к диалектике сетевой коммуникации )
к диалектике сетевой коммуникации
1. Половина общения людей держится на том, что они забывают об альтернативе, вторая - на том, что они думают о ней.
2. Если существует время перечесть чужую фразу то, вполне возможно, этим занимается и сам ее автор.
3. Слова не только отчуждают у мысли почву, подменяют и насаживают контекст, но и подавляют ее своей длительностью. Она как немое кино страдает от новых правил монтажа, от соучастия себе.
Слова имеют значение лишь в той степени и пропорции, в какой способны взывать к самостоятельному чувству.
4. На чувства слишком часто проецируют паттерны живого (или предметного), забывая, что они оформлены в контрастном отношении к предмету (или живому), то есть бессмысленно заострены в отсутствии второй крайности. Так, например, бывает очень трудно помириться, если кому-то чудится гибель в размолвке или, напротив, механическая поломка.
5. "Сермяжная правда" дальше предела способности ее выразить (и услышать) обращается в ложь и выдумки. Задача сознавать этот предел, и без того сложная, совсем не поощряется в "светском обществе". Вот почему исключительное право на правду закрепилось за людьми наиболее способными ко лжи. Правда может быть продуктом или атмосферой выдающегося "навыка творить", индивидуального языка, но никогда - целью. (Я говорю о языке вообще, чтобы не скатиться в диалектику штучных произведений искусства)
6. В сети реализуется особенный (ускоренный) режим само-доместикации человека. Всевозможные репрессивные гарантии касаются не только удовольствий (в духе Маркузе) но распространяются на инструменты самовыражения и познания мира. Если хотя бы отчасти верно то, что в беседе мы воспринимаем посредством слов только 15% содержания, становятся ясными особенности среды, целиком уложенной в эти самые проценты. Это бесконечный тираж собственной статики (замещение валентностей), в котором слово не может сохранить собственной формы, ведь ничем более не уравновешивается.
7. "Простые слова" отдают бесконечной глубиной индивидуального языка, особенно когда он владеет говорящим, а не наоборот. Утешает вера в то, что всегда можно соблюсти равновесие, распять язык семантически, на обстоятельности выражения.
8. Эргономичное выражение (мысли) учитывает хронологическую ассиметрию восприятия человека, который, если способен двигаться легко, то вперёд. Избыточное определение напоминает то, что зачастую лень дёргать по сторонам, а прямой повтор помогает не возвращаться вспять.
9. От хорошей речи, как от стихов - впечатление "новояза", легитимной редукции словаря. Все прочие слова - не нужны, эти - уже прозвучали. ("..тактика выжженной речи..", А. Поляков)
10. Крайности похожи? Там, где это верно, работаёт изящный приём гуманитарной риторики,- вместо того, чтобы доводить до абсурда,- довести до противоположности. Прием незаменимый, если, например, хочется осмыслить - насколько изоврался с впечатлением, ведь большинство разговоров об искусстве и культуре,- суть попытки оперировать впечатлениями как понятиями.
11. Если здравый смысл и культпросвет могут позаботиться о себе (и заботятся) на каком-то надсубъективном, историческом уровне, то мотивация к ним не имеет с ними ничего общего, как фактами. В противном случае на них ложатся все недостатки предубежденной и субъективной позиции, то есть здравый смысл и просвещение лишаются смысла, если они не стихийны. Это совсем не значит, что нельзя повлиять косвенно на их торжество, - так, например, идеал здорового тела предполагает соответствующее питание и упражнения, но не навязывает их однозначно.
12. Человек, способный учиться у тех, кого любит (уважает, ценит) становится уязвимым для критики на особый лад, потому что у него нет другого стандарта и другого качества, кроме того, каким он сам поместил себя в децентрическую систему. Ему негде пересидеть. Тогда как критик, не обладающий достоинствами учителя, отчасти пользуется его преимуществами.
1. Половина общения людей держится на том, что они забывают об альтернативе, вторая - на том, что они думают о ней.
2. Если существует время перечесть чужую фразу то, вполне возможно, этим занимается и сам ее автор.
3. Слова не только отчуждают у мысли почву, подменяют и насаживают контекст, но и подавляют ее своей длительностью. Она как немое кино страдает от новых правил монтажа, от соучастия себе.
Слова имеют значение лишь в той степени и пропорции, в какой способны взывать к самостоятельному чувству.
4. На чувства слишком часто проецируют паттерны живого (или предметного), забывая, что они оформлены в контрастном отношении к предмету (или живому), то есть бессмысленно заострены в отсутствии второй крайности. Так, например, бывает очень трудно помириться, если кому-то чудится гибель в размолвке или, напротив, механическая поломка.
5. "Сермяжная правда" дальше предела способности ее выразить (и услышать) обращается в ложь и выдумки. Задача сознавать этот предел, и без того сложная, совсем не поощряется в "светском обществе". Вот почему исключительное право на правду закрепилось за людьми наиболее способными ко лжи. Правда может быть продуктом или атмосферой выдающегося "навыка творить", индивидуального языка, но никогда - целью. (Я говорю о языке вообще, чтобы не скатиться в диалектику штучных произведений искусства)
6. В сети реализуется особенный (ускоренный) режим само-доместикации человека. Всевозможные репрессивные гарантии касаются не только удовольствий (в духе Маркузе) но распространяются на инструменты самовыражения и познания мира. Если хотя бы отчасти верно то, что в беседе мы воспринимаем посредством слов только 15% содержания, становятся ясными особенности среды, целиком уложенной в эти самые проценты. Это бесконечный тираж собственной статики (замещение валентностей), в котором слово не может сохранить собственной формы, ведь ничем более не уравновешивается.
7. "Простые слова" отдают бесконечной глубиной индивидуального языка, особенно когда он владеет говорящим, а не наоборот. Утешает вера в то, что всегда можно соблюсти равновесие, распять язык семантически, на обстоятельности выражения.
8. Эргономичное выражение (мысли) учитывает хронологическую ассиметрию восприятия человека, который, если способен двигаться легко, то вперёд. Избыточное определение напоминает то, что зачастую лень дёргать по сторонам, а прямой повтор помогает не возвращаться вспять.
9. От хорошей речи, как от стихов - впечатление "новояза", легитимной редукции словаря. Все прочие слова - не нужны, эти - уже прозвучали. ("..тактика выжженной речи..", А. Поляков)
10. Крайности похожи? Там, где это верно, работаёт изящный приём гуманитарной риторики,- вместо того, чтобы доводить до абсурда,- довести до противоположности. Прием незаменимый, если, например, хочется осмыслить - насколько изоврался с впечатлением, ведь большинство разговоров об искусстве и культуре,- суть попытки оперировать впечатлениями как понятиями.
11. Если здравый смысл и культпросвет могут позаботиться о себе (и заботятся) на каком-то надсубъективном, историческом уровне, то мотивация к ним не имеет с ними ничего общего, как фактами. В противном случае на них ложатся все недостатки предубежденной и субъективной позиции, то есть здравый смысл и просвещение лишаются смысла, если они не стихийны. Это совсем не значит, что нельзя повлиять косвенно на их торжество, - так, например, идеал здорового тела предполагает соответствующее питание и упражнения, но не навязывает их однозначно.
12. Человек, способный учиться у тех, кого любит (уважает, ценит) становится уязвимым для критики на особый лад, потому что у него нет другого стандарта и другого качества, кроме того, каким он сам поместил себя в децентрическую систему. Ему негде пересидеть. Тогда как критик, не обладающий достоинствами учителя, отчасти пользуется его преимуществами.