грустный разговор с примерами
Положительные качества продукт навязывает изготовителю, отрицательные - заимствует у него.
Сознательно оформляя мою претензию к российской литературе, скажу, что возмущен более не самим разочарованием, но приложением его. Действительно, многие мои современники научились переносить разочарование с себя на предмет деятельности. Кафка разочарован в себе, Пелевин - в литературе, это я называю пагубой.
Толпа торжествует над талантом, ассоциируя его с идеей.
Классик, великий, делаются немощными, бесгласыми, потому что авторитету толпы нет нужды отвечать и еще утверждаться. Приходится биться головой о книгу и ее неровности, чтобы извлечь урок. Это называют анализом.
Говоря о глупости, как о качестве, думают, что имеют один лишь какой-нибудь недостаток.
На улице ли темнеет, то ли еду я в ночь, - вопрос скорости. Таким образом, если бы глупость была качеством общей наружности вещей, можно было бы всему дурнеть постепенно, или вовсе со временем обратно умнеть. Всегда можно поспорить, содержится ли в книге глупость, но если она лежит в мусоре, в нем содержится, с этим поспорить нельзя.
Безобразие естественно превосходит предмет, в котором потрудился уместиться гений.
В самом деле, нет ничего проще, чем превзойти литературу, достаточно выделить ее особо, писать с точки зрения литературы. Язык, самое средство выражения принудить к исторической самостоятельности, к обособленности, к потребности быть также выраженным,- к контексту или «дискурсу». Так превосходят строительство, когда мешают кашу топором, и, нужно сказать, «горшочек варит»- ползет просо по улицам и прилавкам… Симптоматично, что жанр понимают как повод, или данность. Как назвать место, куда никто не стремится, но откуда единственно выходят?
Сознательно оформляя мою претензию к российской литературе, скажу, что возмущен более не самим разочарованием, но приложением его. Действительно, многие мои современники научились переносить разочарование с себя на предмет деятельности. Кафка разочарован в себе, Пелевин - в литературе, это я называю пагубой.
Толпа торжествует над талантом, ассоциируя его с идеей.
Классик, великий, делаются немощными, бесгласыми, потому что авторитету толпы нет нужды отвечать и еще утверждаться. Приходится биться головой о книгу и ее неровности, чтобы извлечь урок. Это называют анализом.
Говоря о глупости, как о качестве, думают, что имеют один лишь какой-нибудь недостаток.
На улице ли темнеет, то ли еду я в ночь, - вопрос скорости. Таким образом, если бы глупость была качеством общей наружности вещей, можно было бы всему дурнеть постепенно, или вовсе со временем обратно умнеть. Всегда можно поспорить, содержится ли в книге глупость, но если она лежит в мусоре, в нем содержится, с этим поспорить нельзя.
Безобразие естественно превосходит предмет, в котором потрудился уместиться гений.
В самом деле, нет ничего проще, чем превзойти литературу, достаточно выделить ее особо, писать с точки зрения литературы. Язык, самое средство выражения принудить к исторической самостоятельности, к обособленности, к потребности быть также выраженным,- к контексту или «дискурсу». Так превосходят строительство, когда мешают кашу топором, и, нужно сказать, «горшочек варит»- ползет просо по улицам и прилавкам… Симптоматично, что жанр понимают как повод, или данность. Как назвать место, куда никто не стремится, но откуда единственно выходят?