Памяти отца Павла Адельгейма (1938-2013)
Оригинал взят у bishop_aac в Памяти отца Павла Адельгейма (1938-2013)
Жизненный путь отца Павла Адельгейма. Вот она сила истинной веры, позволившая ему перенести круги советского ада.
http://www.memo.ru/d/167205.html
Международный Мемориал
Памяти отца Павла Адельгейма (1938-2013)
5 августа, около 20 ч., в г. Пскове был убит протоиерей Павел Адельгейм (1938-2013), священник, правозащитник, член правления псковского «Мемориала».
О жизни отца Павла - его словами.
Детство
Родился 1 августа 1938 г. в Ростове-на-Дону. Отец, Анатолий Павлович Адельгейм, расстрелян в 1942 г. Мать, Татьяна Никаноровна Пылаева, дважды подвергалась аресту, в 1946 г. выслана в Казахстан.
Дед мой был промышленником, в 1937 году его расстреляли. Но он был позднее реабилитирован по моим обращениям. Отец мой хотел быть, как и его отец, горным инженером, но в силу того, что его отец был признан врагом народа, его никуда учиться не брали, он оказался лишенцем. Ему удалось поступить только в Москве в Вахтанговскую студию Симонова. И туда же поступила моя мать. А мать была дочерью полковника царской армии. И они там познакомились, поженились, а так как жилья своего в Москве не было, то они уехали на периферию. Отец был перед началом войны назначен директором Областного драматического театра в Иваново. Ему тогда еще не было тридцати лет, молодежь театральная собиралась, как всегда у нас принято, на кухне, анекдоты рассказывали, чай пили. И всех их замели. Половина была расстреляна, а остальным дали большие сроки и отправили в лагеря - измена родине, шпионаж, антисоветская пропаганда. В основе всех обвинений был только самооговор. Я знакомился с делом, читал. Там такие показания. Сын одного священника оказался там, его спрашивают: «Такой-то был там? С чего вы решили, что он шпион?». Он говорит: «Сразу видно - у него и шляпа такая и галстук такой». Этого было достаточно для расстрела. Отца моего обвиняли в том, что в случае прихода немцев он собирался захватить власть над всем искусством Ивановской области. Мать пошла в КГБ добиваться правды, ее тоже арестовали, а меня отдали в детский дом. Было мне года два с половиной. Наверное, с год я там был. Потом ее арестовали, когда мне уже было уже лет шесть, и я почему-то оказался в детском доме в Костроме. Там я провел года два-три.
[...] Я только помню, что было очень голодно. За домом проходила железная дорога, и мы ходили по рельсам и собирали - туда соя просыпалась, вот мы эту сою собирали и ели. Это была очень радостная находка. Один раз копались в земле и отрыли турнепс, пролежавший зиму в земле. Съели с большим удовольствием [6].
Караганда. Севастиан
До 1953 г. находился с матерью в ссылке в Казахской ССР, после смерти Сталина переехал в Караганду.
О смерти Сталина мы услышали сообщение по радио. Восприняла ее наша семья как окончание нашей ссылки в Казахстане и надежду на перемены в нашей судьбе. Разумеется, мы очень обрадовались. Сам Сталин как личность был мне совершенно безразличен, как плохая погода. Радовались мы последствиям его смерти.
В нашем бараке жили поволжские немцы, которых ещё во время войны вывезли в Казахстан в телячьих вагонах и высадили в открытую степь, покрытую глубоким снегом. Охранники вбили кол в сугроб, сообщили прибывшим, что они будут здесь строить город и уехали. Многие переселенцы, особенно дети, вскоре умерли. Те, кто сумел выжить, действительно построили этот поселок. Но они не смогли забыть своих детей и родителей, умерших от голода и мороза. Смерть Сталина напомнила им все пережитое за прошедшие годы. Радость освобождения была неотделима от скорби по погибшим. Эти чувства переживали не только в нашем, но и в других бараках, такое настроение царило во всем поселке. Мама без особенной радости, но удовлетворённо сказала: «Сдох, собака!» Больше разговоров на эту тему у нас не было.
Моя жизнь в это время была наполнена совершенно новыми впечатлениями от участия в жизни церковной общины иеромонаха Севастиана Карагандинского [7].
[...] Остались впечатления от ночных богослужений, чтения страстных Евангелий, общих трапез. Служили мы тайно в разных домах на переносном антиминсе. Богослужения продолжались всю ночь. В 21 час начинали Всенощную, потом Литургию. В пять часов утра все заканчивалось, и я шёл спать. Все расходились. Отец Севастьян пил чай и шёл в другой дом служить обедницу, а потом начинались требы. Их разрешали служить в молитвенном доме.
Приход был большой. Число прихожан совпадало с числом жителей. По составу это были раскулаченные переселенцы. По соседству располагались немецкие поселения со строгой планировкой улиц, чистотой, порядком, палисадниками возле каждого дома. Иногда вдвоём с батюшкой мы путешествовали на Мелькомбинат, где жили многие из прихожан. Мы выходили утром, пока было прохладно. Батюшка шел лёгкой походкой в сапогах и подряснике. Мелькомбинат находился километрах в трёх от Б. Михаиловки. Это был большой посёлок с крепкими крестьянскими хозяйствами. На бесплодном песчанике всё росло и цвело, как в Земле Обетованной. Крестьяне сами копали колодцы, придумывали технику. Семьи были многодетные, по восемь - десять человек. В семьях сохранялся патриархальный уклад.
Собор 1988 г. [отца Севастиана] прославил одним из первых среди новомучеников. Батюшка пробудил мой интерес к церковной жизни. Моё решение служить Церкви созрело в тринадцать лет. Это действительно был замечательный Пастырь, и общение с ним привело меня в храм навсегда [8].
Семинария
В 1954 г. - послушник Киево-Печерской лавры, с 1956 г. - в Киевской семинарии, исключён в 1959 г.
В 1959 году [празднование 1 Мая] пришлось на Великую Пятницу, день сугубого поста. Филарет* назначил торжественное собрание, во втором отделении хор с патриотическими песнями. Лёня Свистун** предложил мне пойти к ректору с протестом. Мы пошли, и Филарет произнёс воспитательную речь о любви к советской власти: «Я сын шахтера, стал архимандритом и ректором. При какой другой власти это могло бы случиться? Под чьим небом вы живёте? Чей хлеб едите? По чьей земле ходите? Вы неблагодарные, вас советская власть учит…» и т. д. Это была последняя капля. Инициативу разговора, видимо, приписали мне. Леня был социально близким, сын рабочего, отец погиб на войне, а моего отца расстреляли как «врага народа».
Конечно, я был на торжественном собрании 1 мая, слушал речь Филарета о солидарности трудящихся, пел с хором: «Коммунистической партии хвала», кстати, красивое музыкальное произведение, и другие песни. Протест был последней каплей, и Филарет перед экзаменами заставил меня написать заявление об отчислении из Киевской семинарии «по собственному желанию» [8].
Ташкент. Ермоген
В 1959 г. архиепископ Ермоген (Голубев) рукоположил Павла Адельгейма во диакона к Ташкентскому кафедральному собору.
Долгое время архимандрит Ермоген был членом Духовного Собора Киево-Печерской лавры, а потом её настоятелем. Монашеская жизнь протекала мирно, потом настоятеля арестовали. Он получил десять лет лагерей. После освобождения приехал в Ташкентскую епархию. [...]
Совет по делам религий при С[овете] М[инистров] СССР завёл жёсткий порядок регистрации духовенства. Епископ должен был согласовывать кандидатуру священника прежде его рукоположения и назначения. Архиепископ Ермоген не подчинился этому порядку. Он прежде рукополагал и назначал священника, а затем с указом на руках посылал за регистрацией к уполномоченному Совета. Такая практика вызывала раздражение уполномоченного.
[...] В 1958 г. архиепископ построил в Ташкенте великолепный кафедральный собор. Собор, существовавший до того времени в Ташкенте, был невелик и совсем не походил на кафедральный собор. Владыка решил построить новый собор. Был конец 50-х, когда не только строительство, но и косметические ремонты храмов запретили. Чтобы не остаться вообще без собора, Владыка не разрушил старый храм, а выстроил новый храм над старым, остававшимся внутри нового. Владыка заложил новый фундамент, возвёл стены, а когда строительство подошло к концу, старый собор по частям вынесли из нового здания. Двухпрестольный храм вмещал до трёх тысяч народа. В то время на миллионный Ташкент было всего четыре храма, и места для людей не хватало. Благодаря уникальным талантам и помощи Божией, Владыка сумел собрать значительные средства, которых оказалось достаточно не только для строительства собора, но и для его великолепного интерьера: мраморного иконостаса с иконами, золочёными вратами, бронзовыми люстрами и просторными хорами. [...]
К сожалению, произошли принципиальные перемены, изменилась политика, началось хрущёвское гонение. Возведение Кафедрального собора на месте небольшого храма в центре Ташкента выглядело как серьёзный политический просчёт уполномоченного по делам Православной церкви при Совете министров УзбССР. Уполномоченный Вороничев почувствовал себя уязвлённым и возненавидел архиепископа. С этого события началось трёхлетнее противостояние. Владыку Ермогена, который был стержнем духовной жизни в Ташкенте, лишили кафедры и сослали в Жировицкий монастырь. Там закончился ташкентский период его деятельности. Это была первая ссылка, в которую отправила его церковная власть.
Добрая память о Владыке Ермогене осталась почти фантастической. В Ташентской епархии не было коррупции, разрушающей современную церковную жизнь. Оказалось, что исключить коррупцию совсем не трудно. Указом архиепископ запретил младшим клирикам делать подарки старшим по положению. Старшие могли одаривать стоявших ниже по должности на иерархической лестнице, а младшие не могли дарить старшим. [...] [2]
Арест
В 1964 г. закончил Московскую духовную семинарию. Назначен священником в г. Каган (Бухарской обл., Узбекской ССР). 14 декабря 1969 г. арестован.
Ничто не предвещало грозы, небо было безоблачным. Воскресенье, тёплый солнечный день. Моя жена улетела с дочерью Машей в Москву, устроить её в диспансер на три месяца. Младшие дети остались на моём попечении с Дарьей Ивановной, старушкой, прихожанкой храма. Это случилось вскоре после освящения нового храма. От старого храма осталось несколько икон на холстах, и я собирался в Самарканд, чтобы подарить их архимандриту Серафиму Суторихину, настоятелю храма вмуч. Георгия. Закончив воскресную Литургию и совершив крещения, я поехал в аэропорт, купил билет и сел в ожидании регистрации. Ко мне подошла служащая и пригласила в зал для иностранцев: некто просил меня позвонить. Зал был пуст, только в одном углу беседовали посетители. На стенах висело несколько картин. Внимательно разглядывая их, я продвигался к столу и неожиданно услышал вопрос:
- Ваша фамилия Адельгейм?
- Да, - рассеянно ответил я.
- Павел Анатольевич?
- Да.
- 1 августа1938 года?
- Да, откуда Вы знаете?
- У меня есть постановление о Вашем задержании.
Так я был арестован. Меня повезли на автомобиле обратно домой, до рассвета продолжался обыск. Конфисковали книги иностранных изданий, мои рукописи и пишущую машинку «Reinmetal». Утром меня отвезли в аэропорт и доставили в Ташкент. Несколько дней я провёл в КПЗ Ленинского района. Сперва я был один, потом ко мне подсадили мальчика. Он пел блатные песни под аккомпанемент спичечного коробка. [...]
Камера периодически наполнялась и пустела. Когда наполнялась, невозможно было дышать от дыма сигарет и махорки. Это с непривычки; я подходил к глазку и через отверстие дышал воздухом из коридора. Позднее так привык, что до сих пор не замечаю запах курева. Через несколько дней открылась дверь и меня пригласили:
- Адельгейм, с вещами на выход!
«Чёрный ворон» привез меня во внутреннюю тюрьму. Ворота были вписаны в арку и открывались изнутри. Старшина подошёл к переговорному устройству, створки разъехались и, запустив воронок, снова сомкнулись, как акулья пасть.
Дальше - закрытый двор-колодец, обнесённый четырёх-шестиэтажными стенами, решётчатые двери с блокировками и т. п. На меня этот антураж не произвёл большого впечатления. Я читал об этом в книжках, и реальность совпала с воображением. Интереснее впечатления моего сокамерника Изи Котова: «Старшина заполнил анкету, обыск и вдруг открывается дверь шкафа в углу, и оттуда выходит… Фантомас, два метра ростом, говорит: „Пройдёмте!“ и тащит меня за собой в шкаф. От ужаса я зажмурил глаза, а когда открыл, увидел коридор и железные двери в камеры. Фантомас открыл одну из них, втолкнул меня и запер. Из стен торчали крючья, и я стал искать глазами пятна крови на полу и по стенам».
Всё объяснилось просто. Под шкаф был замаскирован вход в тюрьму, а «Фантомасом» оказался безобидный Гриша, студент четвёртого курса юридического факультета, подрабатывавший дежурным. Позднее мы с ним подружились. Теперь он проводил меня той же дорогой в камеру, где я провёл целый год до суда. Так началось моё юридическое образование [3].
Суд
В 1970 г. приговорён Ташкентским городским судом к трём годам лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима. К «политической» статье «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй добавили две «бытовые».
Первоначально процесс задумывался как показательный. Пригласили телевидение, широко рекламировали задачи открытого процесса. Из городского суда Ташкента, имевшего статус, равный с областным судом, в СИЗО приехал за мной «чёрный ворон» с чрезвычайной охраной. Это была не милиция, а солдаты. Из машины высыпало человек десять. В это время я гулял по тюремному двору и мог наблюдать приготовления со стороны. Меня позвали вниз и оттуда повели обратно во двор уже в сопровождении конвоя между двух шеренг солдат. Ещё более удивительная демонстрация ожидала меня в суде. Когда отворилась дверь «воронка», меня встретили две шеренги автоматчиков, расставленные до дверей суда. Внутри суда от самых дверей стояли солдаты на расстоянии трёх метров двумя шеренгами, протянувшимися до входа в самый большой зал суда. Шеренги тянулись по коридору, вверх на два марша широкой лестницы с дорожками и коврами, и обрывались у входа в зал. Зал вмещал человек триста. В центре располагался судейский стол и за ним - кресла для трёх судей. Слева от них - «скамья подсудимых», огороженная низким барьером. В те времена клетки для подсудимых ещё не вошли в моду. По обе стороны от меня стояли автоматчики. На стульях рядом с барьером расположились ещё трое солдат и офицер. Ближе к судейскому столу стоял стул для адвоката, напротив него стол и стул обвинителя.
[...] Защищать меня согласился Юдович Лев Абрамович, доктор наук и действующий адвокат ***. [...] Адвокат тщетно пытался получить на руки судебное дело. Только возьмёт в руки, секретарь тут же отнимает у него под разными предлогами.Обвинение изложило состав преступлений. Судья приступила к допросу обвиняемого. Она предъявляла инкриминированные документы и спрашивала о моём отношении к ним. Это были изъятые у меня при обыске бумаги. Письмо А. И.Солженицына к четвёртому съезду советских писателей я цитировал наизусть. Расспрашивала меня об отношении к «Письму московских священников о. Глеба Якунина и о. Николая Эшлимана».
- В письме говорится, что советская власть закрывала храмы и духовные семинарии. Вы разделяете этот взгляд авторов?
- В 1959 году я закончил Киевскую духовную семинарию. Сейчас семинария закрыта.
- Секретарь, запишите: подсудимый разделяет взгляды московских священников.
В таком духе проходили диалоги. Суд рассмотрел результаты филологической экспертизы, установившей, что подсудимый писал статьи, стихи и другие документы, в которых «неправильно изображал жизнь советских людей». Мало того, он «злостно приписывал» собственные произведения известным советским поэтам. Например, приписал поэму «Реквием» известной советской поэтессе А. А. Ахматовой. Подборку стихов «Демоны глухонемые» приписал М. Волошину, поэму «Человек» - В. Иванову, а стихи о Сталине - О. Мандельштаму. Суд пришёл к выводу, что подсудимый «опорочил советских поэтов необоснованной клеветой на советский общественный и государственный строй».
Адвокат задал вопрос эксперту:
- Какое у Вас образование?
- Я филолог, философ, историк и педагог.
- Вы не поняли. Что Вы закончили?
- Пединститут.
- Какую Вы имеете учёную степень и звание?
- Учительница русского языка и литературы.
- На какие критические источники Вы опирались в своей экспертизе?
- На личный опыт исследований.
- Вы можете ознакомить нас с библиографией по исследованным авторам?
- Это не секрет. Вы можете сами ознакомиться с библиографией.
- Меня интересует обоснованность экспертизы.
Адвокат объяснял судье, что клевета является правовым понятием, и заключение о клевете должен выносить суд, а не экспертиза. Судья не слышала. В перерыве я остался наедине с конвоем и молодой солдатик спросил:
- Слушай, я никак не пойму, за что тебя судят. Ты всё правильно говоришь.
У суда явно что-то не складывалось. Телевидение прекратило съёмки и уехало. Со следующего дня заседания перенесли в маленький кабинет, где помещались только участники процесса. Дальнейший процесс проходил без публики. Он продолжался ещё неделю, но проходил скромнее. Больше не было солдат, построенных шеренгами. За мной приезжал конвой из трёх автоматчиков с лейтенантом, отвозил в суд и привозил обратно. Адвокат не мог ничего сделать. Его возмущению происходящим не было границ. [...]
Когда судья зачитала приговор, он подошёл ко мне, взял за руки и сказал: «Mut verloren - alles verloren». К приговору я был готов, и всё же ноги подкосились. Не ожидал, что так придавит. Его сочувствие меня поддержало [5].
Лагерь
Прошёл три лагеря, в результате несчастного случая в исправительно-трудовом учреждении п. Кызыл-Тепа (Узбекской ССР) и неоказания медицинской помощи потерял ногу.
Привезли меня в первый лагерь, а утром надо было выходить на работу. Нас построили по пятёркам, вдруг, я смотрю - огромная доска над входом, и там написано: «Лица, подлежащие ежедневному обыску». 19 человек. И самая первая фамилия по алфавиту - моя. Но дальше - самое интересное. Перечислены, понятно, все паханы, но я-то первым поставлен. Всех остальных знают, а моя фамилия никому неизвестна. Там все это быстро выясняется в лагере, кто признан главным бандитом, и ко мне подходит депутация из 80 человек, меня приглашают в барак, где располагается вся эта блатная головка. Мне место очищено уже, все кругом меня обступили: «Садись, рассказывай». Я начинаю им рассказывать, и они понимают:что-то не то. Очень быстро все разъяснилось, и они говорят: «Ладно, раз тебя начальство к нам приписало, то занимай здесь кровать, устраивайся». Так я оказался в узком блатном кругу. Им это было интересно. Во-первых, всем надо было писать протесты на приговоры и прочие документы, а второе - им очень скучно. И я должен был им рассказывать. И я все, что знал: стихи читал, песни пел, сказки рассказывал, уже Евангелие начал. Они все слушают. А потом даже некоторая священническая деятельность у меня началась. Мне было 30 лет, а они все - молодёжь, всё это ребятки брошенные, не получившие достаточно родительского внимания, им хочется поделиться с кем то, и они, конечно, ко мне все приходили и со мной беседовали. Так что я у меня была такая, можно сказать, исповедь.
В первом лагере (это только в советской России возможно), я попал на ЦРМ - Центральные ремонтные мастерские. Я, человек абсолютно технически необразованный, всю жизнь не мог понять, что такое втулка, а меня назначают архивариусом. Это нужно было знать чертежи всех агрегатов, которые применялись! И ты должен был всем этим овладеть в кратчайшие сроки. А потом этот лагерь распустили, организовали там новый лагерь, в который был назначен очень своеобразный начальник, с которым у меня, как и с Филаретом, были очень сложные взаимоотношения. С одной стороны, вроде как он человек интеллигентный, и были симпатии, с другой стороны, он всю жизнь проработал в госбезопасности, и у нас были несовместимые понятия. Там я огромную пачку писем нашел, где-то засунутую за батареями, но так как писем мы не получали от родных, то я пошел и раздал письма по адресатам. И вот он там топал ногами, что я - «насквозь протухший антисоветчик» - поднимаю лагерь против начальства. Потом он там устроил избиение заключенных, больше ста человек - там и смертельные случаи были, и искалеченные были люди. Я старался как-то всему этому помешать. Последнего парня понесли мы прямо в штаб. А там уже приехали полковники из областного ГУЛАГа, и когда мы его внесли, один из них говорит: «Кто это его так?». Я говорю: «Это уж вам виднее, «кто это его так». И на меня этот Карпов посмотрел (это он расправился с этим уголовным элементом) и он после этого, видимо, решил мне отомстить, и на меня было несколько покушений. И вот одно покушение закончилось тем, что на меня наехал кран, он меня вообще должен был раздавить пополам, но я как-то выскользнул, а ногу он мне прижал. […]
А потом меня отправили в инвалидный лагерь, в одних кальсонах, да и то мне удалось их чудом увезти с собой, и то требовали отдать обратно. Я к офицеру просто подошел на пересылочном дворе, говорю: «Как, вы меня совершенно голым возьмете на этап или нет?». Он прогнал этого завхоза, и я поехал вот так - до пояса голый, босиком, без костылей, на одной ноге прыгал. Там даже все окна пооткрывались - такого они не встречали с этапа. Там выдали мне одежду, понятно, и посадили меня шить простыни на электрической машинке. По 150 простыней была норма. Мне надо было тогда самому себе показать, что я остаюсь полноценным человеком, и я старался эту норму перевыполнять по-стахановски. Вообще, во всех лагерях, кроме Кызылтепо, у меня были очень хорошие отношения. Сначала администрация всегда смотрела с некоторым ужасом - антисоветчик, неизвестно чего от него ждать, то ли лагерь сожжёт, то ли бомбу подложит, а потом они, конечно, видели, что ничего плохого я им сделать не могу, очень хорошо начинали ко мне относиться [6].
Псков
Вышел из заключения в 1972 г. Служил в храмах Ферганы (Узбекская ССР), Красноводска (Туркменская ССР), Алуксны (Латвийская ССР). С 1976 г. - в Псковской епархии. В 1988-2008 гг. служил в храме св. Жен Мироносиц г. Пскова. Основал православную школу регентов при храме св. Жен Мироносиц (1992) и приют для сирот-инвалидов (1993) при храме в с. Писковичи, Псковской обл. Один из основателей и член правления псковского историко-просветительского и правозащитного общества «Мемориал». С 2008 г. - в храме св. Жен Мироносиц (со Скудельниц) Мироносицкого кладбища г. Пскова. Защищал свободу церковной общины, критиковал церковное священноначалие. Подписал письмо священников в поддержку участниц группы «Pussy Riot».
Нельзя нарушать порядок в храме.
Но его испокон века нарушали пророки, нищие, одержимые, юродивые… Христиане искали в их поступках не скверну, а смысл. Девушки живут в другой среде, с другим менталитетом. Говорят, даже с недостойным поведением!
Но Христос не гнушался грешниц. Он спросил:
- Женщина! где твои обвинители? Никто не осудил тебя?
- Никто, Господи!
- И Я не осуждаю тебя. Иди, и впредь не греши.
Слова Христа мог бы повторить Патриарх. Не повторил [1].
[...] Нравственную оценку акции в Х[раме] Х[риста] С[пасителя] следует начинать с провокационных причин, породивших её, а не делать вид, что акция совершена на пустом месте из хулиганских побуждений: «Вот плохие женщины ни с того, ни с сего пошли плясать в храм».
Это лицемерное объяснение исключает собственную вину власть имущих. Из каких бы побуждений женщины ни совершили акцию, их поступок ответил на многолетнее поругание церковных канонов Священным начальством. Женщины не объяснят, какие устои Церкви нарушены, но они обнажили неправду РПЦ и её противоестественные связи с РФ.
Это объясняет невероятный успех акции. Реакция госструктур, РПЦ и общества показала, что выпущенная стрела попала в болевую точку и вызвала мощный резонанс, которого женщины заранее не могли предположить, и указывает на провиденциальный смысл акции [4].
Автор книг «Догмат о церкви в канонах и практике» (2002), «Своими глазами» (1975-2010), многочисленных статей. С 2009 г. вёл блог в «Живом журнале».
8 августа отец Павел будет похоронен на Мироносицком кладбище Пскова.
* Филарет (Денисенко, р. 1929), в 1957-1960 гг. ректор Киевской духовной семинарии. В наст. вр. предстоятель Украинской православной церкви Киевского патриархата.
** Свистун Леонид Никитич, митрополит Макарий (1938-2007), церковный деятель, епископ Украинской православной церкви, митрополит Винницкий и Могилёв-Подольский.
*** Юдович Лев Абрамович (р.1926?), московский адвокат, защитник П. Адельгейма (1970), К. Любарского (1972), П. Якира (1973), С. Григорьянца (1975), А. Твердохлебова (1975-76). С 1977 г. в эмиграции.
______
1. Адельгейм П. «Блюдите убо, яко опасно ходите» // adelgeim.livejournal.com. 2012. 29 марта.
2. Адельгейм П. В память вечную будет праведник // adelgeim.livejournal.com. 2011. 6 апреля.
3. Адельгейм П. Последний юбилей года // adelgeim.livejournal.com. 2009. 14 декабря.
4. Адельгейм П. Годовщина акции в ХСС // adelgeim.livejournal.com. 2013. 24 февраля.
5. Адельгейм П. Ташкентский суд // adelgeim.livejournal. com. 2010. 26 июля.
6. [Вольтская Т.] Всегда наперекор: воспоминания протоиерея Павла Адельгейма // Радио Свобода. 2010. 11 марта.
7. [Рыбакова Е.] Павел Адельгейм, школьник. «Мама без особенной радости, но удовлетворенно сказала: „Сдох, собака!“» // 05/03/53. 2013. 5 марта.
8. Щипков А. «Из семинарии меня выгонял лично Филарет Денисенко»: беседа с клириком Псковской епархии отцом Павлом Адельгеймом // Religare («Религия и СМИ»). 2008. 31 марта.
Жизненный путь отца Павла Адельгейма. Вот она сила истинной веры, позволившая ему перенести круги советского ада.
http://www.memo.ru/d/167205.html
Международный Мемориал
Памяти отца Павла Адельгейма (1938-2013)
5 августа, около 20 ч., в г. Пскове был убит протоиерей Павел Адельгейм (1938-2013), священник, правозащитник, член правления псковского «Мемориала».
О жизни отца Павла - его словами.
Детство
Родился 1 августа 1938 г. в Ростове-на-Дону. Отец, Анатолий Павлович Адельгейм, расстрелян в 1942 г. Мать, Татьяна Никаноровна Пылаева, дважды подвергалась аресту, в 1946 г. выслана в Казахстан.
Дед мой был промышленником, в 1937 году его расстреляли. Но он был позднее реабилитирован по моим обращениям. Отец мой хотел быть, как и его отец, горным инженером, но в силу того, что его отец был признан врагом народа, его никуда учиться не брали, он оказался лишенцем. Ему удалось поступить только в Москве в Вахтанговскую студию Симонова. И туда же поступила моя мать. А мать была дочерью полковника царской армии. И они там познакомились, поженились, а так как жилья своего в Москве не было, то они уехали на периферию. Отец был перед началом войны назначен директором Областного драматического театра в Иваново. Ему тогда еще не было тридцати лет, молодежь театральная собиралась, как всегда у нас принято, на кухне, анекдоты рассказывали, чай пили. И всех их замели. Половина была расстреляна, а остальным дали большие сроки и отправили в лагеря - измена родине, шпионаж, антисоветская пропаганда. В основе всех обвинений был только самооговор. Я знакомился с делом, читал. Там такие показания. Сын одного священника оказался там, его спрашивают: «Такой-то был там? С чего вы решили, что он шпион?». Он говорит: «Сразу видно - у него и шляпа такая и галстук такой». Этого было достаточно для расстрела. Отца моего обвиняли в том, что в случае прихода немцев он собирался захватить власть над всем искусством Ивановской области. Мать пошла в КГБ добиваться правды, ее тоже арестовали, а меня отдали в детский дом. Было мне года два с половиной. Наверное, с год я там был. Потом ее арестовали, когда мне уже было уже лет шесть, и я почему-то оказался в детском доме в Костроме. Там я провел года два-три.
[...] Я только помню, что было очень голодно. За домом проходила железная дорога, и мы ходили по рельсам и собирали - туда соя просыпалась, вот мы эту сою собирали и ели. Это была очень радостная находка. Один раз копались в земле и отрыли турнепс, пролежавший зиму в земле. Съели с большим удовольствием [6].
Караганда. Севастиан
До 1953 г. находился с матерью в ссылке в Казахской ССР, после смерти Сталина переехал в Караганду.
О смерти Сталина мы услышали сообщение по радио. Восприняла ее наша семья как окончание нашей ссылки в Казахстане и надежду на перемены в нашей судьбе. Разумеется, мы очень обрадовались. Сам Сталин как личность был мне совершенно безразличен, как плохая погода. Радовались мы последствиям его смерти.
В нашем бараке жили поволжские немцы, которых ещё во время войны вывезли в Казахстан в телячьих вагонах и высадили в открытую степь, покрытую глубоким снегом. Охранники вбили кол в сугроб, сообщили прибывшим, что они будут здесь строить город и уехали. Многие переселенцы, особенно дети, вскоре умерли. Те, кто сумел выжить, действительно построили этот поселок. Но они не смогли забыть своих детей и родителей, умерших от голода и мороза. Смерть Сталина напомнила им все пережитое за прошедшие годы. Радость освобождения была неотделима от скорби по погибшим. Эти чувства переживали не только в нашем, но и в других бараках, такое настроение царило во всем поселке. Мама без особенной радости, но удовлетворённо сказала: «Сдох, собака!» Больше разговоров на эту тему у нас не было.
Моя жизнь в это время была наполнена совершенно новыми впечатлениями от участия в жизни церковной общины иеромонаха Севастиана Карагандинского [7].
[...] Остались впечатления от ночных богослужений, чтения страстных Евангелий, общих трапез. Служили мы тайно в разных домах на переносном антиминсе. Богослужения продолжались всю ночь. В 21 час начинали Всенощную, потом Литургию. В пять часов утра все заканчивалось, и я шёл спать. Все расходились. Отец Севастьян пил чай и шёл в другой дом служить обедницу, а потом начинались требы. Их разрешали служить в молитвенном доме.
Приход был большой. Число прихожан совпадало с числом жителей. По составу это были раскулаченные переселенцы. По соседству располагались немецкие поселения со строгой планировкой улиц, чистотой, порядком, палисадниками возле каждого дома. Иногда вдвоём с батюшкой мы путешествовали на Мелькомбинат, где жили многие из прихожан. Мы выходили утром, пока было прохладно. Батюшка шел лёгкой походкой в сапогах и подряснике. Мелькомбинат находился километрах в трёх от Б. Михаиловки. Это был большой посёлок с крепкими крестьянскими хозяйствами. На бесплодном песчанике всё росло и цвело, как в Земле Обетованной. Крестьяне сами копали колодцы, придумывали технику. Семьи были многодетные, по восемь - десять человек. В семьях сохранялся патриархальный уклад.
Собор 1988 г. [отца Севастиана] прославил одним из первых среди новомучеников. Батюшка пробудил мой интерес к церковной жизни. Моё решение служить Церкви созрело в тринадцать лет. Это действительно был замечательный Пастырь, и общение с ним привело меня в храм навсегда [8].
Семинария
В 1954 г. - послушник Киево-Печерской лавры, с 1956 г. - в Киевской семинарии, исключён в 1959 г.
В 1959 году [празднование 1 Мая] пришлось на Великую Пятницу, день сугубого поста. Филарет* назначил торжественное собрание, во втором отделении хор с патриотическими песнями. Лёня Свистун** предложил мне пойти к ректору с протестом. Мы пошли, и Филарет произнёс воспитательную речь о любви к советской власти: «Я сын шахтера, стал архимандритом и ректором. При какой другой власти это могло бы случиться? Под чьим небом вы живёте? Чей хлеб едите? По чьей земле ходите? Вы неблагодарные, вас советская власть учит…» и т. д. Это была последняя капля. Инициативу разговора, видимо, приписали мне. Леня был социально близким, сын рабочего, отец погиб на войне, а моего отца расстреляли как «врага народа».
Конечно, я был на торжественном собрании 1 мая, слушал речь Филарета о солидарности трудящихся, пел с хором: «Коммунистической партии хвала», кстати, красивое музыкальное произведение, и другие песни. Протест был последней каплей, и Филарет перед экзаменами заставил меня написать заявление об отчислении из Киевской семинарии «по собственному желанию» [8].
Ташкент. Ермоген
В 1959 г. архиепископ Ермоген (Голубев) рукоположил Павла Адельгейма во диакона к Ташкентскому кафедральному собору.
Долгое время архимандрит Ермоген был членом Духовного Собора Киево-Печерской лавры, а потом её настоятелем. Монашеская жизнь протекала мирно, потом настоятеля арестовали. Он получил десять лет лагерей. После освобождения приехал в Ташкентскую епархию. [...]
Совет по делам религий при С[овете] М[инистров] СССР завёл жёсткий порядок регистрации духовенства. Епископ должен был согласовывать кандидатуру священника прежде его рукоположения и назначения. Архиепископ Ермоген не подчинился этому порядку. Он прежде рукополагал и назначал священника, а затем с указом на руках посылал за регистрацией к уполномоченному Совета. Такая практика вызывала раздражение уполномоченного.
[...] В 1958 г. архиепископ построил в Ташкенте великолепный кафедральный собор. Собор, существовавший до того времени в Ташкенте, был невелик и совсем не походил на кафедральный собор. Владыка решил построить новый собор. Был конец 50-х, когда не только строительство, но и косметические ремонты храмов запретили. Чтобы не остаться вообще без собора, Владыка не разрушил старый храм, а выстроил новый храм над старым, остававшимся внутри нового. Владыка заложил новый фундамент, возвёл стены, а когда строительство подошло к концу, старый собор по частям вынесли из нового здания. Двухпрестольный храм вмещал до трёх тысяч народа. В то время на миллионный Ташкент было всего четыре храма, и места для людей не хватало. Благодаря уникальным талантам и помощи Божией, Владыка сумел собрать значительные средства, которых оказалось достаточно не только для строительства собора, но и для его великолепного интерьера: мраморного иконостаса с иконами, золочёными вратами, бронзовыми люстрами и просторными хорами. [...]
К сожалению, произошли принципиальные перемены, изменилась политика, началось хрущёвское гонение. Возведение Кафедрального собора на месте небольшого храма в центре Ташкента выглядело как серьёзный политический просчёт уполномоченного по делам Православной церкви при Совете министров УзбССР. Уполномоченный Вороничев почувствовал себя уязвлённым и возненавидел архиепископа. С этого события началось трёхлетнее противостояние. Владыку Ермогена, который был стержнем духовной жизни в Ташкенте, лишили кафедры и сослали в Жировицкий монастырь. Там закончился ташкентский период его деятельности. Это была первая ссылка, в которую отправила его церковная власть.
Добрая память о Владыке Ермогене осталась почти фантастической. В Ташентской епархии не было коррупции, разрушающей современную церковную жизнь. Оказалось, что исключить коррупцию совсем не трудно. Указом архиепископ запретил младшим клирикам делать подарки старшим по положению. Старшие могли одаривать стоявших ниже по должности на иерархической лестнице, а младшие не могли дарить старшим. [...] [2]
Арест
В 1964 г. закончил Московскую духовную семинарию. Назначен священником в г. Каган (Бухарской обл., Узбекской ССР). 14 декабря 1969 г. арестован.
Ничто не предвещало грозы, небо было безоблачным. Воскресенье, тёплый солнечный день. Моя жена улетела с дочерью Машей в Москву, устроить её в диспансер на три месяца. Младшие дети остались на моём попечении с Дарьей Ивановной, старушкой, прихожанкой храма. Это случилось вскоре после освящения нового храма. От старого храма осталось несколько икон на холстах, и я собирался в Самарканд, чтобы подарить их архимандриту Серафиму Суторихину, настоятелю храма вмуч. Георгия. Закончив воскресную Литургию и совершив крещения, я поехал в аэропорт, купил билет и сел в ожидании регистрации. Ко мне подошла служащая и пригласила в зал для иностранцев: некто просил меня позвонить. Зал был пуст, только в одном углу беседовали посетители. На стенах висело несколько картин. Внимательно разглядывая их, я продвигался к столу и неожиданно услышал вопрос:
- Ваша фамилия Адельгейм?
- Да, - рассеянно ответил я.
- Павел Анатольевич?
- Да.
- 1 августа1938 года?
- Да, откуда Вы знаете?
- У меня есть постановление о Вашем задержании.
Так я был арестован. Меня повезли на автомобиле обратно домой, до рассвета продолжался обыск. Конфисковали книги иностранных изданий, мои рукописи и пишущую машинку «Reinmetal». Утром меня отвезли в аэропорт и доставили в Ташкент. Несколько дней я провёл в КПЗ Ленинского района. Сперва я был один, потом ко мне подсадили мальчика. Он пел блатные песни под аккомпанемент спичечного коробка. [...]
Камера периодически наполнялась и пустела. Когда наполнялась, невозможно было дышать от дыма сигарет и махорки. Это с непривычки; я подходил к глазку и через отверстие дышал воздухом из коридора. Позднее так привык, что до сих пор не замечаю запах курева. Через несколько дней открылась дверь и меня пригласили:
- Адельгейм, с вещами на выход!
«Чёрный ворон» привез меня во внутреннюю тюрьму. Ворота были вписаны в арку и открывались изнутри. Старшина подошёл к переговорному устройству, створки разъехались и, запустив воронок, снова сомкнулись, как акулья пасть.
Дальше - закрытый двор-колодец, обнесённый четырёх-шестиэтажными стенами, решётчатые двери с блокировками и т. п. На меня этот антураж не произвёл большого впечатления. Я читал об этом в книжках, и реальность совпала с воображением. Интереснее впечатления моего сокамерника Изи Котова: «Старшина заполнил анкету, обыск и вдруг открывается дверь шкафа в углу, и оттуда выходит… Фантомас, два метра ростом, говорит: „Пройдёмте!“ и тащит меня за собой в шкаф. От ужаса я зажмурил глаза, а когда открыл, увидел коридор и железные двери в камеры. Фантомас открыл одну из них, втолкнул меня и запер. Из стен торчали крючья, и я стал искать глазами пятна крови на полу и по стенам».
Всё объяснилось просто. Под шкаф был замаскирован вход в тюрьму, а «Фантомасом» оказался безобидный Гриша, студент четвёртого курса юридического факультета, подрабатывавший дежурным. Позднее мы с ним подружились. Теперь он проводил меня той же дорогой в камеру, где я провёл целый год до суда. Так началось моё юридическое образование [3].
Суд
В 1970 г. приговорён Ташкентским городским судом к трём годам лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима. К «политической» статье «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй добавили две «бытовые».
Первоначально процесс задумывался как показательный. Пригласили телевидение, широко рекламировали задачи открытого процесса. Из городского суда Ташкента, имевшего статус, равный с областным судом, в СИЗО приехал за мной «чёрный ворон» с чрезвычайной охраной. Это была не милиция, а солдаты. Из машины высыпало человек десять. В это время я гулял по тюремному двору и мог наблюдать приготовления со стороны. Меня позвали вниз и оттуда повели обратно во двор уже в сопровождении конвоя между двух шеренг солдат. Ещё более удивительная демонстрация ожидала меня в суде. Когда отворилась дверь «воронка», меня встретили две шеренги автоматчиков, расставленные до дверей суда. Внутри суда от самых дверей стояли солдаты на расстоянии трёх метров двумя шеренгами, протянувшимися до входа в самый большой зал суда. Шеренги тянулись по коридору, вверх на два марша широкой лестницы с дорожками и коврами, и обрывались у входа в зал. Зал вмещал человек триста. В центре располагался судейский стол и за ним - кресла для трёх судей. Слева от них - «скамья подсудимых», огороженная низким барьером. В те времена клетки для подсудимых ещё не вошли в моду. По обе стороны от меня стояли автоматчики. На стульях рядом с барьером расположились ещё трое солдат и офицер. Ближе к судейскому столу стоял стул для адвоката, напротив него стол и стул обвинителя.
[...] Защищать меня согласился Юдович Лев Абрамович, доктор наук и действующий адвокат ***. [...] Адвокат тщетно пытался получить на руки судебное дело. Только возьмёт в руки, секретарь тут же отнимает у него под разными предлогами.Обвинение изложило состав преступлений. Судья приступила к допросу обвиняемого. Она предъявляла инкриминированные документы и спрашивала о моём отношении к ним. Это были изъятые у меня при обыске бумаги. Письмо А. И.Солженицына к четвёртому съезду советских писателей я цитировал наизусть. Расспрашивала меня об отношении к «Письму московских священников о. Глеба Якунина и о. Николая Эшлимана».
- В письме говорится, что советская власть закрывала храмы и духовные семинарии. Вы разделяете этот взгляд авторов?
- В 1959 году я закончил Киевскую духовную семинарию. Сейчас семинария закрыта.
- Секретарь, запишите: подсудимый разделяет взгляды московских священников.
В таком духе проходили диалоги. Суд рассмотрел результаты филологической экспертизы, установившей, что подсудимый писал статьи, стихи и другие документы, в которых «неправильно изображал жизнь советских людей». Мало того, он «злостно приписывал» собственные произведения известным советским поэтам. Например, приписал поэму «Реквием» известной советской поэтессе А. А. Ахматовой. Подборку стихов «Демоны глухонемые» приписал М. Волошину, поэму «Человек» - В. Иванову, а стихи о Сталине - О. Мандельштаму. Суд пришёл к выводу, что подсудимый «опорочил советских поэтов необоснованной клеветой на советский общественный и государственный строй».
Адвокат задал вопрос эксперту:
- Какое у Вас образование?
- Я филолог, философ, историк и педагог.
- Вы не поняли. Что Вы закончили?
- Пединститут.
- Какую Вы имеете учёную степень и звание?
- Учительница русского языка и литературы.
- На какие критические источники Вы опирались в своей экспертизе?
- На личный опыт исследований.
- Вы можете ознакомить нас с библиографией по исследованным авторам?
- Это не секрет. Вы можете сами ознакомиться с библиографией.
- Меня интересует обоснованность экспертизы.
Адвокат объяснял судье, что клевета является правовым понятием, и заключение о клевете должен выносить суд, а не экспертиза. Судья не слышала. В перерыве я остался наедине с конвоем и молодой солдатик спросил:
- Слушай, я никак не пойму, за что тебя судят. Ты всё правильно говоришь.
У суда явно что-то не складывалось. Телевидение прекратило съёмки и уехало. Со следующего дня заседания перенесли в маленький кабинет, где помещались только участники процесса. Дальнейший процесс проходил без публики. Он продолжался ещё неделю, но проходил скромнее. Больше не было солдат, построенных шеренгами. За мной приезжал конвой из трёх автоматчиков с лейтенантом, отвозил в суд и привозил обратно. Адвокат не мог ничего сделать. Его возмущению происходящим не было границ. [...]
Когда судья зачитала приговор, он подошёл ко мне, взял за руки и сказал: «Mut verloren - alles verloren». К приговору я был готов, и всё же ноги подкосились. Не ожидал, что так придавит. Его сочувствие меня поддержало [5].
Лагерь
Прошёл три лагеря, в результате несчастного случая в исправительно-трудовом учреждении п. Кызыл-Тепа (Узбекской ССР) и неоказания медицинской помощи потерял ногу.
Привезли меня в первый лагерь, а утром надо было выходить на работу. Нас построили по пятёркам, вдруг, я смотрю - огромная доска над входом, и там написано: «Лица, подлежащие ежедневному обыску». 19 человек. И самая первая фамилия по алфавиту - моя. Но дальше - самое интересное. Перечислены, понятно, все паханы, но я-то первым поставлен. Всех остальных знают, а моя фамилия никому неизвестна. Там все это быстро выясняется в лагере, кто признан главным бандитом, и ко мне подходит депутация из 80 человек, меня приглашают в барак, где располагается вся эта блатная головка. Мне место очищено уже, все кругом меня обступили: «Садись, рассказывай». Я начинаю им рассказывать, и они понимают:что-то не то. Очень быстро все разъяснилось, и они говорят: «Ладно, раз тебя начальство к нам приписало, то занимай здесь кровать, устраивайся». Так я оказался в узком блатном кругу. Им это было интересно. Во-первых, всем надо было писать протесты на приговоры и прочие документы, а второе - им очень скучно. И я должен был им рассказывать. И я все, что знал: стихи читал, песни пел, сказки рассказывал, уже Евангелие начал. Они все слушают. А потом даже некоторая священническая деятельность у меня началась. Мне было 30 лет, а они все - молодёжь, всё это ребятки брошенные, не получившие достаточно родительского внимания, им хочется поделиться с кем то, и они, конечно, ко мне все приходили и со мной беседовали. Так что я у меня была такая, можно сказать, исповедь.
В первом лагере (это только в советской России возможно), я попал на ЦРМ - Центральные ремонтные мастерские. Я, человек абсолютно технически необразованный, всю жизнь не мог понять, что такое втулка, а меня назначают архивариусом. Это нужно было знать чертежи всех агрегатов, которые применялись! И ты должен был всем этим овладеть в кратчайшие сроки. А потом этот лагерь распустили, организовали там новый лагерь, в который был назначен очень своеобразный начальник, с которым у меня, как и с Филаретом, были очень сложные взаимоотношения. С одной стороны, вроде как он человек интеллигентный, и были симпатии, с другой стороны, он всю жизнь проработал в госбезопасности, и у нас были несовместимые понятия. Там я огромную пачку писем нашел, где-то засунутую за батареями, но так как писем мы не получали от родных, то я пошел и раздал письма по адресатам. И вот он там топал ногами, что я - «насквозь протухший антисоветчик» - поднимаю лагерь против начальства. Потом он там устроил избиение заключенных, больше ста человек - там и смертельные случаи были, и искалеченные были люди. Я старался как-то всему этому помешать. Последнего парня понесли мы прямо в штаб. А там уже приехали полковники из областного ГУЛАГа, и когда мы его внесли, один из них говорит: «Кто это его так?». Я говорю: «Это уж вам виднее, «кто это его так». И на меня этот Карпов посмотрел (это он расправился с этим уголовным элементом) и он после этого, видимо, решил мне отомстить, и на меня было несколько покушений. И вот одно покушение закончилось тем, что на меня наехал кран, он меня вообще должен был раздавить пополам, но я как-то выскользнул, а ногу он мне прижал. […]
А потом меня отправили в инвалидный лагерь, в одних кальсонах, да и то мне удалось их чудом увезти с собой, и то требовали отдать обратно. Я к офицеру просто подошел на пересылочном дворе, говорю: «Как, вы меня совершенно голым возьмете на этап или нет?». Он прогнал этого завхоза, и я поехал вот так - до пояса голый, босиком, без костылей, на одной ноге прыгал. Там даже все окна пооткрывались - такого они не встречали с этапа. Там выдали мне одежду, понятно, и посадили меня шить простыни на электрической машинке. По 150 простыней была норма. Мне надо было тогда самому себе показать, что я остаюсь полноценным человеком, и я старался эту норму перевыполнять по-стахановски. Вообще, во всех лагерях, кроме Кызылтепо, у меня были очень хорошие отношения. Сначала администрация всегда смотрела с некоторым ужасом - антисоветчик, неизвестно чего от него ждать, то ли лагерь сожжёт, то ли бомбу подложит, а потом они, конечно, видели, что ничего плохого я им сделать не могу, очень хорошо начинали ко мне относиться [6].
Псков
Вышел из заключения в 1972 г. Служил в храмах Ферганы (Узбекская ССР), Красноводска (Туркменская ССР), Алуксны (Латвийская ССР). С 1976 г. - в Псковской епархии. В 1988-2008 гг. служил в храме св. Жен Мироносиц г. Пскова. Основал православную школу регентов при храме св. Жен Мироносиц (1992) и приют для сирот-инвалидов (1993) при храме в с. Писковичи, Псковской обл. Один из основателей и член правления псковского историко-просветительского и правозащитного общества «Мемориал». С 2008 г. - в храме св. Жен Мироносиц (со Скудельниц) Мироносицкого кладбища г. Пскова. Защищал свободу церковной общины, критиковал церковное священноначалие. Подписал письмо священников в поддержку участниц группы «Pussy Riot».
Нельзя нарушать порядок в храме.
Но его испокон века нарушали пророки, нищие, одержимые, юродивые… Христиане искали в их поступках не скверну, а смысл. Девушки живут в другой среде, с другим менталитетом. Говорят, даже с недостойным поведением!
Но Христос не гнушался грешниц. Он спросил:
- Женщина! где твои обвинители? Никто не осудил тебя?
- Никто, Господи!
- И Я не осуждаю тебя. Иди, и впредь не греши.
Слова Христа мог бы повторить Патриарх. Не повторил [1].
[...] Нравственную оценку акции в Х[раме] Х[риста] С[пасителя] следует начинать с провокационных причин, породивших её, а не делать вид, что акция совершена на пустом месте из хулиганских побуждений: «Вот плохие женщины ни с того, ни с сего пошли плясать в храм».
Это лицемерное объяснение исключает собственную вину власть имущих. Из каких бы побуждений женщины ни совершили акцию, их поступок ответил на многолетнее поругание церковных канонов Священным начальством. Женщины не объяснят, какие устои Церкви нарушены, но они обнажили неправду РПЦ и её противоестественные связи с РФ.
Это объясняет невероятный успех акции. Реакция госструктур, РПЦ и общества показала, что выпущенная стрела попала в болевую точку и вызвала мощный резонанс, которого женщины заранее не могли предположить, и указывает на провиденциальный смысл акции [4].
Автор книг «Догмат о церкви в канонах и практике» (2002), «Своими глазами» (1975-2010), многочисленных статей. С 2009 г. вёл блог в «Живом журнале».
8 августа отец Павел будет похоронен на Мироносицком кладбище Пскова.
* Филарет (Денисенко, р. 1929), в 1957-1960 гг. ректор Киевской духовной семинарии. В наст. вр. предстоятель Украинской православной церкви Киевского патриархата.
** Свистун Леонид Никитич, митрополит Макарий (1938-2007), церковный деятель, епископ Украинской православной церкви, митрополит Винницкий и Могилёв-Подольский.
*** Юдович Лев Абрамович (р.1926?), московский адвокат, защитник П. Адельгейма (1970), К. Любарского (1972), П. Якира (1973), С. Григорьянца (1975), А. Твердохлебова (1975-76). С 1977 г. в эмиграции.
______
1. Адельгейм П. «Блюдите убо, яко опасно ходите» // adelgeim.livejournal.com. 2012. 29 марта.
2. Адельгейм П. В память вечную будет праведник // adelgeim.livejournal.com. 2011. 6 апреля.
3. Адельгейм П. Последний юбилей года // adelgeim.livejournal.com. 2009. 14 декабря.
4. Адельгейм П. Годовщина акции в ХСС // adelgeim.livejournal.com. 2013. 24 февраля.
5. Адельгейм П. Ташкентский суд // adelgeim.livejournal. com. 2010. 26 июля.
6. [Вольтская Т.] Всегда наперекор: воспоминания протоиерея Павла Адельгейма // Радио Свобода. 2010. 11 марта.
7. [Рыбакова Е.] Павел Адельгейм, школьник. «Мама без особенной радости, но удовлетворенно сказала: „Сдох, собака!“» // 05/03/53. 2013. 5 марта.
8. Щипков А. «Из семинарии меня выгонял лично Филарет Денисенко»: беседа с клириком Псковской епархии отцом Павлом Адельгеймом // Religare («Религия и СМИ»). 2008. 31 марта.