О христианской трапезе
В Св. Евангелии есть несколько эпизодов, описывающих, как Иисус Христос устраивал трапезы. Пять хлебов, преломив, дал делить ученикам на пять тысяч едоков, не считая женщин и детей, семь хлебов - на четыре тысячи. Его обычай делить хлеб был неизменен: когда двое учеников, уже после крестной Его смерти и Воскресения, шли в Эммаус и Он, неузнанный, присоединился к ним, они узнали Его только после того, как Он, «взяв хлеб, благословил, преломил и подал им. Тогда открылись у них глаза..." (Лк. 24, 30-31). То есть, Его обычай делить хлеб был настолько необычным, невиданным для той среды, настолько уникальным, что сам по себе мог удостоверять Его. Как же Он делил хлеб? - Предание Церкви донесло это от Тайной Вечери до сегодняшних дней, и вовек: ровно такие же кусочки хлеба, пресуществившегося в Плоть Его, получаем мы при причащении Святых Христовых Тайн. Такие же по размеру кусочки получатся, если разделить пять хлебов обыкновенного размера на пять с лишним тысяч человек, как было тогда, при озере Геннисаретском, когда Христос их насытил. (Кусочки рыбок получаются ещё меньше.) Такими же кусочками были накормлены путники в Эммаус. Как можно насытить человека бренного такими крохами? - «Написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» (Мф. 4, 4, также Лк. 4, 4).
Итак Спаситель дал нам образ христианской трапезы, в том числе и в отношении того, сколько же пиши бренной требуется для сытости. И если это от Бога (а это от Бога Христа), то мы должны знать, что человек от сотворения и создан так, чтобы полностью насытиться, съев такое количество пищи. И, питаясь так постоянно, отнюдь не страдать от голода, истощения и нездоровья, а напротив, выглядеть цветущим, подобно Даниилу пророку и его товарищам, которые питались одними овощами и водой. И работать при этом сильно и выносливо, совершать длинные походы с длительным напряжением сил, не изнуряясь телесно, и т.п. Многие свидетельства о прошедших веках христианства, особенно о Святых, говорят нам, что умеренность в еде и питье всегда считалась в христианской среде добродетелью, причём весьма широко практикуемой.
Видим, что пищи нужно совсем немного, много меньше того количества, что обыкновенно мы теперь потребляем. Если сравнить трапезы из Евангелий с современными, то видно, что обыкновенной сегодняшней порции, считающейся достаточной для насыщения одного человека, должно бы хватить для сотен человек. А обеда обыкновенной современной семьи - для единовременного насыщения тысяч, если делить пищу, как учил Христос.
Если простой хлеб, принятый со словом Божьим, так, как заповедал Христос, должен давать насыщение, то тем более насыщает Святое Причастие. А что наблюдаем сейчас? - Получил распространение обычай: после литургии, причащения устраивать обед, по составу блюд и количеству пищи неотличимой от праздничного стола безбожников: мясо большими кусками, колбасы, окорока, котлеты, гарниры, разносолы. Что за пир после Хлеба Истинного? Зачем он нужен, почему так? Разве потерял Христос, Бог Истинный, власть насыщать людей малым количеством хлеба, а тем более Плоти Своей?
Имеющиеся наблюдения пищевых обычаев нехристианских сообществ и народов, а также этнографические сведения позволяют подойти к ответу на это вопрос.
В государствах и сообществах, в которых приспособились производить пищу в больших количествах и притом общедоступную, на передний план выступают аспекты еды, неприметные там, где голод обыкновенен, и заставляющие думать, что дело не только и не столько в потребности пополнить запас питательных веществ. Есть у многих современных язычников обычай, даже культ, почти непрерывно жевать и глотать, глотать и снова жевать. Некоторые объясняют это тем, что «заедают проблемы, неприятности и стрессы», иные устраивают себе этакий непрерывный праздник для поднятия настроения; но и те и другие поглощают количества, не находящие никаких объяснений с позиции хоть сколько-нибудь разумных мер утоления голода. Напротив, в этих актах приёма пищи виден символизм, соединяющий представление о материальной, полновесной и непосредственно ощутимой цене избавления от этих проблем и стрессов (имя которым суть: бесы) и о том, что для избавления от них и достижения блаженства следует буквально соединить эту цену с собой, стать сопричастным ей, что достигается буквальным съедением - и тогда будет восстановлен мир, настанет умиротворение.
Изобретены даже имитации из вязкой резины, предназначенные только для того, чтобы жевать их впустую, но подолгу, вызывая растянутые во времени реминисценции процесса еды. Подобным же образом может быть объяснено и курение табака, и безмерное употребление вина и особенно более крепких напитков, и страсть к сладкоедству.
После изгнания прародителей из Эдема в каждом приёме пищи присутствуют черты трапезы жертвенной, несущей ровно этот символизм. Особенно ярко он проявляется при поедании мяса, ведь мясо нельзя получить иначе, кроме как лишив жизни душу живую, заколов её в жертву.
Этот сакральный смысл нередко выражается и в уродливо извращенных, возмутительных формах. Людоедские обряды некоторых этносов, как диких и полудиких племён, так и относительно цивилизованных народов, известные по этнографической литературе, имеют выраженный жертвенный символический смысл. Так, в китайской традиции приготовляют и употребляют в пищу нерожденных младенцев, извлечённых из лона материнского. Этим блюдам приписываются феноменальные чудодейственные целебные, омолаживающие и т.п. действия. В самом деле, съесть ребёнка - это поступок из ряда вон выходящий, ибо цена этой трапезы очень дорога: не коснувшаяся скверны жизнь человеческая, и мера ожидаемой чудодейственности соотносится с этой ценой. (Кажется не лишенным правдоподобия предположение, что ханьцы и родственные им народы это потомки одной из ветвей хананеян рассеявшихся, как о том сказано в кн. «Бытие» 10, 18, и именно здесь надо искать корни этого обычая). Что касается принесения в жертву животных, то это, кажется, самое общее место для многих и многих религий, не только авраамических.
В библейском повествовании об Исходе ветхозаветных евреев из Египта говорится, что в скитаниях по пустыням они питались почти исключительно манной с неба (см. например их ропот по этому поводу в кн. «Числа» 11, 5-6), а мясо есть предписывалось только жертвенное. То есть, Сам Бог показывает здесь связь между мясной трапезой и жертвой. Бездумное же и беспамятное пожирание плоти, как в кн. «Числа» 11, 18-34, когда обжирались перепелами без счёту, погибельно. Учение (начальные главы кн. «Левит») и история ветхозаветных жертвоприношений должна была закрепить в памяти ветхой Церкви все грани смысла жертвы: всесожжение и хлебным приношение, жертва мирная, жертва за грех. Одна из главных граней смысла раскрывается в акте сопричастности жертве, в поедании жертвы примирения, в сакральной трапезе.
Эти немудрёные рассмотрения и наблюдения подводят к выводу, что человек и создан так, что, даже не будучи знаком с истинным единобожием, или знаком поверхностно, или научен оному извращенно, интуитивно понимает символизмы, заложенные в принятие пищи - хотя объединить эти смыслы, как это сделал Христос, человеку не под силу, и даже просто помыслить такое человек не в состоянии.
Любая такая жертва в новозаветное время, после принесения Жертвы Крестной надмiрной и окончательной, ничтожна, и причащение такой жертвы никакого действия, кроме иллюзорного, возыметь не может.
Если же церковный человек ищет лазейки для грехов, делает себе послабления, выдумывает обоснования, как обойти Христово учение, то, вместо того, чтобы «приступать с искренним сердцем, с полною верою, кроплением очистив сердца от порочной совести, и омыв тело водою чистою» (Евр. 10, 22), к Святому Причастию приступает с этими хитростями и нечистотой. О том же, прообразовательно, в Кн. «Левит» 7, 20: «если же какая душа, имея на себе нечистоту, будет есть мясо мирной жертвы Господней, то истребится душа та из народа своего». Конечно, не может быть отпущения сознательно нераскаянных, утаенных грехов, и такое причащение Жертвы тягчайшей от грехов не освобождает (напротив, умножает), что приводит к неосознанному стремлению попытаться причаститься какой-либо жертвы лёгкой ещё и ещё, к разновидности чревоугодия, обжорству. Неспроста, недаром чревоугодие числится одним из смертных грехов, в который мы незаметно для себя вошли и к которому привыкли, забыв о том, какой должна быть и изначально была трапеза христианина. Дух наш потерял бодрость, немощная плоть впала в искушения. Появление и закрепление в обиходе такого обычая: весьма обильной трапезы после Трапезы Святой - это конечно явный признак всё более увеличивающегося отпадения нашего от Господа и Его Завета.
Разнузданность в еде входила в народный обиход постепенно, в течение веков, с тем, чтобы полнота, болезненная рыхлость, вплоть до необъятной толщины, стали со временем уже обыкновенным телесным строем для многих народов, прежде христианских. Непрестанные заботы о еде, о пополнении её припасов - без этого уже не мыслим своего быта. Для многих стали уже привычным ритуалом еженедельные походы на огромные торжища, где загружаются пудами, едва ли не центнерами, снеди. Припасы складываются в специальные холодильные шкафы и лари для долгого хранения, разумеется электрические. При том, что Христос совершенно ясно и недвусмысленно говорит, что не надо заботиться о завтрашней еде, а Ветхий Завет даёт прообразовательные примеры (в частн., о воссмердевшей манне излишней), показывающие отношение Господа к ревнителям припасов пищи тленной.
В заботах о сохранении запасов изобретены способы обработки этих припасов, т.наз. «консервации», которые, как хотелось бы изобретателям, должны сохранять их пригодными к приёму в пищу. Между тем, в том примере о манне из кн. «Исход» прямо говорится, что один и тот же продукт может и протухнуть за день, а может и сохраниться свежим ровно в тех же условиях - это зависит от воли Божьей на то. Наблюдая за протуханием пищи, мы, вместо того, чтобы попытаться понять, что дело в нас самих, начали искать обходные пути - и нашли, попутно нарушив заповедь «не искушай Господа Бога твоего». На борьбу с тлением этих запасов направлены и холодильники, и мудрёные добавки, и в каждом доме, и в городах, в общем, целая отрасль народного хозяйства.
Об этих добавках стоит сказать особо. Измыслив ложные представления о причинах порчи снеди и пребывая у них в рабстве, мы направили свой изобретательский пыл на поиск способов преодоления этих ложных причин. На помощь была призвана вся дутая мощь апостасийной науки и её новейших достижений, установки химического синтеза и биологических технологий исторгли из своих недр некие чудодейственные вещества. Впрочем, последствия применения этих консервационных и подобных снадобий оказываются чаще непредусмотренными; у пищи же и напитков, ими обработанных, осталось разве только наименование, вкус и запах искажены до неузнаваемости. Чтобы отбить, замаскировать возникшие привкусы, используют сильные вкусовые приправы, также стремительно расширяется практика сдабривания синтетическими веществами, объявляемыми заинтересованными людьми «идентичными натуральным».
Излишне говорить, что изрядная часть этих веществ добавляется даже не на стадии приготовления, а гораздо раньше, при выкармливании мясного или молочного скота, домашней птицы, и даже рыбы, при обработке семян перед посевом, при выращивании плодов земледелия.
Если науки, в соответствии с которыми вырабатываются эти добавки, не от Бога истинного, подсказаны лукавым, и таковы же синтезирующие их установки и технологии, то продуктом такого синтеза являются вещества (исходно взятые из Творения), подвернутые действию бесов, обработанные силой бесовской, по попущению - то есть как бы поднесённые бесам. Эти установки суть вместилища, истуканы, идолы этих бесов. И, таким образом, есть основания полагать, что эти вещества идоложертвенные, и добротная изначально пища, в которую они подмешиваются, или которая как-то обрабатывается ими, также становится осквернённой и идоложертвенной, то есть неприемлемой, по Завету. Например, если цыплятам, предназначенным к забою, скармливают добавки, возбуждающие неимоверный аппетит, от чего цыплята растут и жиреют неестественно быстро - и в этом состоит действие призываемого беса, то естественно ожидать, что этот бес, поскольку вызван он людьми, выказывает подобное своё действие на людях же, и выращенные на таком рационе дети уподобляются тем цыплятам, и это вне зависимости от того, как сегодняшняя наука трактует материальный состав этого вещества. Это закономерное проявление идоложертвенности пищи. Если это от лукавого, то в его обычае стараться сначала утаивать пагубные последствия, которые обнаруживаются гораздо позже и как бы невзначай (даже ожирение тела появляется не сразу и не вдруг) - не говоря уже о том, что обращение к бесам губительно для жизни вечной. Можно ожидать ещё подобных следствий, притом весьма ужасных, ещё не увиденных нами, не всё содержимое этого «ящика Пандоры» нам показано.
А ведь другой пищи сейчас в торговле почти не найти. Пища же свежая, не подвергшаяся такой обработке, не идоложертвенная, практически недоступна, и это беда и грех сообществ, отказавшихся от земледелия чистого, неосквернённого, заповеданного от Бога.
Если человеку, как он сотворен, нужно очень немного пищи, многократно меньше, чем диктуют современные представления о пищевой норме, то и должны соответственно измениться и представления о том, сколько надо взять плодов земли для пропитания человека.
По благости Божией, после трапез Христовых, пищи земной оставалось больше, чем было в начале её. Это значит, что Его всеблагость отнюдь не связана ограничениями вроде лжезаконов «сохранения материи», Он вполне может благословить умножение или появление еды там и тогда, где и когда сочтёт это нужным. Верные последователи Сына Божьего, в случае нужды, или не имев времени или возможности для труда на земле, даже по неумению, могут с верой испросить пищи (сейчас разговор о пище) у Отца Вседержителя, ибо сказано: «Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? и когда попросит рыбы, подал бы ему змею? Итак если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него.» (Мф. 7, 9-11). Всё же, Отец предусмотрел, чтобы человек не сидел праздно в ожидании таких благ с разинутым ртом, подобно голодному галчонку, но был занят благим, и творческим, и увлекательным занятием, которое само по себе способно наградить прокормом - возделыванием земли. Так было и в Эдеме, где Господь Бог «поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт. 2, 15), подобный же Закон был установлен и после грехопадения. После Жертвы Крестной, в эпоху Милости Божией, это ветхозаветное предустановление раскрывается для принявших Завет Христов, и земледельческие труды для стада малого из условия телесного выживания вновь становятся совместным творческим преобразованием и украшением лица земли, в восстановленном союзе с Богом. Вместо этого, мы видим в сегодняшнем апостасийном мiре терзающую и изнуряющую землю бессмысленную и беспощадную битву за урожай, ускользающая победа в которой это только мимолетное утоление неутолимой страсти алчущей растленной утробы и тленная награды от маммоны. Если же предположить, что мы сейчас находимся в преддверии вселенского краха язычества и апостасии, когда, как две тысячи лет назад, новое вино будет влито в новые мехи, то этому должно сопутствовать и возрождение христианского образа жизни в гармонии с землёй, с природой, когда зерно сеется и сады насаждаются не только и не столько для того, чтоб самим прожить до нового урожая, но также и для путника проходящего, и для птицы пролетной, и для зверя лесного, с тем, чтобы оказать милость царскую мохнатым и пернатым слугам человеческим. С этой точки зрения, сокращение полей и зарастание их лесом, происходящее на наших глазах, может оказаться на деле возвращением к более естественному порядку вещей, когда человек не вытесняет живность отовсюду, руководствуясь соображениями всемерного расширения хозяйства, но берёт от земли лишь то немногое, что действительно необходимо в христианском укладе.
Если представить себе общину, где питание, помимо евхаристической трапезы, также поставлено по образу, данному Спасителем, то привычное теперь ежедневное кухонное рабство женщины преобразуется в нечасто выпадающее по жребию, или по очереди, право приготовить общий обед - поскольку даже одного хлеба, или пирога, или пары рыб, или любого другого блюда хватает и на всю общину, даже многочисленную, и на гостей званых и прохожих. Назавтра дежурство переходит к товарке, затем к следующей, и, таким образом, вследствие многократного сокращения количества потребной еды, кухонная работа в такой общине из тяжкого женского ярма превращается в необременительную возможность показать свои таланты на этом поприще. Таким образом, Жертва - это также и цена за выкуп Марфы из её плена, чтобы она вместе с Марией «села у ног Иисуса и слушала слово Его».