КОРЕНЬ БЕД
Конечно, первопричина катастрофы 1917-го года - это попытка заменить царя. Попытка, очень быстро приведшая к крушению института монархии как такового, что и предопределило весь дальнейший стремительный обвал, исчезновение России.
Отречение открыло ящик Пандоры, стало началом правового и социального крушения. Вообще же, например, правым кадетам (Набоков, Струве) дальнейшая катастрофическая перспектива стала понятна чуть ли не в первый день Февральской революции. Набоков (отец писателя) вспоминал, что 2-го марта пребывал в эйфории примерно часа два, пока шёл по Питеру к Таврическому дворцу, где ещё размещалась Госдума. Иллюзии исчезли, когда Набоков увидел революционные толпы, заполонившие обитель русского парламентаризма, в одночасье превратившуюся в Совдеп. Стало ясно, что в результате тылового военного бунта на волю вырвалось левое варварство, которое сметёт культуру, право и государственность, да и просто - бытовую цивилизованность.
Говорят порой, что после Февраля Россия стала самой свободной страной в мире. Однако чем была эта свобода для офицеров, зверски убитых разнузданной пробольшевиченной солдатнёй и матроснёй, или для помещиков Бунина и Рахманинова, вынужденных бежать из своих усадеб? Какая может быть свобода в условиях крушения права и торжества дикости на местах?
Временное правительство цеплялось за последний рычаг легитимности - выборы в Учредительное собрание. Однако уже в марте 17-го, после того, как Февраль сразу же дал резкий, петросовдеповский крен влево, было понятно, чем оно, УС, станет. Всеобщее голосование в полуграмотной стране, не так давно вылезшей из затянувшегося крепостничества, с преобладающим общинным крестьянством без твёрдых представлений о праве и собственности - это, вообще-то, полное безумие. Как показала дальнейшая история, страна была не готова ни к четырёххвостной демократии, ни, извините, к федерализму. Заявивший о себе после Февраля сибирский автономизм (областничество), идеи казачьего суверенитета, да и, уж простят меня украинцы, эволюция требований Центральной рады (довольно-таки левой, кстати) - всё это ослабляло и без того слабое Временное правительство и вряд ли было адекватным в воюющей стране, находящейся на крайне рискованном переломе, в условиях нарастающего красного радикализма. К Февралю Россия в целом дозрела максимум до Государственной думы и земского самоуправления - вся послефевральская история тому свидетельство. Потом, если б успешно проскочили 1917-й, после двадцати успешных столыпинских лет и укоренения капитализма, в условиях грамотности, мощи и сытости, можно было бы подумать о каких-либо моделях федерализма. (Впрочем, в экстремальных условиях гражданской войны и сложившейся после 17-го года новой реальности Белое движение на позднем, врангелевском этапе с готовностью рассматривало вопрос о федерации.)
Четырёххвостка, по которой проходили выборы в УС, стала рычагом дальнейшего левого поворота. Это был тот самый случай, когда впору усомниться в непререкаемой пользе всеобщего, равного, тайного и прямого избирательного права. Даже если бы Учредительное Собрание не было разогнано Лениным, оно не спасло бы положение. Да, большинство в УС составили всё-таки не большевики, а эсеры, но первое, что сделало Учредительное Собрание - пропело по инициативе Ленина «Интернационал» и национализировало землю, причём не только помещичью, но и крестьянскую. Эффективные передовые помещичьи хозяйства (а таковых было немало) и перспективные кулацкие хутора, отруба - накрылись. Великое дело Столыпина - прививание крестьянству представлений о частной собственности, внедрение института частной собственности в крестьянскую среду, т.е. то единственное, что давало надежду на нормальное историческое будущее - было похерено. Впрочем, ещё ранее, Временное правительство, потакая левизне народной, свернуло спасительную Столыпинскую реформу - о ней вспомнит лишь гетман Украины Павел Скоропадский в 1918-м (совершенно недооценённая фигура, как и его гетманат в целом), да генерал Врангель в 1920-м, в Крыму, накануне окончательной катастрофы.
Думско-монархическая РИ с её бурно развивавшимся капитализмом - вот была единственная надёжная основа для пути в историческое будущее и дальнейшего становления России как части Западной цивилизации. Но к несчастью на том этапе даже наши западники-кадеты, при всех моих к ним симпатиях, отказывались понимать колоссальное значение той же Столыпинской реформы и отвергали её. Пожалуй, чёткое понимание этого вопроса было только у октябристов, поддерживавших Столыпина. Но, однако, и Гучков, лидер октябристов, стал в Феврале одним из инициаторов замены царя. Ни у кадетов (ставших позднее активнейшими деятелями Белого движения), ни у октябристов не хватило тогда ответственности и ясного понимания положения дел, знания русского народа и России. Позже, в эмиграции многие кадеты признавали, что потенциал позитивного развития предреволюционной страны был велик.
Как показала дальнейшая история, единственной адекватной реакцией на февральский Петроградский бунт могло бы стать только скорейшее и самое решительное подавление при помощи верных войск, которые тогда ещё имелись. Вот с этим-то оргвопросом и надо было ехать думской делегации к Николаю Второму в Псков, а не с проектом отречения императора, ставшим концом монархии и началом катастрофы. Говоря словами Новодворской, Октябрь надо было утопить в крови ещё в Феврале. Не демократия - немедленная и повальная - и не созыв УС были ключом к нормальному, цивилизованному будущему, а сохранение института монархии и, что принципиально, власти именно действующего монарха. Всякие подвижки в этом ключевом вопросе были связаны с колоссальными рисками. Системе требовалось продержаться до намеченного переломного весеннего наступления - глядишь, и проскочили бы крутой поворот.
То есть, подводя итог, главным фактором прогресса и модернизации являлись не народ, не общественность, а думская монархия во всеоружии Столыпинской реформы и бурно развивающегося капитализма. Если смотреть трезво, это и была «русская демократия», адекватная тому историческому этапу. Надо честно сказать, что столыпинский - единственный спасительный - путь был непопулярен в значительной части общинного крестьянства и мог осуществляться только СВЕРХУ, при решительном подавлении всех поползновений к чёрному (точнее, красному) переделу. Капиталист и свободный крестьянин-собственник, имеющие твёрдую опору в монархии - вот два столпа возможной до определённого исторического момента новой буржуазной России, России русской политической нации, гражданского общества и сильного среднего класса.
Именно возникавшие очертания этой России повергали в уныние Ленина, говорившего в эмиграции, что на его веку никакой революции не будет. Ильич опасался, что возникнет, наконец, договорённость царя с либералам, и это станет концом упований экстремистов. К величайшему несчастью так не случилось, и Ленин получил супер-подарок в виде исчезновения монархии. Лишь позднее, в условиях гражданской войны, те же кадеты, поддерживавшие диктатуру Колчака, правительства Деникина и Врангеля, обрели трезвый взгляд на вещи. Левый хаос (остановить его попытался Корнилов в августе 17-го) в одночасье смёл нормальную человеческую жизнь, и мы по сей день живём в режиме длящейся катастрофы. Уже давно нет ни России, ни того народа. То, что видим сейчас - это Построссия с новым населением, возникшим в результате массового большевистского геноцида и столетнего идеологического оболванивания. На этой отравленной почве пока проваливаются все попытки возвращения к нормальной жизни (если таковые и были). Короче, это уже совсем другая история и другой, весьма непростой разговор.
Широпаев Алексей