Смерть и патанатомия в воспоминаниях участников Великой Отечественной войны. Часть вторая.
Патологоанатомы довольно редко оставляют после себя профессиональные мемуары, куда реже чем врачи прочих специальностей, которым, впрочем, все равно очень далеко до монументального дневника хирурга А.В. Вишневского. Поэтому мы знаем о патологоанатомах и их работе либо из уст очевидцев, либо, читая между строк научную литературу. Не так давно я нашел крайне интересный ресурс, посвященный воспоминаниям и интервью со свидетелями событий тех лет http://iremember.ru/ , причем как с советской стороны (более того по родам войск), так и со стороны союзников и противников. Я попробовал выбрать небольшие кусочки из тех воспоминаний, которые, я надеюсь, приподнимут для нас завесу времени над тем периодом патологоанатомической службы, службы редко упоминаемой, по разным достаточно веским причнам, но, тем не менее, никогда не прекращавшей своей работы. Также, я убежден, нельзя обойти ниманием особенности погребения в годы, когда смерть собирала свою обильную жатву. Итак, продолжим:
Руденко (Биндикова) Раиса Александровна
Пока я работала в госпитале, мой институт был эвакуирован на Урал, а в конце 1943 года мне стало известно, что он вернулся обратно в Харьков. В институт начали созывать студентов, чтобы они продолжили обучение. Я вернулась в Харьков и доучилась в более-менее нормальных условиях до государственных выпускных экзаменов. В августе 1945 года, после сдачи последнего экзамена, военкомат мобилизовал меня в армию, без всякого предупреждения и долгих процедур. Я получила звание старшего лейтенанта медслужбы. Всех мобилизованных посадили в теплушки и отправили на восток, потому что как раз была объявлена война с Японией.
В сферу моих обязанностей входила и судебно-медицинская экспертиза при изнасилованиях. В случаях изнасилования японок я должна была их обследовать, и если вина нашего солдата будет доказана, то наказание было предусмотрено очень серьезное, чуть ли не расстрел. У меня было несколько случаев, когда факт изнасилования требовал доказательства, следствия, но в целом было тихо. Я думаю, что наши войска вели себя в целом неплохо, потому что японцы массами стали возвращаться домой. А о таких вещах как убийства и грабежи я даже не слышала.
В 1946 году подошел срок, когда все японское население Сахалина одномоментно вывезли в Японию. Подошли корабли, японцев вместе со всем скарбом погрузили на них и увезли. Вскоре после этого кораблями стали перевозить русское население с севера на юг Сахалина. Причем это происходило торжественно, под звуки духового оркестра, наши военные тут же находили себе невест. А с материка переселенцы стали прибывать уже намного позднее.
Меня перевели в Южно-Сахалинск, дали комнату и назначили на работу в лечебное управление облздравотдела. Но мой муж из-за службы не мог поехать вместе со мной, поэтому я написала в Москву в высшие армейские инстанции, и через некоторое время мне разрешили уехать с Сахалина. В конце 1946 года я вернулась в Харьков, где мы с мужем и проживали. Потом пришлось пожить в Горьком, а потом уже мужа перевели в Киев, и мы переехали сюда.
Вначале я работала в Харькове в областном бюро судмедэкспертизы, туда меня пригласил профессор Николай Николаевич Бокариус, заведующий кафедрой криминалистики и судебной экспертизы Харьковского мединститута. Потом мы переехали в Горький, и там я проработала судмедэкспертом в течение пятнадцати лет. После переезда в Киев я стала работать в Главном бюро судмедэкспертизы УССР заведующей отделом исследования вещественных доказательств. Кроме того, я занималась контролем работы органов здравоохранения для предотвращения ошибочных действий медиков. Как-то у меня была встреча с известным профессором Шалимовым, он пытался защитить группу одесских врачей, которые были виноваты в ошибочных действиях, и попали под следствие. Я сказала ему: «Мое заключение основано на цифровых показателях лабораторных исследований. Поэтому извините, но даже при всем уважении к Вам я ничего сделать не могу и не буду». От женщины он такого не ожидал, подошел и поцеловал мне руку.
Минздрав присвоил мне высшую категорию судмедэксперта. Все самые сложные дела республики проходили через меня. Даже когда в 2001 году было совершено убийство журналиста Георгия Гонгадзе, а я уже была на пенсии, мои ученики звонили мне и консультировались, как лучше написать заключение по этому делу. И я ездила к ним, смотрела документы, помогала писать заключение. Киевскую лабораторию по исследованию вещественных доказательств я создавала практически сама, ведь когда я приехала сюда, то ее не было. Лаборатория почти сразу же стала незаменимой во многих случаях. Когда требовалось доказать, кто отец ребенка - обращались к нам, поменяли местами детей в роддоме - тоже к нам. Проводили эксгумации останков и многое другое.
Когда я приехала в Киев, мне поручили провести проверку качества работы Киевского областного бюро судмедэкспертизы. Там сидели доктора и кандидаты наук, все очень важные люди. Я им написала «разгонный» акт проверки, поскольку увидела грубые ошибки в работе. Они немедленно послали на меня жалобу главному судмедэксперту СССР. От него долго не было ответа, а потом пришло: «Замечания тов. Руденко правильные, со своей стороны предлагаю весь врачебный персонал лаборатории на 6 месяцев отправить на повышение квалификации». После этого больше никто не смел пикнуть. Я всегда говорила: если можешь доказать свою правоту, то я готова убрать замечание из акта, но если не можешь - будь добр согласиться и выполнять предписания.
Расскажу вам об одном случае из моей практики. У второго секретаря ЦК Компартии Украины пропал сын. Его искали всеми возможными силами, привлекалась и милиция, и войска, но никак не могли найти. Мне нужно было установить его группу крови без него, чтобы потом можно было идентифицировать найденный труп. И представляете, мы смогли определить групповую принадлежность крови этого человека по остаткам пота на одной из пар его обуви! Брали кровь у его родителей, сопоставляли - в общем, работа была очень кропотливая. Очень долго искали тело, перекопали все пруды в том районе, где он жил, но так и не нашли. Чем это закончилось, я не знаю. И таких случаев у меня было множество - каждый день идешь на работу, и сердце замирает, потому что не знаешь, что тебе уготовано. Сейчас работа судмедэксперта стала очень сильно зависеть от исследований ДНК, а в нашу пору это был еще чисто теоретический вопрос, поэтому мы должны были определить не только группу крови, но эритроцитарные, лейкоцитарные системы крови - чтобы комар носа не подточил! Приходилось много работать с трупами, но я к этому так привыкла, что никакого страха они уже не вызывали. К тому же у меня был постоянный интерес узнать истину. Меня никогда не интересовала фабула преступления - кто убил, за что и так далее. Это дело следствия. Я же должна была получить неоспоримые, абсолютно надежные данные для следствия. Это была напряженная, ответственная, но очень интересная работа, и если бы я начала свою жизнь сначала, то снова посвятила бы ее судмедэкспертизе. Сейчас практически все специалисты Главного бюро судмедэкспертизы Украины - мои ученики. Поэтому я думаю, что моя жизнь не прошла даром.
Читать полностью здесь: Руденко (Биндикова) Раиса Александровна
Демешева (Скворцова) Нина Петровна
- А хоронили убитых как вообще?
- Ну были специальные похоронные команды, они за нами шли. На передовой во время боя некогда хоронить было. Вот тем, кто воевал непосредственно, некогда это было делать. Если же мы отходили, и тут не в бою были, то тут, естественно, рыли могилы и захоранивали своих: одного, двоих или троих. А в основном-то были специальные похоронные команды, которые сзади нас шли и после боя захоранивали. Но вот сегодня наши поисковики находят много костей. Конечно, всех, не каждого в отдельности мы хоронили. Всех хоронили в одну могилу. Рыли ее...
Читать полностью здесь: Демешева (Скворцова) Нина Петровна
Головань Василий Захарович
- А как хоронили во время войны убитых, которые погибали?
- Илья, это самое больное место для меня. Помню, когда проходили, когда начали наступать уже из под Москвы, через деревни, и у них, у немцев, в каждой деревеньке в ряд похоронены были солдаты, и обязательно крест стоял. Они наступали и хоронили. У них, видать, части были, которые хоронили. Похоронные команды были, которые специально их погибших хоронили. В этом отношении у них порядок немецкий был. А у нас, Илья, когда мы начали наступать, у нас в полку похоронным бюро был музыкальный взвод. Это те, которые на построении полка раньше играли. Ну там человек, возможно, наверное, 18-20 было на весь полк. Наступать не успевали. И вот мы часто проходили, и неприятно было видеть, что наши убитые лежат, даже уже распухшие. Ну вот, допустим, стояли в обороне. Эти трое суток убитые как лежали, так и лежат. Вытаскивать некому. Вот музыкальный взвод хоронил. В этом отношении очень было плохо, очень плохо. У немцев в этом отношении везде были похороны и вот такие красивые места отведены, где все были похоронены, и на каждой могиле обязательно крест ставили. Наши шли и кое-как хоронили. А что ты поставишь? Кресты не ставили. Иногда столбик поставим, фамилию, имя напишем. В этом отношении очень плохо было. И никуда не денешься от этого.
Так что то, как наших погибших хоронили, это наша беда была. Я до сих пор об этом вспоминаю. Вот переформировали, допустим, нашу часть. Ведь не все время бой был. Летом за 5, за 10 километров пополнение приходило. Там их, пополнение солдат, одевали, приезжала вошебойка, организовывалась баня, солдаты шли кто - мыться, кто - бриться. Кто - что-нибудь заштопывал. А дело в том, что когда наступление шло, за то, что есть убитый, командир батальона не отвечал. За это отвечало похоронное бюро, которое у нас было. Как оно организовалось у нас? В полку был когда-то, повторюсь, музыкальный взвод. Там человек 20 было музыкантов. И вот их взвод преобразовали в похоронное бюро. Вот часто, очень часто до сих пор вспоминаю следующее. Немцы, когда наступали, своих убитых подбирали. А мы делали так. Вот идет наступление. И приходит новая часть. Вот мы идем. И смотрим: наши продвинулись, и наши убитые. И наши убитые не закопанные. Так, значит, они и валяются возле дороги. Разорванные-то еще многие. Вот это самое страшное и самое обидное было, то, что не хоронили. Немцы всегда своих убитых хоронили, и обязательно возили, за это я и преклоняюсь перед немцами. У них каждый боец был похоронен в лучшем месте за деревней, и все - с указанием имени, фамилии, и у каждого отдельный крест стоял на могиле. А у нас большинство хоронили так. Окопы, допустим, остались. В эти окопы или блиндажи раненых стаскивали и лопатами забрасывали. Большинство вот так у нас и хоронили. Я в стрелковой части был четыре года, и большинство захоронений вот такие были.
Читать полностью здесь: Головань Василий Захарович
Соколова (Курапова) Мария Ивановна
- Умирали ли в госпитале от ранений?
- Да, и принимала участие в анатомировании умерших. Из медсестер только я этим занималась, больше никого, кроме Ястребка не привлекали. Врачи делали вскрытие, каждому надо достать то сердце, то желудок, то еще что-то. После первого анатомирования недели две я не могла в столовую ходить. Просила только девочек водички с перловкой принести. А потом как-то попривыкла.
Читать полностью здесь: Соколова (Курапова) Мария Ивановна
Продолжение следует...
Руденко (Биндикова) Раиса Александровна
Пока я работала в госпитале, мой институт был эвакуирован на Урал, а в конце 1943 года мне стало известно, что он вернулся обратно в Харьков. В институт начали созывать студентов, чтобы они продолжили обучение. Я вернулась в Харьков и доучилась в более-менее нормальных условиях до государственных выпускных экзаменов. В августе 1945 года, после сдачи последнего экзамена, военкомат мобилизовал меня в армию, без всякого предупреждения и долгих процедур. Я получила звание старшего лейтенанта медслужбы. Всех мобилизованных посадили в теплушки и отправили на восток, потому что как раз была объявлена война с Японией.
В сферу моих обязанностей входила и судебно-медицинская экспертиза при изнасилованиях. В случаях изнасилования японок я должна была их обследовать, и если вина нашего солдата будет доказана, то наказание было предусмотрено очень серьезное, чуть ли не расстрел. У меня было несколько случаев, когда факт изнасилования требовал доказательства, следствия, но в целом было тихо. Я думаю, что наши войска вели себя в целом неплохо, потому что японцы массами стали возвращаться домой. А о таких вещах как убийства и грабежи я даже не слышала.
В 1946 году подошел срок, когда все японское население Сахалина одномоментно вывезли в Японию. Подошли корабли, японцев вместе со всем скарбом погрузили на них и увезли. Вскоре после этого кораблями стали перевозить русское население с севера на юг Сахалина. Причем это происходило торжественно, под звуки духового оркестра, наши военные тут же находили себе невест. А с материка переселенцы стали прибывать уже намного позднее.
Меня перевели в Южно-Сахалинск, дали комнату и назначили на работу в лечебное управление облздравотдела. Но мой муж из-за службы не мог поехать вместе со мной, поэтому я написала в Москву в высшие армейские инстанции, и через некоторое время мне разрешили уехать с Сахалина. В конце 1946 года я вернулась в Харьков, где мы с мужем и проживали. Потом пришлось пожить в Горьком, а потом уже мужа перевели в Киев, и мы переехали сюда.
Вначале я работала в Харькове в областном бюро судмедэкспертизы, туда меня пригласил профессор Николай Николаевич Бокариус, заведующий кафедрой криминалистики и судебной экспертизы Харьковского мединститута. Потом мы переехали в Горький, и там я проработала судмедэкспертом в течение пятнадцати лет. После переезда в Киев я стала работать в Главном бюро судмедэкспертизы УССР заведующей отделом исследования вещественных доказательств. Кроме того, я занималась контролем работы органов здравоохранения для предотвращения ошибочных действий медиков. Как-то у меня была встреча с известным профессором Шалимовым, он пытался защитить группу одесских врачей, которые были виноваты в ошибочных действиях, и попали под следствие. Я сказала ему: «Мое заключение основано на цифровых показателях лабораторных исследований. Поэтому извините, но даже при всем уважении к Вам я ничего сделать не могу и не буду». От женщины он такого не ожидал, подошел и поцеловал мне руку.
Минздрав присвоил мне высшую категорию судмедэксперта. Все самые сложные дела республики проходили через меня. Даже когда в 2001 году было совершено убийство журналиста Георгия Гонгадзе, а я уже была на пенсии, мои ученики звонили мне и консультировались, как лучше написать заключение по этому делу. И я ездила к ним, смотрела документы, помогала писать заключение. Киевскую лабораторию по исследованию вещественных доказательств я создавала практически сама, ведь когда я приехала сюда, то ее не было. Лаборатория почти сразу же стала незаменимой во многих случаях. Когда требовалось доказать, кто отец ребенка - обращались к нам, поменяли местами детей в роддоме - тоже к нам. Проводили эксгумации останков и многое другое.
Когда я приехала в Киев, мне поручили провести проверку качества работы Киевского областного бюро судмедэкспертизы. Там сидели доктора и кандидаты наук, все очень важные люди. Я им написала «разгонный» акт проверки, поскольку увидела грубые ошибки в работе. Они немедленно послали на меня жалобу главному судмедэксперту СССР. От него долго не было ответа, а потом пришло: «Замечания тов. Руденко правильные, со своей стороны предлагаю весь врачебный персонал лаборатории на 6 месяцев отправить на повышение квалификации». После этого больше никто не смел пикнуть. Я всегда говорила: если можешь доказать свою правоту, то я готова убрать замечание из акта, но если не можешь - будь добр согласиться и выполнять предписания.
Расскажу вам об одном случае из моей практики. У второго секретаря ЦК Компартии Украины пропал сын. Его искали всеми возможными силами, привлекалась и милиция, и войска, но никак не могли найти. Мне нужно было установить его группу крови без него, чтобы потом можно было идентифицировать найденный труп. И представляете, мы смогли определить групповую принадлежность крови этого человека по остаткам пота на одной из пар его обуви! Брали кровь у его родителей, сопоставляли - в общем, работа была очень кропотливая. Очень долго искали тело, перекопали все пруды в том районе, где он жил, но так и не нашли. Чем это закончилось, я не знаю. И таких случаев у меня было множество - каждый день идешь на работу, и сердце замирает, потому что не знаешь, что тебе уготовано. Сейчас работа судмедэксперта стала очень сильно зависеть от исследований ДНК, а в нашу пору это был еще чисто теоретический вопрос, поэтому мы должны были определить не только группу крови, но эритроцитарные, лейкоцитарные системы крови - чтобы комар носа не подточил! Приходилось много работать с трупами, но я к этому так привыкла, что никакого страха они уже не вызывали. К тому же у меня был постоянный интерес узнать истину. Меня никогда не интересовала фабула преступления - кто убил, за что и так далее. Это дело следствия. Я же должна была получить неоспоримые, абсолютно надежные данные для следствия. Это была напряженная, ответственная, но очень интересная работа, и если бы я начала свою жизнь сначала, то снова посвятила бы ее судмедэкспертизе. Сейчас практически все специалисты Главного бюро судмедэкспертизы Украины - мои ученики. Поэтому я думаю, что моя жизнь не прошла даром.
Читать полностью здесь: Руденко (Биндикова) Раиса Александровна
Демешева (Скворцова) Нина Петровна
- А хоронили убитых как вообще?
- Ну были специальные похоронные команды, они за нами шли. На передовой во время боя некогда хоронить было. Вот тем, кто воевал непосредственно, некогда это было делать. Если же мы отходили, и тут не в бою были, то тут, естественно, рыли могилы и захоранивали своих: одного, двоих или троих. А в основном-то были специальные похоронные команды, которые сзади нас шли и после боя захоранивали. Но вот сегодня наши поисковики находят много костей. Конечно, всех, не каждого в отдельности мы хоронили. Всех хоронили в одну могилу. Рыли ее...
Читать полностью здесь: Демешева (Скворцова) Нина Петровна
Головань Василий Захарович
- А как хоронили во время войны убитых, которые погибали?
- Илья, это самое больное место для меня. Помню, когда проходили, когда начали наступать уже из под Москвы, через деревни, и у них, у немцев, в каждой деревеньке в ряд похоронены были солдаты, и обязательно крест стоял. Они наступали и хоронили. У них, видать, части были, которые хоронили. Похоронные команды были, которые специально их погибших хоронили. В этом отношении у них порядок немецкий был. А у нас, Илья, когда мы начали наступать, у нас в полку похоронным бюро был музыкальный взвод. Это те, которые на построении полка раньше играли. Ну там человек, возможно, наверное, 18-20 было на весь полк. Наступать не успевали. И вот мы часто проходили, и неприятно было видеть, что наши убитые лежат, даже уже распухшие. Ну вот, допустим, стояли в обороне. Эти трое суток убитые как лежали, так и лежат. Вытаскивать некому. Вот музыкальный взвод хоронил. В этом отношении очень было плохо, очень плохо. У немцев в этом отношении везде были похороны и вот такие красивые места отведены, где все были похоронены, и на каждой могиле обязательно крест ставили. Наши шли и кое-как хоронили. А что ты поставишь? Кресты не ставили. Иногда столбик поставим, фамилию, имя напишем. В этом отношении очень плохо было. И никуда не денешься от этого.
Так что то, как наших погибших хоронили, это наша беда была. Я до сих пор об этом вспоминаю. Вот переформировали, допустим, нашу часть. Ведь не все время бой был. Летом за 5, за 10 километров пополнение приходило. Там их, пополнение солдат, одевали, приезжала вошебойка, организовывалась баня, солдаты шли кто - мыться, кто - бриться. Кто - что-нибудь заштопывал. А дело в том, что когда наступление шло, за то, что есть убитый, командир батальона не отвечал. За это отвечало похоронное бюро, которое у нас было. Как оно организовалось у нас? В полку был когда-то, повторюсь, музыкальный взвод. Там человек 20 было музыкантов. И вот их взвод преобразовали в похоронное бюро. Вот часто, очень часто до сих пор вспоминаю следующее. Немцы, когда наступали, своих убитых подбирали. А мы делали так. Вот идет наступление. И приходит новая часть. Вот мы идем. И смотрим: наши продвинулись, и наши убитые. И наши убитые не закопанные. Так, значит, они и валяются возле дороги. Разорванные-то еще многие. Вот это самое страшное и самое обидное было, то, что не хоронили. Немцы всегда своих убитых хоронили, и обязательно возили, за это я и преклоняюсь перед немцами. У них каждый боец был похоронен в лучшем месте за деревней, и все - с указанием имени, фамилии, и у каждого отдельный крест стоял на могиле. А у нас большинство хоронили так. Окопы, допустим, остались. В эти окопы или блиндажи раненых стаскивали и лопатами забрасывали. Большинство вот так у нас и хоронили. Я в стрелковой части был четыре года, и большинство захоронений вот такие были.
Читать полностью здесь: Головань Василий Захарович
Соколова (Курапова) Мария Ивановна
- Умирали ли в госпитале от ранений?
- Да, и принимала участие в анатомировании умерших. Из медсестер только я этим занималась, больше никого, кроме Ястребка не привлекали. Врачи делали вскрытие, каждому надо достать то сердце, то желудок, то еще что-то. После первого анатомирования недели две я не могла в столовую ходить. Просила только девочек водички с перловкой принести. А потом как-то попривыкла.
Читать полностью здесь: Соколова (Курапова) Мария Ивановна
Продолжение следует...