Свободная Россия, которую мы потеряли… в 1992-м
Россия без налогов и министерства информации, со свободным рынком валют и частными правоохранительными фирмами - именно такую страну, предельно свободную и стремительно богатеющую, мы потеряли в первый год после краха советского режима.
Знали ли вы, что на рубеже 1980-90-х, когда в узком кругу советских экономистов вырабатывались основные концепции реформ, в России существовал либертарианский дискурс?
Оказывается, он не только существовал, но и конкурировал с победившим в итоге, интервенционистским гайдаровским дискурсом, который привел Россию туда, где она разлагается сейчас. Вместо свободной мы получили еще одну смешанную, полусоветскую экономическую систему, которая до сих пор держит десятки миллионов людей в унизительной нищете, но десятки людей, приближенных к государству, наградила золотыми орденами и унитазами.
Как вспоминал депутат Михаил Киселев, автор либертарианского по духу указа «О свободе торговли» на заре новой России, к 1991 году среди потенциальных реформаторов сложились две группы - «дирижистов» и «либералов». К первой группе, более широкой и статусной, принадлежали Гайдар и Чубайс. Они планировали реформировать советскую экономику при активном вмешательстве и контроле со стороны государства. Указ «О свободе торговли», к примеру, вообще не входил в их планы и был встречен Гайдаром «без воодушевления».
Идеологами либерального крыла экономистов были Виталий Найшуль и Борис Львин. Вероятно, вы никогда не слышали их имен, но во второй половине 1980-х они вместе с Гайдаром входили в тусовку «экономистов-рыночников», где обсуждали пути реформирования экономики СССР. В 1989-м они вместе ездили в Чили перенимать опыт пиночетовских реформ (поездку организовал Найшуль). Кстати, за год до этого Львин первым среди видных экспертов начал доказывать, что распад СССР неизбежен. В то время ему мало кто поверил.
«Либералы» отличались строгой логической последовательностью - «может быть, потому что мы были математиками», шутил Найшуль. Освобождение цен и разрешение гражданам торговать на улице без лицензий в январе 1992 года было для них только первым робким шагом на пути настоящей либерализации экономики. К несчастью для России, либертарианцы не вошли в новое правительство.
Найшуль и Гайдар придерживались прямо противоположных взглядов даже на общее направление реформ.
Они были согласны в том, что новая экономика России будет «существенно отличаться от нормальных рыночных экономик Запада».
Вот только Гайдар считал, что она будет существенно «левее» их. В статьях 1989-91 годов, незадолго до того как возглавить правительство, Гайдар откровенно писал, что советская командная система всего «лишь выведена из состояния равновесия» и продолжит существовать еще десятки лет, что России нужно ориентироваться не на современный западный капитализм, а взять «курс на обновление социализма» - с «доминирующим» госсектором, требующим субсидий и неуправляемой инфляции, и небольшим классом богатых собственников при нем; с широкой «инвестиционной активностью государства», «тарифной защитой» убыточных предприятий, жестким «регулированием дифференциации доходов» и т.д.
В результате даже к такой изуродованной госрегуляциями экономической модели, как американская, россияне не смогут приблизиться и к 2005 году, настаивал Гайдар.
В то же время Найшуль был уверен, что новая российская экономика в целях выживания должна быть изначально «правее» американской. Он призывал «ограничиться минимумом государственного вмешательства в экономику и полагаться на рынок в значительно большей степени, чем это делают в традиционных капиталистических странах». Он понимал, что западный мир сам «медленно сползает к социализму» и потому не может служить образцом для антисоциалистических реформ.
В споре прав оказался Гайдар - но только потому, что именно он занял высокий правительственный пост в конце 1991 года и целенаправленно создавал именно ту систему, которую описал.
«Первый год после Союза, как первый год младенца, мелкими событиями формировал важнейшие черты будущего устройства новых стран на огромном пространстве. Поэтому велик будет спрос с тех, кто своими решениями мог повлиять на события этого года».
Борис Львин, 1993
Гайдаровские реформы состояли из
• экстремально высоких налогов (НДС - 28%, прогрессивный подоходный налог - до 60% и т.д.);
• государственного регулирования цен на товары широкого потребления -хлеб, зерно и топливо;
• массированного судсидирования убыточных предприятий (Гайдар лично подписывал указы о предоставлении огромных субсидий шахтерам, АПК, ВПК и т.д.) - ведь начало массовой приватизации было отложено аж до 1994 года, и в стране, действительно, долгие годы доминировал, пожирая чужие ресурсы, госсектор;
• запрета на экспорт нефти, нефтепродуктов и редкого сырья для всех граждан, кроме привилегированного лично Гайдаром узкого круга лиц, например питерского чиновника В.В. Путина;
• существенных ограничений свободы торговли уже летом 1992 года и многих других мер по регулированию и уничтожению российской экономики.
Все эти меры не были вынужденными или случайными, но вытекали из озвученной государственнической идеологии Гайдара.
В это же самое время Найшуль требовал «приватизации всего государственного производственного имущества; отмены всех нормативных ограничений на хозяйственную деятельность; ликвидации всех органов административного управления предприятиями» (выделено автором). «Отмена ограничений на деятельность предприятий означает, в частности, отказ от трудового законодательства», - пояснял Найшуль.
Это цитата из известной работы 1990 года, на которую восхищенно ссылался Гайдар в «Государстве и эволюции». У Найшуля он позаимствовал концепцию «бюрократического рынка» брежневской эпохи, но только не идею свободного рынка.
Еще определеннее высказался Борис Львин в «Тезисах о либеральной реформе», с подзаголовком «Рассказ об упущенном в 1991-1992 гг. шансе России». План либерализации по Найшулю-Львину означал последовательный и радикальный демонтаж социализма, то есть всех государственных структур.
Либеральная реформа включала такие необходимые меры.
1) Отмена налогов.
«Административная либерализация отбирает у государства механизмы принудительного, в одностороннем порядке, изъятия средств налогоплательщиков. Налоги, таким образом, исчезают как социальный институт». В России вводится «безналоговый режим». Все бывшие бюджетные организации финансируются «в виде добровольных пожертвований».
(В консервативном варианте экономисты предполагали ввести простую и «не слишком обременительную» систему налогов. Центральное правительство взимает единый подоходный налог «с организаций и средне- и высокоообеспеченных слоев населения» - не более трети их доходов. Остальные налоги должны взиматься местными властями. Такой план был одинаково далек как от либертарианской программы, так и от чудовищного налогового бремени, наложенного на предпринимателей Гайдаром.)
2) Тотальная стихийная приватизация.
Отрезанные от финансирования за счет налогов, бывшие госпредприятия автоматически переводятся в частную собственность управляющих. Это касается не только заводов и магазинов, школ и больниц, но и различных государственных ведомств, вроде Госплана, - они могут предложить свои услуги по контролю качества, выбору менеджеров или планированию на свободном рынке.
Поскольку это, скорее, шутка и никаких полезных услуг бывшие бюрократы предоставить не могут, экономисты были готовы оставить им даже занимаемые ими здания и кабинеты, которые можно сдавать в аренду, - лишь бы паразиты отъебались от государства и зажили самостоятельно.
Нет нужды навязывать приватизацию «сверху», силой делить и продавать на аукционах имущество. Такая насильственная «приватизация» была бы «на самом деле антикапиталистическим большевистским переделом». По сути, никакой «государственной собственности» к 1991 году уже не было. Реальная приватизация началась стихийно с 1950-х годов и уже состоялась в рамках советской системы. Каждое предприятие управлялось конкретными людьми. Они и есть настоящие собственники. А захотят ли они детальнее оформить между собой отношения собственности при помощи нотариальных фирм, в виде акционерного общества, товарищества и т.п. - уже их личное дело.
3) Отмена монополии центробанка на выпуск легальных денег.
Крайне важный пункт, основанный на идее Хайека. В результате «исчезнет само понятие легальных валют», возникнет «многовалютная система». «Деньги станут всего лишь инструментом для договорных соглашений, а их выпуск - одним из видов бизнеса», похожим на выпуск ценных бумаг.
Поскольку рынок будет отсеивать неустойчивые валюты, «денационализация денег ликвидирует самый несправедливый... вид налога - инфляционный налог». Инфляция, а вместе с ней и регулярные экономические кризисы уйдут в прошлое.
4) Свободная экономическая деятельность.
Люди получат возможность заниматься любым производством без регистрации, смс, лицензии и прочей отчетности перед государством. При этом, если потребители, партнеры по бизнесу, банки и другие участники рынка предъявят спрос на наличие сертификатов у специалиста или фирмы, те могут добровольно запасаться рекомендательными письмами, гарантиями аудиторских фирм и т.п.
Короче говоря, российские государство устраняется из всех отношений между людьми, кроме тех, которые «вытекают из отношений собственности» и защиты договоров.
В конституции новой России должен быть закреплен запрет для государства владеть производственным имуществом, вмешиваться в договоры между нанимателем и работником, принудительно взимать налоги.
В ведении государства Найшуль и Львин изначально оставляли только армию и «внутренние войска». Я не буду тратить здесь время на критику этого очевидного противоречия.
Впрочем, уже несколько лет спустя Найшуль высказал мысль о том, что советское государство под конец разложилось настолько, что вместо государственной полиции, подчиненной центру, в России действовали «независимые псевдогосударственные правоохранительные фирмы». Реформаторам оставалось только завершить естественный процесс децентрализации и превратить их в «полностью коммерческие предприятия».
«Со всех сторон слышны постоянные жалобы на недостатки администрации... Коррупция, лоббизм, бесцеремонность. Но среди предлагаемых решений нет самого очевидного, единственно возможного. Надо не реформировать администрацию (кадровыми вливаниями, структурными перетрясками, высокими окладами), а просто ликвидировать. Надо перестать толкаться в уже исхоженные тупики, а найти выход в новом измерении. Этот выход - в либерализации».
В начале 1992 года Россия была идеальным полем для радикальной либертарианской реформы. После освобождения цен и уличной торговли в январе россияне могли пользоваться беспрецедентным уровнем свободы, немыслимым ни в США, ни в Европе. Представьте: вы можете производить и продавать что угодно и где угодно без разрешений сверху. Завозить любые товары из-за границы без пошлин. Никто из вас не доверяет государству, но каждый мечтает жить, «как на Западе» - то есть, богаче и свободнее, чем сейчас.
В этой точке была вполне реальная политическая альтернатива - расширять эту свободу дальше или пытаться душить ее.
Такой альтернативы не существовало в то время нигде в цивилизованной части планеты. У России был уникальный шанс выбрать между свободой и еще одной смешанной «бюрократически-частной» системой.
Во втором случае страну ожидали «и борьба с конкурентами путем подкупа госаппарата; и всеобщая продажность контролирующих служб; и госрэкет; и государственные хозяйственные мафии и беспомощность людей, к ним не принадлежащих; и, как экономический итог, застой и низкий жизненный уровень широких слоев населения при баснословных барышах аморальной кучки сильных сего мира», - описывал будущее России Найшуль в далеком 1991-м.
Главное преимущество России в тот момент - это слабое, дезорганизованное, «отсутствующее» государство, близкое к банкротству, неспособное ни управлять, ни финансировать громадную «бюджетную» сферу.
Что слабое государство могло сделать, так это оставить притязания на контроль экономики и опереться на внегосударственную структуру общего права - главным образом, фактических, признаваемых обществом прав собственности (на жилье, участки земли, предприятия) определенных людей и групп. Оторвать предприятия от пустого бюджета, а взамен предложить им полную свободу торговли как внутри страны, так и с зарубежными клиентами.
По словам Гайдара, «российская государственность была чистой бутафорией... Нет ни своей армии, ни КГБ, ни МВД, ни контроля над регионами… Нет своего эффективного центрального банка. Нет контроля за большей частью промышленности. Нет таможни. Да ничего вообще пока нет, кроме названия: Российское государство».
Но для Гайдара все это было не преимуществом, не удобной возможностью освободить миллионы крепостных, а рядом неразрешимых проблем. Как можно жить и производить блага без центробанка? Без таможни? Без государственного контроля за промышленностью? Без КГБ, в конце концов?
Гайдар считал своей целью вернуть все эти советские институты, «восстановить эффективную и сильную государственную власть». Этим он и занялся.
Экономисты болезненно реагировали на действия правительства, которое только по массовому недоразумению считалось и до сих пор кем-то считается либеральным. По выражению Львина, команда Гайдара состояла в лучшем случае из «полу-либералов и четверть-либералов», а по сути, из молодых социалистов.
По итогам 1992 года Найшуль заключил, что гайдаровское правительство «не сделало ничего для либерализации государственной экономики». Оно не пошло дальше указа о торговле на улице (который, повторю, не входил в его планы и был навязан ему независимым депутатом). Больше того, «правительство само оказалось мощным источником дополнительной экономической несвободы».
Пройдемся коротко по пунктам.
1) Вместо отмены налогов или, по крайней мере, простой системы минимальных налогов - запутанная система и астрономические ставки налогов, которые не вводились ни в одной другой современной развивающейся и даже развитой экономике.
2) Вместо дерегуляции - сохранение основной массы госпредприятий, зависимых от дотаций, и даже советских институтов управления экономикой: Госплана под именем «Министерства экономики», Госкомцена, Министерства печати и информации и других абсурдных позорных организаций, многие из которых существуют по сей день. Вместо того чтобы ликвидировать вредные ведомства, как Горбачев образцово обошелся с органом цензуры Главлитом (существовал с 1922 по 1991 год), Гайдар сохранил их, придал им сил. Разумеется, советские ведомства немедленно принялись расширять сферу влияния, издавать новые директивы и регуляции торговли, требовать налогового финансирования, образовали мощные лоббистские группы, которые противодействовали либеральной реформе.
Но сохранения старых органов регулирования экономики, вроде одиозного Комитета цен, показалось мало. Правительство принялось создавать новые комитеты - Антимонопольный, Таможенный и др., чтобы ни одно действие предпринимателя не ушло от госконтроля.
Вместо стихийной приватизации - «трагикомедия ваучерной приватизации», которая стоила обществу так много драгоценного времени и ресурсов, а закончилась примерно теми же результатами. Как предсказывал Львин, «люди ваучеры либо продадут, либо используют для приватизации собственного предприятия, купив акции по номинальной цене. Того же можно было достичь проще - разрешить предприятиям приватизироваться самим, по схемам, выбранным ими самими». По иронии, именно Найшуль первым выдвинул идею ваучерной приватизации в 1985 году, но в дальнейшем от нее отказался.
Государству следовало не конструировать приватизацию, а просто убраться из ее естественного процесса. На языке Гайдара - «дать красным директорам просто все раздербанить».
3) Вместо денационализации денег - навязанная монополия центробанка, которая, при прочей интервенционистской политике, ожидаемо вызвала гиперинфляцию, массовое обнищание и вечные народные проклятия в адрес «либерализма».
4) Вместо свободной торговли - регулирование цен на 40% товарооборота, борьба с экспортом в нищей стране (путем различных экспортных налогов и лицензирования экспортеров нефти, металлов, леса и пр. - вплоть до беспрецедентного запрета для граждан вывозить из страны более 0,5 кг колбасы, 10 яиц, одной бутылки алкоголя и т.д.), обязательные лицензии, санитарные нормы и прочие государственные меры, которые «перечеркивают уже имеющиеся достижения в области свободы торговли».
Во всех мерах правительства читалось одно желание - подчинить экономику командам бюрократов.
«Существующий ныне режим в лучшем случае может быть признан разлагающимся остатком режима старого…» - эти слова Бориса Львина одинаково применимы как к 1992-му, так и 2021 году в России.
Уникальный шанс был упущен. 30 лет спустя государство здесь - главный работодатель и контролирует семь десятых экономики. Страна катится вниз по спирали тотального государственного контроля.
Свободная Россия, которую мы потеряли… в 1992-м (vk.com)