилось, а сердце бешено застучало, рискуя не выдержать страшного напряжения.
В коридоре он с кем-то здоровался, задавал вопросы... Не пускают никого, даже самых близких. Она там, в том конце коридора.
И он побежал. Безумный. За спиной кто-то кричал, слов не разобрать. Рванул дверь: нет, не здесь. Следующая палата...
Это была она. Разные чувства успел он испытать в это мгновение, и даже что-то удаленно напоминавшее радость: он снова, спустя долгое время, увидел ее. Сколько раз он мысленно писал сценарий этой встречи, но ни один из них не имел сходства с реальностью.
Лицо почти не тронуто аварией. А его выражение потрясало: это было состояние полной умиротворенности, смирения с судьбой и готовности принять преждевременную смерть. Да, она всегда спешила жить, как будто знала свое будущее.
А что будет тогда с ним? Казалось, больших страданий она уже не могла ему причинить. Но это оказалось ошибкой.
Он почувствовал вдруг полное внутреннее опустошение, и в таком состоянии встал на колени рядом с ней, положив свою ладонь ей на руку. Так прошло около десяти секунд, пока он вдруг не почувствовал, что ее рука едва заметно ответила ему...
В этот момент в палату вошли и оттащили его от нее. Но это было сейчас совершенно не важно. Теперь ему будет вдвойне тяжелее: у него снова появилось то, что бесконечно дорого и можно потерять. Надежда. Сколько раз он ее обретал, а потом снова терял. Вот и теперь сердце забилось с утроенной энергией: хотелось оказаться наконец в нужное время в нужном месте.
Работа, дом, повседневные заботы его сейчас не волновали: он будет здесь, с ней, со своей Алисон, в этом чужом городе. Но с ней, снова близкой. Осталось одно занятие: надеяться и ждать. И этим жить, прокручивая бесконечное количество раз в голове один и тот же эпизод: движение ее руки. Было ли оно на самом деле или это всего лишь плод его воспаленного воображения?
«...Все замерло в ожидании...
завтра познает любовь не любивший ни разу, и тот, кто уже отлюбил, завтра познает любовь»
Фаулз, Джон. «Волхв.»
