охота на овец
дочитал эту книгу мураками, которую мне друг дал. смысла в ней особого не нашел, кроме того, что автор любил достоевского. но в ней были цитаты, которые записывал в блокнот:
Замечательное чувство - садиться в поезд дальнего следования без багажа.
Самое наболевшее никогда не высказать толком...
…Я вдруг ощутил, что в этом мире, пожалуй, так ни черта и не изменилось за прошедшее десятилетие. Ни черта, кроме имен певцов и названий песен. Да кроме, пожалуй, еще того, что я прожил десяток лет.
С закрытыми глазами еще отчетливей становился странный шум - как если бы несколько сотен гномиков старательно подметали мне голову вениками. Они все мели, мели и, похоже, не собирались заканчивать. Никто из них даже не думал воспользоваться совком...
Человек живет, постоянно балансируя на грани между гордыней и низменными страстями. Только вспоминает он об этой грани часто уже после того, как баланс потеряет...
Как странно выходит, подумал я: неужели лишь по стрелкам часов люди могут удостоверяться в том, что они существуют? На свете наверняка должны быть и другие способы подобной «самопроверки». Однако, как ни пытался я придумать что-то еще, ничего больше в голову не приходило.
Но, я думаю, это естественно: разве можно объяснить кому-то другому то, что не удается толком объяснить самому себе? Вряд ли.
Кто-то писал, что для долгой бродячей жизни человек должен тяготеть к какому-то из трех видов деятельности: проповедничеству, искусству или психоанализу.
Как заметил какой-то русский писатель, это только характер может меняться с возрастом; ограниченность же человека не меняется до самой смерти...
- Ох, и странный тип! - сказала подруга.
- Я знаю место, где все такие... Там еще коровы охотятся за плоскогубцами.
Замечательное чувство - садиться в поезд дальнего следования без багажа.
Самое наболевшее никогда не высказать толком...
…Я вдруг ощутил, что в этом мире, пожалуй, так ни черта и не изменилось за прошедшее десятилетие. Ни черта, кроме имен певцов и названий песен. Да кроме, пожалуй, еще того, что я прожил десяток лет.
С закрытыми глазами еще отчетливей становился странный шум - как если бы несколько сотен гномиков старательно подметали мне голову вениками. Они все мели, мели и, похоже, не собирались заканчивать. Никто из них даже не думал воспользоваться совком...
Человек живет, постоянно балансируя на грани между гордыней и низменными страстями. Только вспоминает он об этой грани часто уже после того, как баланс потеряет...
Как странно выходит, подумал я: неужели лишь по стрелкам часов люди могут удостоверяться в том, что они существуют? На свете наверняка должны быть и другие способы подобной «самопроверки». Однако, как ни пытался я придумать что-то еще, ничего больше в голову не приходило.
Но, я думаю, это естественно: разве можно объяснить кому-то другому то, что не удается толком объяснить самому себе? Вряд ли.
Кто-то писал, что для долгой бродячей жизни человек должен тяготеть к какому-то из трех видов деятельности: проповедничеству, искусству или психоанализу.
Как заметил какой-то русский писатель, это только характер может меняться с возрастом; ограниченность же человека не меняется до самой смерти...
- Ох, и странный тип! - сказала подруга.
- Я знаю место, где все такие... Там еще коровы охотятся за плоскогубцами.