Пастернак. Мандельштам. Заболоцкий. Русская идея.
Меня продолжают удивлять споры о русскости и нерусскости пишущих по-русски поэтов и прочих литераторов. Вопрос настолько надуманный и пустопорожний, что хочется посмеяться. Однако нет. Рассужадают серьезно и агрессивно.
Не хочется полемизировать с некоторыми господами, но тем не менее....
Не хочу долго распространяться на тему. Брошу по горячим следам, то что пришло в голову.
Значит так - возьмем двух русских поэтов Осипа Эмильевича Мандельштама и Бориса Леонидовича Пастернака - оба еврейского происхождения, горожане родились один в Петербурге, другой - в Москве.
И одного величайшего русского поэта - Николая Алексеевича Заболоцкого, абсолютно русского "по крови"(ненавижу этот термин) - родившегося далеко от столиц, под Казанью, на ферме, где отец его был агрономом. Заболоцкий вырос в Уржумском уезде Вятской губернии в небольшом селе Сернур.
Вырос, что называется, в народе и на лоне природы.
Так вот. Речь пойдет о русскости и русской идее. Я говорю о стихах. О слове.
Посмотрим, как пишет Пастернак, к примеру, о природе - она величава и торжественна, как храм. Образы Пастернака - символичны, иконны, то есть природа - храм в полном смысле слова.
Когда Разгуляется
Большое озеро как блюдо
За ним - скопленье облаков,
Нагроможденных белой грудой
Суровых горных ледников.
По мере смены освещенья
И лес меняет колорит.
То весь горит, то черной тенью
Насевшей копоти покрыт.
Когда в исходе дней дождливых
Меж туч проглянет синева,
Как небо празднично в прорывах,
Как торжества полна трава!
Стихает ветер, даль расчистив,
Разлито солнце по земле.
Просвечивает зелень листьев,
Как живопись в цветном стекле.
В церковной росписи оконниц
Так в вченость смотрят изнутри
В мерцающих венцах бессониц
Святые, схимники, цари.
Как будто внутренность собора -
Простор земли, и чрез окно
Далекий отголосок хора
Мне слышать иногда дано
Природа, мир, тайник вселенной,
Я службу долгую твою,
Объятый дрожью сокровенной,
В слезах от счастья отстою.
Так.... Посмотрим. Мандельштам - Что нам напишет о природе?
Я к губам подношу эту зелень -
Эту клейкую клятву листов -
Эту клятвопреступную землю:
Мать подснежников, кленов, дубков.
Погляди, как я крепну и слепну,
Подчиняясь смиренным корням,
И не слишком ли великолепно
от гремучего парка глазам?
А квакуши, как шарики ртути,
Голосами сцепляются в шар,
И становятся ветками прутья,
И молочною выдумкой пар.
Здесь - полное слияние, единение.
или
В лицо мороза я гляжу один:
Он - никуда, я - ниоткуда.
И все утюжится, слоится без морщин
Равнины дышащее чудо.
А солнце щурится в крахмальной нищете -
Его прищур спокоен и утешен.....
Десятизначные леса, - почти что те......
И снег хрустит в глазах, как чистый хлеб, безгрешен.
Образ природы - причастия. "Равнины дышащее чудо" - дух, Пневма. Снег "как чистый хлеб, безгрешен" - как тело Христово.
И тот, и другой видят в природе боговдохновенное. Она - церковь и причастие, место единения с богом.
Это характерно для всей русской литературы - природа возвышена, в ней скрыто то, что дает силы. Природа - слияние с высшим.
Посмотрим Заболоцкого.
Так вот она, гармония природы,
Так вот они, ночные голоса!
Так вот о чем шумят во мраке воды,
о чем, вздыхая, шепчутся леса!
Лодейников прислушался - над садом
Шел смутный шорох тысячи смертей.
Природа, обернувшаяся адом,
свои дела вершила без затей.
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.
Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытие
в один клубок, но мысль была бессильна
соединить два таинства ее.
("Лодейников")
Заболоцкий сравнивает ночной сад с "таинственным органом", но восклицает: "О, сад ночной! О, бедный сад ночной!
В стихотворении "Вчера, о смерти размышляя......"
И голос Пушкина был над листвою слышен,
и птицы Хлебникова пели у воды.
И встретил камень я. Был камень неподвижен,
и проступал в нем лик Сковороды.
И все существованья, все народы
Нетленное хранили бытие.
И сам я был не детище природы,
Но мысль ее, но зыбкий ум ее....
Такого еще никто никогда не сказал. Если вдуматься, глубина поражает. Человек -" мысль, зыбкий ум природы" Ничего дальше от идеи русской, соборной не отстояло. Теряешься перед этими страшными в своей тотальной материалистичности стихами.
Он шутливо употребляет "лесная капелла", "сияющий храм"....
"Вся природа улыбнулась, как высокая тюрьма!"
Не хочу продолжать цитировать. Это надо читать. Столбцы и поэмы: "Школа жуков" итд.
Город в "Столбцах" - та же дикая сельва, тот же лес, где идет неумолимая борьба существ, та же "вековечная давильня".
И в поздних стихах эта мысль проходит так же интенсивно, несмотря на то. что ее острота завуалирована и сглажена классической формой.
Каждая единица, особь, существо крутится в колесе смертей и рождений, оставаясь абсолютно и бесконечно одиноким в этом месиве.
Пастернак:
о смерти....... о соборной смерти.
В БОЛЬНИЦЕ
Стояли как перед витриной,
Почти запрудив тротуар.
Носилки втолкнули в машину.
В кабину вскочил санитар.
И скорая помощь, минуя
Панели, подъезды, зевак,
Сумятицу улиц ночную,
Нырнула огнями во мрак.
Милиция, улицы, лица
Мелькали в свету фонаря.
Покачивалась фельдшерица
Со склянкою нашатыря.
Шел дождь, и в приемном покое
Уныло шумел водосток,
Меж тем как строка за строкою
Марали опросный листок.
Его положили у входа.
Все в корпусе было полно.
Разило парами иода,
И с улицы дуло в окно.
Окно обнимало квадратом
Часть сада и неба клочок.
К палатам, полам и халатам
Присматривался новичок.
Как вдруг из расспросов сиделки,
Покачивавшей головой,
Он понял, что из переделки
Едва ли он выйдет живой.
Тогда он взглянул благодарно
В окно, за которым стена
Была точно искрой пожарной
Из города озарена.
Там в зареве рдела застава,
И, в отсвете города, клен
Отвешивал веткой корявой
Больному прощальный поклон.
«О господи, как совершенны
Дела твои,Ч думал больной,
Постели, и люди, и стены,
Ночь смерти и город ночной.
Я принял снотворного дозу
И плачу, платок теребя.
О боже, волнения слезы
Мешают мне видеть тебя.
Мне сладко при свете неярком,
Чуть падающем на кровать,
Себя и свой жребий подарком
Бесценным твоим сознавать.
Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень, в футляр».
1956
Теперь о жизни:
Жизнь ведь это только миг,
Только растворенье
Нас самих во всех других
Как бы им даренье
Смерть - близость творца. Доверие богу.
Идея жизни - абсолютно соборная - дарение себя другим
Мандельштам - о смерти. Всегда соборной. На миру, с миром О жизни среди людей, судьбе, слитой воедино с судьбами других, с мировой судьбой.
"Как будто я повис на собственных ресницах
в толпокрылатом воздухе картин
тех мастеров, что насаждают в лицах
порядок зрения и многолюдства чин"
(одно из стихотворений на смерть Андрея Белого)
Самое знаменитое -
Наливаются кровью аорты
И звучит по рядам шепотком:
-Я рожден в девяносто четвертом,
-Я рожден в девяносто втором.......
И в кулак зажимая истертый
год рожденья - с гурьбой и гуртом,
я шепчу обескровленным ртом:
- Я рожден в ночь с второе на третье
Января в девяносто одном
Ненадежном году - и столетья
Окружают меня огнем.
"стихи о Неизвестном Солдате"
Поэт всегда с людьми, среди людей, на миру."На миру и смерть красна" Даже страшные образы "уходят вдаль людских голов бугры, я уменьшаюсь там, меня уж не заметят, но в книгах ласковых и в играх детворы воскресну я сказать, что солнце светит"- проникнуты той же мыслью
Мандельштам единственный раз задается теми же вопросами, что и Заболоцкий, в стихотворении "Ламарк", где как бы видит природу, жизнь, смерть с точки зрения "натуралиста"
Если все живое лишь помарка
За короткий выморочный день,
На подвижной лестнице Ламарка
Я займу последнюю ступень.
К кольчецам спущусь и к усоногим,
Прошуршав средь ящериц и змей,
По упругим сходням, по излогам
Сокращусь, исчезну, как протей.
Роговую мантию надену,
От горячей крови откажусь,
Обрасту присосками и в пену
Океана завитком вопьюсь.
Мы прошли разряды насекомых
С наливными рюмочками глаз.
Он сказал: 'Природа вся в разломах,
Зренья нет, - ты зришь в последний раз!'
Он сказал: 'Довольно полнозвучья,
н Ты напрасно Моцарта любил,
Наступает глухота паучья,
Здесь провал сильнее наших сил'.
И от нас природа отступила
Так, как будто мы ей не нужны,
И продольный мозг она вложила,
Словно шпагу, в темные ножны.
И подъемный мост она забыла,
Опоздала опустить для тех,
У кого зеленая могила,
Красное дыханье, гибкий смех.
У Заболоцкого смерть безусловна. Абсолютна.
ПРОЩАНИЕ С ДРУЗЬЯМИ
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений,
Давным-давно рассыпались вы в прах,
Как ветки облетевшие сирени.
Вы в той стране, где нет готовых форм,
Где всё разъято, смешано, разбито,
Где вместо неба - лишь могильный холм
И неподвижна лунная орбита.
Там на ином, невнятном языке
Поёт синклит беззвучных насекомых,
Там с маленьким фонариком в руке
Жук-человек приветствует знакомых.
Спокойно ль вам, товарищи мои?
Легко ли вам? И всё ли вы забыли?
Теперь вам братья - корни, муравьи,
Травинки, вздохи, столбики из пыли.
Теперь вам сестры - цветики гвоздик,
Соски сирени, щепочки, цыплята...
И уж не в силах вспомнить ваш язык
Там наверху оставленного брата.
Ему ещё не место в тех краях,
Где вы исчезли, лёгкие, как тени,
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений.
1952
И это - "на смерть поэтов", причем из позднего классического периода -
почитайте его "Столбцы"......
ИСКУШЕНИЕ
Смерть приходит к человеку,
Говорит ему: «Хозяин,
Ты походишь на калеку,
Насекомыми кусаем.
Брось житье, иди за мною,
У меня во гробе тихо.
Белым саваном укрою
Всех от мала до велика.
Не грусти, что будет яма,
Что с тобой умрет наука:
Поле выпашется само,
Рожь поднимется без плуга.
Солнце в полдень будет жгучим,
Ближе к вечеру прохладным.
Ты же, опытом научен,
Будешь белым и могучим
С медным крестиком квадратным
Спать во гробе аккуратном».
«Смерть, хозяина не трогай,
Отвечает ей мужик.
Ради старости убогой
Пощади меня на миг.
Дай мне малую отсрочку,
Отпусти меня. А там
Я единственную дочку
За труды тебе отдам».
Смерть не плачет, не смеется,
В руки девицу берет
И, как полымя, несется,
И трава под нею гнется
От избушки до ворот.
Холмик во поле стоит,
Дева в холмике шумит:
«Тяжело лежать во гробе,
Почернели ручки обе,
Стали волосы как пыль,
Из грудей растет ковыль.
Тяжело лежать в могиле,
Губки тоненькие сгнили,
Вместо глазок - два кружка,
Нету милого дружка!»
Смерть над холмиком летает
И хохочет, и грустит,
Из ружья в него стреляет
И, склоняясь говорит:
«Ну, малютка, полно врать,
Полно глотку в гробе драть!
Мир над миром существует,
Вылезай из гроба прочь!
Слышишь, ветер в поле дует,
Наступает снова ночь.
Караваны сонных звезд
Пролетели, пронеслись.
Кончен твой подземный пост,
Ну, попробуй, поднимись!»
Дева ручками взмахнула,
Не поверила ушам,
Доску вышибла, вспрыгнула,
Хлоп! И лопнула по швам.
И течет, течет бедняжка
В виде маленьких кишок.
Где была ее рубашка,
Там остался порошок.
Изо всех отверстий тела
Червяки глядят несмело,
Вроде маленьких малют
Жидкость розовую пьют.
Была дева - стали щи.
Смех, не смейся, подожди!
Солнце встанет, глина треснет,
Мигом девица воскреснет.
Из берцовой из кости
Будет деревце расти,
Будет деревце шуметь,
Про девицу песни петь,
Про девицу песни петь,
Сладким голосом звенеть:
«Баю, баюшки, баю,
Баю девочку мою!
Ветер в поле улетел,
Месяц в небе побелел.
Мужики по избам спят,
У них много есть котят.
А у каждого кота
Были красны ворота,
Шубки синеньки у них,
Все в сапожках золотых,
Все в сапожках золотых,
Очень, очень дорогих...»
1929
Очень народное и очень страшное. Очень русское.......
Базаровский нигилизм: "лопух вырастет"
Поэзия Заболоцкого нигилистична
И вот еще - неумолимое.....
Сон
Жилец земли, пятидесяти лет,
Подобно всем счастливый и несчастный,
Однажды я покинул этот свет
И очутился в местности безгласной.
Там человек едва существовал
Последними остатками привычек,
Но ничего уж больше не желал
И не носил ни прозвищ он, ни кличек.
Участник удивительной игры,
Не вглядываясь в скученные лица,
Я там ложился в дымные костры
И поднимался, чтобы вновь ложиться.
Я уплывал, я странствовал вдали,
Безвольный, равнодушный, молчаливый,
И тонкий свет исчезнувшей земли
Отталкивал рукой неторопливой.
Какой-то отголосок бытия
Еще имел я для существованья,
Но уж стремилась вся душа моя
Стать не душой, но частью мирозданья.
Там по пространству двигались ко мне
Сплетения каких-то матерьялов,
Мосты в необозримой вышине
Висели над ущельями провалов.
Я хорошо запомнил внешний вид
Всех этих тел, плывущих из пространства:
Сплетенье ферм, и выпуклости плит,
И дикость первобытного убранства.
Там тонкостей не видно и следа,
Искусство форм там явно не в почете,
И не заметно тягостей труда,
Хотя весь мир в движенье и работе.
И в поведенье тамошних властей
Не видел я малейшего насилья,
И сам, лишенный воли и страстей,
Все то, что нужно, делал без усилья.
Мне не было причины не хотеть,
Как не было желания стремиться,
И был готов я странствовать и впредь,
Коль то могло на что-то пригодиться.
Со мной бродил какой-то мальчуган,
Болтал со мной о массе пустяковин.
И даже он, похожий на туман,
Был больше материален, чем духовен.
Мы с мальчиком на озеро пошли,
Он удочку куда-то вниз закинул
И нечто, долетевшее с земли,
Не торопясь, рукою отодвинул.
1953
Другое понимание, диаметрально противоположное
Русской идее - единению с другими, вере в то, что мы сильнее смерти, что смерти нет....Это "МИР" Толстого. Это одинаково для православного христианина и для большевика, ведь по сути коммунистическая идея соборна и в ней есть своя трансцедентальность, свой катарсис, очень близкие православию.
Но это справедливо, говоря о городской культуре.
Что нам известно о культуре крестьянской? Кроме фольклора? О сознании человека, стоящего лицом к страшной, одушевленной и всесильной языческой природе и к нечеловеческому гнету крепостного права?
Думаю, Заболоцкий прочувствовал и выразил именно это. И это, видимо, и есть самая настоящая русская идея - одиночество перед лицом "вековечной давильни". Абсолютность смерти. Бесконечный ужас тотального материализма. Нигилизм.
Я очень люблю этих трех поэтов. Почему именно их я выбрала, говоря о навязшей в зубах "русскости"? Специально ничего не хочу говорить ни о Есенине, ни о Клюеве - их крестьянство "обкатано" городской культурой. Ничего не хочу говорить о "язычестве" Городецкого - оно поверхностно и иллюстративно. Не хочу говорить о загадочном Хлебникове....
Пастернак и Мандельштам - самые яркие выразители "русской соборности" и христианского смысла жизни в русской поэзии двадцатого века.
Николай Заболоцкий знает, о чем говорит. Он предельно рационален. Однако за спиной его маячит Введенский, но эта поэзия уже растворяется в шаманском камлании, в выкриках скомороха и хлыстовской пляске......
И последнее:
Н. Заболоцкий
ДВИЖЕНИЕ
Сидит извозчик, как на троне,
Из ваты сделана броня,
И борода, как на иконе,
Лежит, монетами звеня.
А бедный конь руками машет,
То вытянется, как налим,
То снова восемь ног сверкают
В его блестящем животе.
1927
На первый взгляд - футуристический "Всадник".
Но одновременно чисто языческий образ. Восьминогий конь - символ вечности, благоденствия и счастья. Самый мощный из оберегов.
Не хочется полемизировать с некоторыми господами, но тем не менее....
Не хочу долго распространяться на тему. Брошу по горячим следам, то что пришло в голову.
Значит так - возьмем двух русских поэтов Осипа Эмильевича Мандельштама и Бориса Леонидовича Пастернака - оба еврейского происхождения, горожане родились один в Петербурге, другой - в Москве.
И одного величайшего русского поэта - Николая Алексеевича Заболоцкого, абсолютно русского "по крови"(ненавижу этот термин) - родившегося далеко от столиц, под Казанью, на ферме, где отец его был агрономом. Заболоцкий вырос в Уржумском уезде Вятской губернии в небольшом селе Сернур.
Вырос, что называется, в народе и на лоне природы.
Так вот. Речь пойдет о русскости и русской идее. Я говорю о стихах. О слове.
Посмотрим, как пишет Пастернак, к примеру, о природе - она величава и торжественна, как храм. Образы Пастернака - символичны, иконны, то есть природа - храм в полном смысле слова.
Когда Разгуляется
Большое озеро как блюдо
За ним - скопленье облаков,
Нагроможденных белой грудой
Суровых горных ледников.
По мере смены освещенья
И лес меняет колорит.
То весь горит, то черной тенью
Насевшей копоти покрыт.
Когда в исходе дней дождливых
Меж туч проглянет синева,
Как небо празднично в прорывах,
Как торжества полна трава!
Стихает ветер, даль расчистив,
Разлито солнце по земле.
Просвечивает зелень листьев,
Как живопись в цветном стекле.
В церковной росписи оконниц
Так в вченость смотрят изнутри
В мерцающих венцах бессониц
Святые, схимники, цари.
Как будто внутренность собора -
Простор земли, и чрез окно
Далекий отголосок хора
Мне слышать иногда дано
Природа, мир, тайник вселенной,
Я службу долгую твою,
Объятый дрожью сокровенной,
В слезах от счастья отстою.
Так.... Посмотрим. Мандельштам - Что нам напишет о природе?
Я к губам подношу эту зелень -
Эту клейкую клятву листов -
Эту клятвопреступную землю:
Мать подснежников, кленов, дубков.
Погляди, как я крепну и слепну,
Подчиняясь смиренным корням,
И не слишком ли великолепно
от гремучего парка глазам?
А квакуши, как шарики ртути,
Голосами сцепляются в шар,
И становятся ветками прутья,
И молочною выдумкой пар.
Здесь - полное слияние, единение.
или
В лицо мороза я гляжу один:
Он - никуда, я - ниоткуда.
И все утюжится, слоится без морщин
Равнины дышащее чудо.
А солнце щурится в крахмальной нищете -
Его прищур спокоен и утешен.....
Десятизначные леса, - почти что те......
И снег хрустит в глазах, как чистый хлеб, безгрешен.
Образ природы - причастия. "Равнины дышащее чудо" - дух, Пневма. Снег "как чистый хлеб, безгрешен" - как тело Христово.
И тот, и другой видят в природе боговдохновенное. Она - церковь и причастие, место единения с богом.
Это характерно для всей русской литературы - природа возвышена, в ней скрыто то, что дает силы. Природа - слияние с высшим.
Посмотрим Заболоцкого.
Так вот она, гармония природы,
Так вот они, ночные голоса!
Так вот о чем шумят во мраке воды,
о чем, вздыхая, шепчутся леса!
Лодейников прислушался - над садом
Шел смутный шорох тысячи смертей.
Природа, обернувшаяся адом,
свои дела вершила без затей.
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.
Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытие
в один клубок, но мысль была бессильна
соединить два таинства ее.
("Лодейников")
Заболоцкий сравнивает ночной сад с "таинственным органом", но восклицает: "О, сад ночной! О, бедный сад ночной!
В стихотворении "Вчера, о смерти размышляя......"
И голос Пушкина был над листвою слышен,
и птицы Хлебникова пели у воды.
И встретил камень я. Был камень неподвижен,
и проступал в нем лик Сковороды.
И все существованья, все народы
Нетленное хранили бытие.
И сам я был не детище природы,
Но мысль ее, но зыбкий ум ее....
Такого еще никто никогда не сказал. Если вдуматься, глубина поражает. Человек -" мысль, зыбкий ум природы" Ничего дальше от идеи русской, соборной не отстояло. Теряешься перед этими страшными в своей тотальной материалистичности стихами.
Он шутливо употребляет "лесная капелла", "сияющий храм"....
"Вся природа улыбнулась, как высокая тюрьма!"
Не хочу продолжать цитировать. Это надо читать. Столбцы и поэмы: "Школа жуков" итд.
Город в "Столбцах" - та же дикая сельва, тот же лес, где идет неумолимая борьба существ, та же "вековечная давильня".
И в поздних стихах эта мысль проходит так же интенсивно, несмотря на то. что ее острота завуалирована и сглажена классической формой.
Каждая единица, особь, существо крутится в колесе смертей и рождений, оставаясь абсолютно и бесконечно одиноким в этом месиве.
Пастернак:
о смерти....... о соборной смерти.
В БОЛЬНИЦЕ
Стояли как перед витриной,
Почти запрудив тротуар.
Носилки втолкнули в машину.
В кабину вскочил санитар.
И скорая помощь, минуя
Панели, подъезды, зевак,
Сумятицу улиц ночную,
Нырнула огнями во мрак.
Милиция, улицы, лица
Мелькали в свету фонаря.
Покачивалась фельдшерица
Со склянкою нашатыря.
Шел дождь, и в приемном покое
Уныло шумел водосток,
Меж тем как строка за строкою
Марали опросный листок.
Его положили у входа.
Все в корпусе было полно.
Разило парами иода,
И с улицы дуло в окно.
Окно обнимало квадратом
Часть сада и неба клочок.
К палатам, полам и халатам
Присматривался новичок.
Как вдруг из расспросов сиделки,
Покачивавшей головой,
Он понял, что из переделки
Едва ли он выйдет живой.
Тогда он взглянул благодарно
В окно, за которым стена
Была точно искрой пожарной
Из города озарена.
Там в зареве рдела застава,
И, в отсвете города, клен
Отвешивал веткой корявой
Больному прощальный поклон.
«О господи, как совершенны
Дела твои,Ч думал больной,
Постели, и люди, и стены,
Ночь смерти и город ночной.
Я принял снотворного дозу
И плачу, платок теребя.
О боже, волнения слезы
Мешают мне видеть тебя.
Мне сладко при свете неярком,
Чуть падающем на кровать,
Себя и свой жребий подарком
Бесценным твоим сознавать.
Кончаясь в больничной постели,
Я чувствую рук твоих жар.
Ты держишь меня, как изделье,
И прячешь, как перстень, в футляр».
1956
Теперь о жизни:
Жизнь ведь это только миг,
Только растворенье
Нас самих во всех других
Как бы им даренье
Смерть - близость творца. Доверие богу.
Идея жизни - абсолютно соборная - дарение себя другим
Мандельштам - о смерти. Всегда соборной. На миру, с миром О жизни среди людей, судьбе, слитой воедино с судьбами других, с мировой судьбой.
"Как будто я повис на собственных ресницах
в толпокрылатом воздухе картин
тех мастеров, что насаждают в лицах
порядок зрения и многолюдства чин"
(одно из стихотворений на смерть Андрея Белого)
Самое знаменитое -
Наливаются кровью аорты
И звучит по рядам шепотком:
-Я рожден в девяносто четвертом,
-Я рожден в девяносто втором.......
И в кулак зажимая истертый
год рожденья - с гурьбой и гуртом,
я шепчу обескровленным ртом:
- Я рожден в ночь с второе на третье
Января в девяносто одном
Ненадежном году - и столетья
Окружают меня огнем.
"стихи о Неизвестном Солдате"
Поэт всегда с людьми, среди людей, на миру."На миру и смерть красна" Даже страшные образы "уходят вдаль людских голов бугры, я уменьшаюсь там, меня уж не заметят, но в книгах ласковых и в играх детворы воскресну я сказать, что солнце светит"- проникнуты той же мыслью
Мандельштам единственный раз задается теми же вопросами, что и Заболоцкий, в стихотворении "Ламарк", где как бы видит природу, жизнь, смерть с точки зрения "натуралиста"
Если все живое лишь помарка
За короткий выморочный день,
На подвижной лестнице Ламарка
Я займу последнюю ступень.
К кольчецам спущусь и к усоногим,
Прошуршав средь ящериц и змей,
По упругим сходням, по излогам
Сокращусь, исчезну, как протей.
Роговую мантию надену,
От горячей крови откажусь,
Обрасту присосками и в пену
Океана завитком вопьюсь.
Мы прошли разряды насекомых
С наливными рюмочками глаз.
Он сказал: 'Природа вся в разломах,
Зренья нет, - ты зришь в последний раз!'
Он сказал: 'Довольно полнозвучья,
н Ты напрасно Моцарта любил,
Наступает глухота паучья,
Здесь провал сильнее наших сил'.
И от нас природа отступила
Так, как будто мы ей не нужны,
И продольный мозг она вложила,
Словно шпагу, в темные ножны.
И подъемный мост она забыла,
Опоздала опустить для тех,
У кого зеленая могила,
Красное дыханье, гибкий смех.
У Заболоцкого смерть безусловна. Абсолютна.
ПРОЩАНИЕ С ДРУЗЬЯМИ
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений,
Давным-давно рассыпались вы в прах,
Как ветки облетевшие сирени.
Вы в той стране, где нет готовых форм,
Где всё разъято, смешано, разбито,
Где вместо неба - лишь могильный холм
И неподвижна лунная орбита.
Там на ином, невнятном языке
Поёт синклит беззвучных насекомых,
Там с маленьким фонариком в руке
Жук-человек приветствует знакомых.
Спокойно ль вам, товарищи мои?
Легко ли вам? И всё ли вы забыли?
Теперь вам братья - корни, муравьи,
Травинки, вздохи, столбики из пыли.
Теперь вам сестры - цветики гвоздик,
Соски сирени, щепочки, цыплята...
И уж не в силах вспомнить ваш язык
Там наверху оставленного брата.
Ему ещё не место в тех краях,
Где вы исчезли, лёгкие, как тени,
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений.
1952
И это - "на смерть поэтов", причем из позднего классического периода -
почитайте его "Столбцы"......
ИСКУШЕНИЕ
Смерть приходит к человеку,
Говорит ему: «Хозяин,
Ты походишь на калеку,
Насекомыми кусаем.
Брось житье, иди за мною,
У меня во гробе тихо.
Белым саваном укрою
Всех от мала до велика.
Не грусти, что будет яма,
Что с тобой умрет наука:
Поле выпашется само,
Рожь поднимется без плуга.
Солнце в полдень будет жгучим,
Ближе к вечеру прохладным.
Ты же, опытом научен,
Будешь белым и могучим
С медным крестиком квадратным
Спать во гробе аккуратном».
«Смерть, хозяина не трогай,
Отвечает ей мужик.
Ради старости убогой
Пощади меня на миг.
Дай мне малую отсрочку,
Отпусти меня. А там
Я единственную дочку
За труды тебе отдам».
Смерть не плачет, не смеется,
В руки девицу берет
И, как полымя, несется,
И трава под нею гнется
От избушки до ворот.
Холмик во поле стоит,
Дева в холмике шумит:
«Тяжело лежать во гробе,
Почернели ручки обе,
Стали волосы как пыль,
Из грудей растет ковыль.
Тяжело лежать в могиле,
Губки тоненькие сгнили,
Вместо глазок - два кружка,
Нету милого дружка!»
Смерть над холмиком летает
И хохочет, и грустит,
Из ружья в него стреляет
И, склоняясь говорит:
«Ну, малютка, полно врать,
Полно глотку в гробе драть!
Мир над миром существует,
Вылезай из гроба прочь!
Слышишь, ветер в поле дует,
Наступает снова ночь.
Караваны сонных звезд
Пролетели, пронеслись.
Кончен твой подземный пост,
Ну, попробуй, поднимись!»
Дева ручками взмахнула,
Не поверила ушам,
Доску вышибла, вспрыгнула,
Хлоп! И лопнула по швам.
И течет, течет бедняжка
В виде маленьких кишок.
Где была ее рубашка,
Там остался порошок.
Изо всех отверстий тела
Червяки глядят несмело,
Вроде маленьких малют
Жидкость розовую пьют.
Была дева - стали щи.
Смех, не смейся, подожди!
Солнце встанет, глина треснет,
Мигом девица воскреснет.
Из берцовой из кости
Будет деревце расти,
Будет деревце шуметь,
Про девицу песни петь,
Про девицу песни петь,
Сладким голосом звенеть:
«Баю, баюшки, баю,
Баю девочку мою!
Ветер в поле улетел,
Месяц в небе побелел.
Мужики по избам спят,
У них много есть котят.
А у каждого кота
Были красны ворота,
Шубки синеньки у них,
Все в сапожках золотых,
Все в сапожках золотых,
Очень, очень дорогих...»
1929
Очень народное и очень страшное. Очень русское.......
Базаровский нигилизм: "лопух вырастет"
Поэзия Заболоцкого нигилистична
И вот еще - неумолимое.....
Сон
Жилец земли, пятидесяти лет,
Подобно всем счастливый и несчастный,
Однажды я покинул этот свет
И очутился в местности безгласной.
Там человек едва существовал
Последними остатками привычек,
Но ничего уж больше не желал
И не носил ни прозвищ он, ни кличек.
Участник удивительной игры,
Не вглядываясь в скученные лица,
Я там ложился в дымные костры
И поднимался, чтобы вновь ложиться.
Я уплывал, я странствовал вдали,
Безвольный, равнодушный, молчаливый,
И тонкий свет исчезнувшей земли
Отталкивал рукой неторопливой.
Какой-то отголосок бытия
Еще имел я для существованья,
Но уж стремилась вся душа моя
Стать не душой, но частью мирозданья.
Там по пространству двигались ко мне
Сплетения каких-то матерьялов,
Мосты в необозримой вышине
Висели над ущельями провалов.
Я хорошо запомнил внешний вид
Всех этих тел, плывущих из пространства:
Сплетенье ферм, и выпуклости плит,
И дикость первобытного убранства.
Там тонкостей не видно и следа,
Искусство форм там явно не в почете,
И не заметно тягостей труда,
Хотя весь мир в движенье и работе.
И в поведенье тамошних властей
Не видел я малейшего насилья,
И сам, лишенный воли и страстей,
Все то, что нужно, делал без усилья.
Мне не было причины не хотеть,
Как не было желания стремиться,
И был готов я странствовать и впредь,
Коль то могло на что-то пригодиться.
Со мной бродил какой-то мальчуган,
Болтал со мной о массе пустяковин.
И даже он, похожий на туман,
Был больше материален, чем духовен.
Мы с мальчиком на озеро пошли,
Он удочку куда-то вниз закинул
И нечто, долетевшее с земли,
Не торопясь, рукою отодвинул.
1953
Другое понимание, диаметрально противоположное
Русской идее - единению с другими, вере в то, что мы сильнее смерти, что смерти нет....Это "МИР" Толстого. Это одинаково для православного христианина и для большевика, ведь по сути коммунистическая идея соборна и в ней есть своя трансцедентальность, свой катарсис, очень близкие православию.
Но это справедливо, говоря о городской культуре.
Что нам известно о культуре крестьянской? Кроме фольклора? О сознании человека, стоящего лицом к страшной, одушевленной и всесильной языческой природе и к нечеловеческому гнету крепостного права?
Думаю, Заболоцкий прочувствовал и выразил именно это. И это, видимо, и есть самая настоящая русская идея - одиночество перед лицом "вековечной давильни". Абсолютность смерти. Бесконечный ужас тотального материализма. Нигилизм.
Я очень люблю этих трех поэтов. Почему именно их я выбрала, говоря о навязшей в зубах "русскости"? Специально ничего не хочу говорить ни о Есенине, ни о Клюеве - их крестьянство "обкатано" городской культурой. Ничего не хочу говорить о "язычестве" Городецкого - оно поверхностно и иллюстративно. Не хочу говорить о загадочном Хлебникове....
Пастернак и Мандельштам - самые яркие выразители "русской соборности" и христианского смысла жизни в русской поэзии двадцатого века.
Николай Заболоцкий знает, о чем говорит. Он предельно рационален. Однако за спиной его маячит Введенский, но эта поэзия уже растворяется в шаманском камлании, в выкриках скомороха и хлыстовской пляске......
И последнее:
Н. Заболоцкий
ДВИЖЕНИЕ
Сидит извозчик, как на троне,
Из ваты сделана броня,
И борода, как на иконе,
Лежит, монетами звеня.
А бедный конь руками машет,
То вытянется, как налим,
То снова восемь ног сверкают
В его блестящем животе.
1927
На первый взгляд - футуристический "Всадник".
Но одновременно чисто языческий образ. Восьминогий конь - символ вечности, благоденствия и счастья. Самый мощный из оберегов.