Мемуары историка Сергея Пушкарева (1905-1945)
http://www.xxl3.ru/belie/pushkarev.htm
2. Харьковский университет. Мое заболевание марксизмом. Н.Н. Попов.
В июне 1907 года я окончил курскую гимназию, получил аттестат зрелости и осенью того же года поступил на историко-филологический факультет Харьковского университета. Мне пришлось преодолеть серьезное препятствие: для поступления на этот факультет требовалось знание древнегреческого языка, а я в гимназии его не изучал. Все лето 1907 г., три с половиной месяца, я наспех зубрил греческий и осенью выдержал экзамен при управлении харьковского учебного округа. В Харьковском университете в 1907-08 гг. я усердно занимался, готовился к полукурсовым испытаниям и выдерживал экзамены на "в.уд." (т.е. "весьма удовлетворительно", по-гимназически "на пятерки"). Наиболее популярными лекторами на нашем факультете в мое время были профессор русской истории Д.И. Багалей (он же ректор университета) и историк В.П. Бузескул. Они читали лекции не в отдельных аудиториях, а в актовом зале, который почти всегда был заполнен.
В университете была и общественная жизнь. Студентам запрещалось создавать организации политического характера, но было дозволено организовывать землячества, а также научные и литературные кружки. Однако кружок по изучению аграрного вопроса фактически был студенческой фракцией партии эсеров, а кружок по изучению политической экономии - студенческой фракцией эсдеков. Доступ в эти кружки был открыт для всех студентов, и я вступил во второй. На собраниях кружков иногда действительно читались доклады на научные темы, но в основном обсуждались вопросы "текущего политического момента".
В эти годы я занимался самообразованием в области марксистской теории; по вечерам читал произведения классиков марксизма и их русских последователей. Несколько месяцев я нес и общественную нагрузку: был казначеем харьковского профессионального союза конторщиков и бухгалтеров. Ходил в помещение союза три раза в неделю, вечером, часа на три. По вечерам, особенно по субботам и воскресеньям, у меня собиралась компания из 3-4 человек, в большинстве партийных меньшевиков, для разговоров, чаепития и легкой выпивки (допьяна мы не напивались). Иногда бродили по пивнушкам. В сентябре 1908 г. в Харьков приехал мой двоюродный брат Н.Н.Попов, который только что окончил гимназию во Владикавказе и поступил на юридический факультет Харьковского университета. Он стал моим постоянным посетителем и усиленно внедрял в меня марксистское вероучение.
Иногда беспорядки вносили в русские университеты не социалисты, а весьма ученые профессора - министры народного просвещения - сначала Шварц, потом Кассо. В первый же мой студенческий год собралась бурная студенческая сходка для протеста против распоряжения Шварца. Он надумал выгнать из университетов девушек-студенток, которые были приняты в 1905 г. и прошли уже половину университетского курса. Справедливая борьба разумных студентов с глупым министром окончилась компромиссом: студенткам разрешили окончить курс, но в дальнейшем доступ девушкам в университеты был закрыт. Его открыл уже во время войны либеральный министр граф Игнатьев. Конечно, девушки могли и до того получать высшее образование в особых учебных заведениях, называемых Высшие женские курсы, где преподавали университетские профессора по университетским программам.
Политический климат России в 1907-08 гг. был безотрадным. С одной стороны, часть интеллигенции и студенчества разбегалась из нелегальных организаций эсеров и эсдеков. Эти "дезертиры", разочаровавшись в революции, занялись поиском "личного счастья", ошибочно включая в него необузданный половой разврат. С другой стороны, "прогрессивная общественность" сурово осуждала политику столыпинского правительства, которому особенно вменялись в вину "реакционный" закон 3 июня 1907 г., урезавший избирательные права, и многочисленные смертные казни, якобы ставшие в России бытовым явлением.
"Прогрессивная интеллигенция" в то время не замечала смягчающих вину обстоятельств политики Столыпина, которые я увидел много позже. Избирательный закон 3 июня 1907 г. формально нарушал манифест 17 октября 1905 г., но он был для Столыпина единственным средством сохранить в России народное представительство с законодательными функциями. Министры царского правительства не могли сотрудничать с Государственной Думой, наполненной представителями эсдеков, эсеров и трудовиков, требовавших, прежде всего, уничтожения этого правительства. С другой стороны, правые круги требовали закрытия думской "говорильни" и восстановления "исконного" самодержавия. В таких условиях политика Столыпина была единственным средством сохранить в России хоть куцую конституцию, и он ее сохранил.
Учрежденные Столыпиным военные суды казнили 2390 деятелей революционного террора, но не за их принадлежность к революционным партиям, а за убийство или за покушение на убийство должностных лиц - от высших государственных чиновников до постовых и городовых. Эти покушения были в 1906-07 гг. действительно бытовым явлением. Прочтите хронику еженедельного юридического журнала "Право" за эти годы, и вы в этом убедитесь. Лишь в 1908-09 гг. революционный террор затих, но еще не исчез из русской политической жизни. В общем, число должностных лиц, убитых (2691) и раненых (3222) террористами, значительно превышало число лиц, казненных по приговорам военных судов. Ни один человек из большевиков, эсеров, максималистов или анархистов, люто ненавидевших монархию и стремившихся к ее низвержению, не был казнен за эти стремления, если они не выражались в террористических актах, покушениях или вооруженных восстаниях.
Я пришел к пониманию столыпинского периода только в эмиграции, когда серьезно, по документам стал изучать историю России начала XX века. В Харькове же я - юный студент - был осенью 1907 г. пылким противником русского царизма. Это мое настроение надо было заполнить идейным содержанием, и таким содержанием стал марксизм.
Одно особое обстоятельство помогло марксизму завоевать мою душу. В детские и юношеские годы я был очень верующим православным христианином. Не только посещал все богослужения в гимназической церкви, как полагалось, но каждую субботу ходил ко всенощной в соседнюю приходскую церковь. Мать иногда говорила: "Сережиными молитвами наш дом держится". Несколько случаев, когда, по моему убеждению, рука Господня спасала меня от неминуемой, казалось бы, гибели или от тяжелого увечья, укрепили мою веру. Но неожиданная и внезапная смерть отца 6 января 1906 г. в возрасте всего 56 лет меня потрясла. Я не верил его смерти и, стоя у его тела, молился о выздоровлении отца.
Конечно, смерть близкого человека не должна убивать веру, но в области религиозных эмоций логика играет очень слабую роль, и в течение 1906 года моя вера незаметно заглохла. Душевная пустота дает возможность заполнить душу иной, хоть и ложной верой, если только встретить убежденного и горячего проповедника.
Для меня роль такого проповедника сыграл мой двоюродный брат Николай Николаевич Попов, и я должен рассказать его трагическую историю. Его дед о. Николай Попов был соборным протоиереем в Старом Осколе. Его отец преподавал древние языки в гимназии во Владикавказе; скромный и молчаливый меланхолик, он не имел на сына влияния. Его мать была родной сестрой моей матери. У них была дочь и два сына, Николай был старший. Их семья приезжала на летние каникулы с Кавказа в наше имение в Курской губернии, и мы с ним крепко подружились. Наша дружба началась с игры в лапту в компании соседских крестьянских ребят, а кончилась его марксистскими лекциями. В возрасте 15-16 лет он считал себя убежденным марксистом. Его умственные способности мне тогда казались изумительными. Он по памяти перечислял все железнодорожные станции от Владикавказа до Курска, цитировал тексты из сочинений Маркса и Энгельса. Соответственно велики были его самомнение и самоуверенность.
В 1908 г. он поступил на юридический факультет Харьковского университета, а в 1909 г. перешел в Московский университет. Там он занимался меньшевицкой партийной работой, ив 1911 г. был по приговору судебной палаты сослан в Сибирь на поселение. После февральской революции он вернулся в Харьков и стал редактором газеты меньшевиков-интернационалистов - фракции, близкой большевикам.
В июне 1919г., когда части Добровольческой армии подступили к Харькову, наши пути разошлись. Я вступил в Белую армию, а мой двоюродный брат бежал в Москву и вступил в большевицкую партию, где сделал блестящую карьеру. Его книга "История ВКП(б)" была принята в партийных школах. Вернувшись в Харьков в 1920 или 1921 г., он стал секретарем ЦК украинской компартии (предшественником Никиты Хрущева). Но в 1937 г. Хрущев по приказу Сталина явился в Харьков и умертвил всю верхушку украинского руководства, в том числе и Н.Н. Попова. Погибла и его жена, а их малолетние дети были сданы в детдом.
2. Харьковский университет. Мое заболевание марксизмом. Н.Н. Попов.
В июне 1907 года я окончил курскую гимназию, получил аттестат зрелости и осенью того же года поступил на историко-филологический факультет Харьковского университета. Мне пришлось преодолеть серьезное препятствие: для поступления на этот факультет требовалось знание древнегреческого языка, а я в гимназии его не изучал. Все лето 1907 г., три с половиной месяца, я наспех зубрил греческий и осенью выдержал экзамен при управлении харьковского учебного округа. В Харьковском университете в 1907-08 гг. я усердно занимался, готовился к полукурсовым испытаниям и выдерживал экзамены на "в.уд." (т.е. "весьма удовлетворительно", по-гимназически "на пятерки"). Наиболее популярными лекторами на нашем факультете в мое время были профессор русской истории Д.И. Багалей (он же ректор университета) и историк В.П. Бузескул. Они читали лекции не в отдельных аудиториях, а в актовом зале, который почти всегда был заполнен.
В университете была и общественная жизнь. Студентам запрещалось создавать организации политического характера, но было дозволено организовывать землячества, а также научные и литературные кружки. Однако кружок по изучению аграрного вопроса фактически был студенческой фракцией партии эсеров, а кружок по изучению политической экономии - студенческой фракцией эсдеков. Доступ в эти кружки был открыт для всех студентов, и я вступил во второй. На собраниях кружков иногда действительно читались доклады на научные темы, но в основном обсуждались вопросы "текущего политического момента".
В эти годы я занимался самообразованием в области марксистской теории; по вечерам читал произведения классиков марксизма и их русских последователей. Несколько месяцев я нес и общественную нагрузку: был казначеем харьковского профессионального союза конторщиков и бухгалтеров. Ходил в помещение союза три раза в неделю, вечером, часа на три. По вечерам, особенно по субботам и воскресеньям, у меня собиралась компания из 3-4 человек, в большинстве партийных меньшевиков, для разговоров, чаепития и легкой выпивки (допьяна мы не напивались). Иногда бродили по пивнушкам. В сентябре 1908 г. в Харьков приехал мой двоюродный брат Н.Н.Попов, который только что окончил гимназию во Владикавказе и поступил на юридический факультет Харьковского университета. Он стал моим постоянным посетителем и усиленно внедрял в меня марксистское вероучение.
Иногда беспорядки вносили в русские университеты не социалисты, а весьма ученые профессора - министры народного просвещения - сначала Шварц, потом Кассо. В первый же мой студенческий год собралась бурная студенческая сходка для протеста против распоряжения Шварца. Он надумал выгнать из университетов девушек-студенток, которые были приняты в 1905 г. и прошли уже половину университетского курса. Справедливая борьба разумных студентов с глупым министром окончилась компромиссом: студенткам разрешили окончить курс, но в дальнейшем доступ девушкам в университеты был закрыт. Его открыл уже во время войны либеральный министр граф Игнатьев. Конечно, девушки могли и до того получать высшее образование в особых учебных заведениях, называемых Высшие женские курсы, где преподавали университетские профессора по университетским программам.
Политический климат России в 1907-08 гг. был безотрадным. С одной стороны, часть интеллигенции и студенчества разбегалась из нелегальных организаций эсеров и эсдеков. Эти "дезертиры", разочаровавшись в революции, занялись поиском "личного счастья", ошибочно включая в него необузданный половой разврат. С другой стороны, "прогрессивная общественность" сурово осуждала политику столыпинского правительства, которому особенно вменялись в вину "реакционный" закон 3 июня 1907 г., урезавший избирательные права, и многочисленные смертные казни, якобы ставшие в России бытовым явлением.
"Прогрессивная интеллигенция" в то время не замечала смягчающих вину обстоятельств политики Столыпина, которые я увидел много позже. Избирательный закон 3 июня 1907 г. формально нарушал манифест 17 октября 1905 г., но он был для Столыпина единственным средством сохранить в России народное представительство с законодательными функциями. Министры царского правительства не могли сотрудничать с Государственной Думой, наполненной представителями эсдеков, эсеров и трудовиков, требовавших, прежде всего, уничтожения этого правительства. С другой стороны, правые круги требовали закрытия думской "говорильни" и восстановления "исконного" самодержавия. В таких условиях политика Столыпина была единственным средством сохранить в России хоть куцую конституцию, и он ее сохранил.
Учрежденные Столыпиным военные суды казнили 2390 деятелей революционного террора, но не за их принадлежность к революционным партиям, а за убийство или за покушение на убийство должностных лиц - от высших государственных чиновников до постовых и городовых. Эти покушения были в 1906-07 гг. действительно бытовым явлением. Прочтите хронику еженедельного юридического журнала "Право" за эти годы, и вы в этом убедитесь. Лишь в 1908-09 гг. революционный террор затих, но еще не исчез из русской политической жизни. В общем, число должностных лиц, убитых (2691) и раненых (3222) террористами, значительно превышало число лиц, казненных по приговорам военных судов. Ни один человек из большевиков, эсеров, максималистов или анархистов, люто ненавидевших монархию и стремившихся к ее низвержению, не был казнен за эти стремления, если они не выражались в террористических актах, покушениях или вооруженных восстаниях.
Я пришел к пониманию столыпинского периода только в эмиграции, когда серьезно, по документам стал изучать историю России начала XX века. В Харькове же я - юный студент - был осенью 1907 г. пылким противником русского царизма. Это мое настроение надо было заполнить идейным содержанием, и таким содержанием стал марксизм.
Одно особое обстоятельство помогло марксизму завоевать мою душу. В детские и юношеские годы я был очень верующим православным христианином. Не только посещал все богослужения в гимназической церкви, как полагалось, но каждую субботу ходил ко всенощной в соседнюю приходскую церковь. Мать иногда говорила: "Сережиными молитвами наш дом держится". Несколько случаев, когда, по моему убеждению, рука Господня спасала меня от неминуемой, казалось бы, гибели или от тяжелого увечья, укрепили мою веру. Но неожиданная и внезапная смерть отца 6 января 1906 г. в возрасте всего 56 лет меня потрясла. Я не верил его смерти и, стоя у его тела, молился о выздоровлении отца.
Конечно, смерть близкого человека не должна убивать веру, но в области религиозных эмоций логика играет очень слабую роль, и в течение 1906 года моя вера незаметно заглохла. Душевная пустота дает возможность заполнить душу иной, хоть и ложной верой, если только встретить убежденного и горячего проповедника.
Для меня роль такого проповедника сыграл мой двоюродный брат Николай Николаевич Попов, и я должен рассказать его трагическую историю. Его дед о. Николай Попов был соборным протоиереем в Старом Осколе. Его отец преподавал древние языки в гимназии во Владикавказе; скромный и молчаливый меланхолик, он не имел на сына влияния. Его мать была родной сестрой моей матери. У них была дочь и два сына, Николай был старший. Их семья приезжала на летние каникулы с Кавказа в наше имение в Курской губернии, и мы с ним крепко подружились. Наша дружба началась с игры в лапту в компании соседских крестьянских ребят, а кончилась его марксистскими лекциями. В возрасте 15-16 лет он считал себя убежденным марксистом. Его умственные способности мне тогда казались изумительными. Он по памяти перечислял все железнодорожные станции от Владикавказа до Курска, цитировал тексты из сочинений Маркса и Энгельса. Соответственно велики были его самомнение и самоуверенность.
В 1908 г. он поступил на юридический факультет Харьковского университета, а в 1909 г. перешел в Московский университет. Там он занимался меньшевицкой партийной работой, ив 1911 г. был по приговору судебной палаты сослан в Сибирь на поселение. После февральской революции он вернулся в Харьков и стал редактором газеты меньшевиков-интернационалистов - фракции, близкой большевикам.
В июне 1919г., когда части Добровольческой армии подступили к Харькову, наши пути разошлись. Я вступил в Белую армию, а мой двоюродный брат бежал в Москву и вступил в большевицкую партию, где сделал блестящую карьеру. Его книга "История ВКП(б)" была принята в партийных школах. Вернувшись в Харьков в 1920 или 1921 г., он стал секретарем ЦК украинской компартии (предшественником Никиты Хрущева). Но в 1937 г. Хрущев по приказу Сталина явился в Харьков и умертвил всю верхушку украинского руководства, в том числе и Н.Н. Попова. Погибла и его жена, а их малолетние дети были сданы в детдом.