Миф о гонениях, ч.50
Ещё один большой отрывок, после которого я отбываю в дальнюю поездку по делам и не знаю, когда смогу вернуться к переводу. В ближайшие полторы-две недели вряд ли. Даже здесь видно, что авторка композиционно ходит по спирали, но если стоящие рядом абзацы я ещё могу отредактировать так, чтобы избежать самоповторов, то на длинной дистанции для этого пришлось бы переписывать книгу.
Мученики и ересь
Все современные публикации о мученичестве имеют три источника: либо непосредственно средневековые рукописи, либо основополагающие труды вроде «Церковной истории» Евсевия, либо другие вторичные публикации, основанные в том числе на первых двух. Каждый из названных источников может оказаться полезен для изучения мученичества, но обычно от нас ускользает, что у их авторов были какие-то свои какие-то определённые цели, и эти цели достигались посредством разных приёмов. Так в «Церковной истории» Евсевий вплетает в рассказы о мученичестве эпизоды с конкретными словами и поступками мучеников. Эти эпизоды почти всегда касаются какого-либо официального церковного учения или показывают мучеников за осуждением современных им еретиков. Таким образом Евсевий делает мучеников поборниками ортодоксии и естественными противниками ереси. Читателю показывают мучеников как защитников церкви, в их лице даётся пример реакции на ересь и еретиков. Приём напоминает сегодняшнюю схему передачи власти: если уходящий президент, которым избиратели остались довольны, поддерживает определенного кандидата, то избиратели скорее всего тоже поддержат этого кандидата просто потому, что они довольны уходящим президентом. Точно так же, когда именитые и почитаемые мученики используются для поддержки определённого вероучения, то и почитатели мучеников также с большой вероятностью поддержат это вероучение.
Например, рассказывая о римской церкви середины II века, Евсевий использует мученическую смерть епископа Поликарпа для осуждения ереси маркионитов. Маркиониты были группой тогдашних христиан, ограничивших свой канон Священного Писания только Евангелием от Луки и посланиями Павла. От ортодоксальных христиан их отличало и полное отрицание Ветхого Завета. Согласно Евсевию Поликарп открыто осуждает еретика Маркиона. Евсевий пересказывает эпизод, заимствованный у Иринея Лионского, но отсутствующий в других независимых вариантах истории Поликарпа. В этом эпизоде Поликарп на улице Рима однажды встретил и обличил Маркиона:
Тот же Поликарп, встретившись однажды с Маркионом, на его слова «Узнаешь нас?» ответил: «Узнаю, узнаю первенца сатаны». До такой степени апостолы и ученики их остерегались даже разговора с теми, кто искажал истину. И Павел ведь сказал: «Еретика после первого и второго вразумления остерегайся, зная, что таковой развратился и грешит, будучи самоосужден».
Демонстрируемое Поликарпом поведение - это акт публичного осуждения и дистанцирования от еретического сообщества. Образ отношения христиан к еретикам здесь заключается в полном отсутствии каких-либо контактов с ними. По сути, он воспроизводит модель поведения апостола Иоанна, о которой Евсевий только что рассказал:
Есть люди, слышавшие от него [Поликарпа], как Иоанн, ученик Господень, зашел в Эфесе в баню и, увидав там Керинфа, не вымывшись, кинулся прочь, приговаривая: «Бежим, как бы не обрушилась баня: там ведь Керинф, враг истины».
Согласно Евсевию, Поликарп приобщился к христианству через евангелиста Иоанна , а тот, разумеется, был учеником самого Иисуса. Связь Поликарпа с Иоанном должна сначала показать преемственность епископата, а затем и зафиксировать согласное отношение апостола и мученика к ересям. Опора на их согласный авторитет нужна автору, чтобы придать вес своей риторике, направленной против современных ему еретиков. Это всё равно как если бы современный политик «обнаружил» письмо Джорджа Вашингтона, в котором содержится категорическое суждение по однополым бракам или какому-либо другому спорному вопросу. Такая «находка» оказала бы сокрушительное влияние на современные дебаты западных политиков. Именно этим и занимается Евсевий. Он использует предания об апостолах и мучениках, чей авторитет неоспорим, для пропаганды собственных взглядов.
Ранее в главе о мученичестве Поликарпа нам уже встречался персонаж из Фригии по имени Квинт, который добровольно вызвался на мученичество, но в последний момент спасовал. Мы говорили, что Квинт, по всей вероятности, не случайно назван фригийцем, потому что ересь монтанизма зародилась именно там, а сами монтанисты традиционно считались людьми восторженно-безрассудными, чьё провокационное поведение нередко доводило их до казни.
Так вот у этого сюжета есть две версии: автором одной является Евсевий, а другая, более ранняя, приписывается Пионию, который в сер.III века сам принял мученическую кончину. Неясно, был ли в версии Пиония намёк на принадлежность Квинта к монтанистам, поскольку в его времена движение Монтана находилось в зачаточном состоянии и название «фригийский» совсем необязательно могло ассоциироваться с ним в первой пол.III века. Однако ко времени Евсевия выражение «фригийская ересь» по отношению к монтанизму уже устоялось, как и карикатурное восприятие монтанистов с их экзальтированным мученичеством.
Коснувшись «фригийской ереси», Евсевий идёт дальше и редактирует «Мученичество Поликарпа» таким образом, чтобы сделать контраст между ортодоксией и ересью ещё нагляднее. Версия Пиония обозначает разницу между персонажами тем, что Квинт сам предлагает себя на мученичество, а Поликарп терпеливо ждёт своей участи «в соответствии с Евангелием». Евсевий же убирает все упоминания о мученичестве, согласном с евангельским духом, и сосредотачивается на трусости Квинта. Он называет Квинта принадлежащим к «фригийскому роду», на чём строит свой контраст с доблестным «родом христианским».
Христиане называются «родом христианским» в обеих версиях, но только Евсевий заговаривает о «роде фригийском». Таким образом он увеличивает пропасть между ортодоксальными христианами и еретиками. Теперь речь идёт не о вероучительном, а по сути этническом или даже расовом различии. Если ты другой веры, то и другого рода; если следуешь иной доктрине, то не относишься и к нашей расе.
Тот же феномен проявляется в сюжете о лионских мучениках в изложении Евсевия. Описав страдания, испытания и славную смерть мучеников в начале Пятой книги, Евсевий переходит к тому, что мученики якобы говорили и делали, находясь в заключении. Стилистика этого раздела резко меняется. В то время как основная часть сюжета (5.1.1-57) сохранена в виде непрерывного письма, данная вставка вместе с посланием против ересей, якобы написанным лионскими мучениками (5.2,3), стоит особняком и по содержанию сильно отличается от повествования о судебном процессе и казни. Она описывает положение мучеников, их отношение ко Христу и еретикам, таким как монтанисты. Разумно предположить, что эти антиеретические пассажи были добавлены к рассказу о смерти мучеников как часть более масштабного авторского замысла.
Согласно «тому же писанию», на которое ссылается только Евсевий, лионские мученики составили письма, в которых обличали монтанистов:
Последователи Монтана, Алкивиада и Феодота во Фригии только-только заговорили тогда на людях о своих прорицаниях (так как очень много и других чудес ещё до того времени совершалось по Божией благодати в разных церквах, то многие поверили и их пророческому дару). Возникли по этому поводу разногласия, и братья из Галлии, изложив собственное суждение, осторожное и вполне правоверное, извлекли ещё письма разных мучеников, у них скончавшихся, которые те, беспокоясь о мире церковном, находясь ещё в оковах, писали братьям в Асии и Фригии, а также Елевферию, тогдашнему Римскому епископу.
Трудно сказать, существовала ли упомянутая здесь переписка между Галлией и другими церквями. Странно, если группа мучеников из церкви, у которой не было институциональной родословной, взяла на себя смелость написать такого рода письмо. Частота, с которой Евсевий упоминает мучеников в качестве защитников православия, делает более вероятным, что письма исходят от самого Евсевия. Так или иначе, Евсевий характеризует мучеников как «благоразумных» и «правоверных» в их поддержке трудов епископа Елевферия. В выстроенной Евсевием системе есть единство: мученики и епископы работают вместе против еретиков.
Это блестящая находка Евсевия: приравнивая епископов к мученикам, а еретиков - к гонителям, он берёт риторику гонений отдельно от реальности гонений и применяет её против тех, против кого он выступает. Конечно, Евсевий знал, что были недостойные епископы и что были мученики-еретики, но когда он представляет еретиков как новых гонителей, он закладывает основу для рискованной идеи, согласно которой несогласные с церковью ничем не отличаются от тех, кто преследует церковь, и что из-за них даже в периоды мира церковь остаётся под ударом. Его идея успешно дожила и до нашего времени.
Мученики и епископы
Конспирологические теории о раннем христианстве часто изображают сплочённую организацию ортодоксальных клириков, которые собираются по ночам, их лица скрыты глубокими капюшонами, они фабрикуют фальшивки, изобретают способы обмануть простой народ, чтобы лучше его контролировать, да и просто творят всякое зло ради удовлетворения своих амбиций. Находятся люди, которые верят в эту картинку, но она не выдерживает критики как минимум в отношении Древней церкви. Не то чтобы ранние христиане были честнее и меньше любили власть, просто между собой они были крайне слабо скоординированы: Древняя церковь отличалась гораздо меньшей организованностью, чем нам представляется благодаря классическим трудам по церковной истории. Недавние археологические и исторические исследования эпохи до обращения Константина показали, что церковные епископы были не особо могущественны и сама церковь в целом была достаточно дезорганизована.
Отчасти проблема заключалась в том, что христиане просто не ходили в церковь. В книге «Вторая церковь» историк Йельского университета Рамзи Макмаллен показывает, что церкви были способны вместить только 5 процентов христианского населения в любом взятом регионе. В первую очередь это означает, что 95-ти процентам христиан было неоткуда узнать ни об Иисусе, ни о том, что значит быть христианином, поскольку единственным источником такой информации в некнижную эпоху была церковная проповедь. Кроме того, если христиане получали возможность собираться вместе, то во многом благодаря благорасположению более состоятельных членов общины. Поначалу христиане встречались в их домах, что давало домовладельцам большую неформальную власть и влияние. Как хозяева они фактически контролировали доступ к религиозным собраниям, трапезам, чтениям, проповеди и финансам. Точно так же, как сегодня на званом обеде никто не желает обидеть хозяина, так и в древнем мире хозяева собраний обладали большим социальным весом. И после того, как христианство перешло из частных домов в церкви, ситуация не сильно изменилась. Кто-то должен был финансировать строительство и содержание этих зданий и клира, так что в основном не слишком богатые епископы невольно оказывались в моральном долгу перед зажиточными христианами, которые их обеспечивали.
Таким образом, в действительности епископы зависели от мирян в плане поддержания своего материального благополучия и авторитета гораздо больше, чем традиционно считалось. Чтобы заставить других подчиняться себе, христианским епископам приходилось бороться, спорить и защищать свой авторитет. Зачастую соперничество проистекало во внутрицерковной среде между самими священнослужителями, и тому из них, кто оказывался состоятельнее, было проще обосновать преимущество своего положения. Теоретически каждый архиерей мог возвести линию своей апостольской преемственности к самому Христу, но на практике этот духовный авторитет работал не очень хорошо.
К началу IV века, когда Евсевий стал епископом Кесарии, уже начало формироваться новое видение церкви. Хорошо упорядоченную, централизованную и монолитную церковь воображали и раньше, но Евсевий захотел воплотить это представление в реальность. В спокойные мирные периоды христиане вполне удовлетворялись текущей церковной жизнью. Они не испытывали нужды заглядывать в конечные времена в поисках высшего смысла, но жили сегодняшним днём и созидали Царствие Божие в себе и вокруг себя. Такая возможность мирного созидания и требующий воплощения образ церкви нуждались в новой версии церковной истории, и она была представлена Евсевием. Опираясь на труды Иринея и других ранних церковных писателей, он приступил к изложению всеобъемлющей истории со времен Христа до своих дней. Когда же в церкви дошло до утверждения авторитета епископов в качестве мерила, то Евсевий мудро использовал авторитет мучеников, тесно увязав с епископатом гонения и мученическую риторику. Особенно хорошо это заметно на примере «Лионских мучеников».
В конце II века, когда жил Ириней Лионский, церкви в Галлии были сравнительно небольшими и не играли существенной роли. Трудно сказать, каким образом и насколько широко распространилось тогда христианство во Франции, так что изложенная Евсевием история лионских мучеников - едва не единственное христианское произведение из Франции того периода помимо того, что можно почерпнуть у Иринея. И в истории о мучениках важным элементом становятся их письма из заточения. Там говорится о разных предметах, но вот Евсевий доходит до последнего письма:
Эти же мученики сообщили упомянутому Римскому епископу об Иринее, пресвитере лугдунском, сказав о нем много добрых слов, как это ясно из следующего: «Желаем тебе, отец Елевферий, радоваться в Боге сейчас и всегда. Мы попросили доставить тебе это письмо нашего брата и сообщника Иринея; просим тебя, будь к нему расположен: он ревностен к завету Христову. Если бы мы думали, что праведность доставляет человеку место, то мы поставили бы его, по его заслугам, первым среди пресвитеров церковных».
В «Лионских мучениках» одним из первых приговоренных является Пофин. Очевидно, перед своей казнью заключённые христиане рекомендовали Иринея епископу Рима как первого среди них, поскольку со смертью Пофина, пресвитера-епископа Лионского, в 177 году открылась вакансия. Рекомендательные письма были важной частью социального взаимодействия в древности, поэтому вполне естественно, что у Иринея такие рекомендации были. Хотя и немного странно, что обычная переписка попала в великую «Церковную историю» Евсевия. Так или иначе, епископом Ириней стал:
Когда Пофин на девяностом году жизни скончался, а с ним и галльские мученики, то преемником Пофина, управлявшего Лугдунской Церковью, стал Ириней. Мы узнали, что в юности он слушал Поликарпа. В 3-й книге своего сочинения «Против ересей» он дает список Римских епископов, преемственно сменявших друг друга, и доводит его до Елевферия, время которого мы описываем.
Здесь Евсевий связывает Иринея не с одним, а с двумя епископами-мучениками: сначала с Пофином, которого он сменил, а затем с Поликарпом. Связь с мучениками нужна для подтверждения авторитета Иринея в частности и епископата вообще. Заодно Евсевий таким образом вводит в оборот список римских епископов, составленный Иринеем, и подтверждает его легитимность.
К тому времени, когда письмо дошло бы до Рима, его авторы уже были бы мертвы и перешли из категории исповедников в категорию мучеников. В результате мы получаем картину, на которой видим Иринея как ярого борца с еретиками, летописца архиерейской преемственности, и при этом друга мучеников, рекомендовавших его в сан епископа. Интересно, что послание адресовано епископу Рима; это предполагает, что римский епископ имел влияние или даже власть над древней Францией точно так же, как и в наши дни. Умилительная картина порядка и гармонии, в которой мученики подчиняются епископам и поддерживают их! А галльский епископат имеет чёткое подтверждение своего происхождения.
Правда, анахронизма в нарисованной картине не меньше, чем романтики. Власть епископа Рима в конце II века даже близко не стояла с той властью, которой обладает папа римский сегодня. Знаменитый отрывок из Евангелия, в котором Иисус обещает Петру: «Ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою" (Мф 16:18), и который используется для легитимации папства, в христианской литературе никогда полностью не цитировался вплоть до Тертуллиана в III веке. Но даже у него полная цитата приведена вовсе не для того, чтобы подтвердить власть римского епископа над всей церковью. Если заключенные в галльскую тюрьму исповедники и обратились к римскому епископу, то не потому, что нуждались в руководстве, а лишь потому, что с Римом была прочная связь, Рим был центром финансов и торговли, а епископ Рима был там важной фигурой. Веками епископы изо всех сил пытались утвердить в церкви свой авторитет. В борьбе за власть на своей территории они постоянно конфликтовали с исповедниками, монахами и теми, кто контролировал гробницы святых. Картина, которую даёт нам Евсевий, неверна, но она выполняет ценную работу по консолидации христиан вокруг церковной иерархии.
Зачем в этом проекте понадобились мученики? История церкви во Франции, мягко говоря, довольно туманна. Евсевий же преподносил всякую поместную церковь как основанную самими апостолами, и Галлия в его концепцию не вписывалась, поскольку преданий и легенд об апостольской проповеди там не было (их сочинили позже). Это не означает, что Евсевий выдумал историю епископов в Галлии, он лишь подал её нужным ему образом. Какими бы реальными сведениями он ни располагал, к нему пришло решение изложить историю галльской церковной иерархии посредством мучеников. Смерть Пофина как мученика выводит на сцену Иринея, и остальные мученики используются для комплиментарной характеристики нового епископа.
Мы не знаем, существовало ли на самом деле это рекомендательное письмо к римскому епископу. Кроме приведённого выше отрывка Евсевий не процитировал из него больше ни одной строчки, но оно необходимо для важной цели. В отсутствие истории основания галльской церкви кем-то из апостолов есть отличная история лионских мучеников. И мученики делают работу за апостолов, легитимируя нового епископа. Их словами и пожеланиями покрывается смутное происхождение церкви в Галлии.
Подобным образом мученики использованы не только здесь, но и на всём протяжении «Церковной истории». В шестой книге Евсевий порицает священника Новата, который при живом законном епископе провозгласил епископом Рима себя и учинил церковный раскол, возглавив собственную конкурирующую группу. Евсевий подробно цитирует послание, в котором излагаются аргументы против Новата и доказательства его вины. В одном из заключительных пунктов письма упоминается Моисей, ранее неизвестный «блаженный мученик, недавно произнесший у нас свое прекрасное, дивное исповедание». Очевидно, когда Моисей был еще жив, он «отлучил его [Новата] вместе с пятью пресвитерами, которые вместе с ним откололись от Церкви». Этот сюжет по сути идентичен историям о Поликарпе и апостоле Иоанне, избегающих еретиков.
Вместе с тем стоит заметить, что в данном случае проблема не в ереси, а в расколе. Новат стал соперником римского епископа и попытался создать параллельную альтернативную церковную структуру. Таким образом он поставил под угрозу стройную концепцию, где есть место только для одной непрерывной линии преемства епископата, восходящей к апостолам и самому Иисусу. И Евсевий использует все возможные доводы, чтобы дискредитировать Новата. Он утверждает, что тот некогда был одержим дьяволом, подвергает сомнению его нравственность, обвиняет в высокомерии, и так далее. Ссылка на Моисея служит последним аргументом в цепочке обличений. Подкреплена она какими-то реальными фактами или нет, мы можем только предполагать. Однако ясно, что Евсевию она нужна, чтобы показать, как мученики неизменно дают отпор любым вызовам против единственной, нераздельной и неизменной ортодоксальной церкви.
История гонимой церкви по Евсевию выглядит следующим образом: он обозначает две группы - ортодоксов, представленных епископами и мучениками, и их противников - еретиков, раскольников и гонителей. Вторую группу он выдавливает за границы церкви, поскольку внутри неё не могут находиться несогласные с её вероучением, а за вероучением стоят епископы и мученики. В то же время он даёт понять всем, кто считает себя членом церкви, но потенциально может выразить несогласие: либо вы вместе с мучениками на стороне епископов, либо на стороне еретиков и гонителей. Евсевий создает и использует идею о гонимой церкви мучеников для продвижения своей повестки, которую можно сформулировать как «преследуемые мы против агрессивных них», и она пользуется успехом по сей день. До прихода к власти императора Константина христиане считали себя аутсайдерами, живущими перед концом света и сражающимися с сатаной. Теперь же «преследуемые мы» стали истеблишментом.
Христиане жаловались на преследования и раньше, но Евсевий первым сделал понятие гонимой церкви нерасторжимым с самим христианством. Впоследствии тысячи верующих напитывались его историей и чувствовали себя обязанными расстаться с жизнью, потому что думали, что это и значит быть христианином. Чего они не знали, так это того, что эта история христианства была изобретением IV века.
Мученики и ересь
Все современные публикации о мученичестве имеют три источника: либо непосредственно средневековые рукописи, либо основополагающие труды вроде «Церковной истории» Евсевия, либо другие вторичные публикации, основанные в том числе на первых двух. Каждый из названных источников может оказаться полезен для изучения мученичества, но обычно от нас ускользает, что у их авторов были какие-то свои какие-то определённые цели, и эти цели достигались посредством разных приёмов. Так в «Церковной истории» Евсевий вплетает в рассказы о мученичестве эпизоды с конкретными словами и поступками мучеников. Эти эпизоды почти всегда касаются какого-либо официального церковного учения или показывают мучеников за осуждением современных им еретиков. Таким образом Евсевий делает мучеников поборниками ортодоксии и естественными противниками ереси. Читателю показывают мучеников как защитников церкви, в их лице даётся пример реакции на ересь и еретиков. Приём напоминает сегодняшнюю схему передачи власти: если уходящий президент, которым избиратели остались довольны, поддерживает определенного кандидата, то избиратели скорее всего тоже поддержат этого кандидата просто потому, что они довольны уходящим президентом. Точно так же, когда именитые и почитаемые мученики используются для поддержки определённого вероучения, то и почитатели мучеников также с большой вероятностью поддержат это вероучение.
Например, рассказывая о римской церкви середины II века, Евсевий использует мученическую смерть епископа Поликарпа для осуждения ереси маркионитов. Маркиониты были группой тогдашних христиан, ограничивших свой канон Священного Писания только Евангелием от Луки и посланиями Павла. От ортодоксальных христиан их отличало и полное отрицание Ветхого Завета. Согласно Евсевию Поликарп открыто осуждает еретика Маркиона. Евсевий пересказывает эпизод, заимствованный у Иринея Лионского, но отсутствующий в других независимых вариантах истории Поликарпа. В этом эпизоде Поликарп на улице Рима однажды встретил и обличил Маркиона:
Тот же Поликарп, встретившись однажды с Маркионом, на его слова «Узнаешь нас?» ответил: «Узнаю, узнаю первенца сатаны». До такой степени апостолы и ученики их остерегались даже разговора с теми, кто искажал истину. И Павел ведь сказал: «Еретика после первого и второго вразумления остерегайся, зная, что таковой развратился и грешит, будучи самоосужден».
Демонстрируемое Поликарпом поведение - это акт публичного осуждения и дистанцирования от еретического сообщества. Образ отношения христиан к еретикам здесь заключается в полном отсутствии каких-либо контактов с ними. По сути, он воспроизводит модель поведения апостола Иоанна, о которой Евсевий только что рассказал:
Есть люди, слышавшие от него [Поликарпа], как Иоанн, ученик Господень, зашел в Эфесе в баню и, увидав там Керинфа, не вымывшись, кинулся прочь, приговаривая: «Бежим, как бы не обрушилась баня: там ведь Керинф, враг истины».
Согласно Евсевию, Поликарп приобщился к христианству через евангелиста Иоанна , а тот, разумеется, был учеником самого Иисуса. Связь Поликарпа с Иоанном должна сначала показать преемственность епископата, а затем и зафиксировать согласное отношение апостола и мученика к ересям. Опора на их согласный авторитет нужна автору, чтобы придать вес своей риторике, направленной против современных ему еретиков. Это всё равно как если бы современный политик «обнаружил» письмо Джорджа Вашингтона, в котором содержится категорическое суждение по однополым бракам или какому-либо другому спорному вопросу. Такая «находка» оказала бы сокрушительное влияние на современные дебаты западных политиков. Именно этим и занимается Евсевий. Он использует предания об апостолах и мучениках, чей авторитет неоспорим, для пропаганды собственных взглядов.
Ранее в главе о мученичестве Поликарпа нам уже встречался персонаж из Фригии по имени Квинт, который добровольно вызвался на мученичество, но в последний момент спасовал. Мы говорили, что Квинт, по всей вероятности, не случайно назван фригийцем, потому что ересь монтанизма зародилась именно там, а сами монтанисты традиционно считались людьми восторженно-безрассудными, чьё провокационное поведение нередко доводило их до казни.
Так вот у этого сюжета есть две версии: автором одной является Евсевий, а другая, более ранняя, приписывается Пионию, который в сер.III века сам принял мученическую кончину. Неясно, был ли в версии Пиония намёк на принадлежность Квинта к монтанистам, поскольку в его времена движение Монтана находилось в зачаточном состоянии и название «фригийский» совсем необязательно могло ассоциироваться с ним в первой пол.III века. Однако ко времени Евсевия выражение «фригийская ересь» по отношению к монтанизму уже устоялось, как и карикатурное восприятие монтанистов с их экзальтированным мученичеством.
Коснувшись «фригийской ереси», Евсевий идёт дальше и редактирует «Мученичество Поликарпа» таким образом, чтобы сделать контраст между ортодоксией и ересью ещё нагляднее. Версия Пиония обозначает разницу между персонажами тем, что Квинт сам предлагает себя на мученичество, а Поликарп терпеливо ждёт своей участи «в соответствии с Евангелием». Евсевий же убирает все упоминания о мученичестве, согласном с евангельским духом, и сосредотачивается на трусости Квинта. Он называет Квинта принадлежащим к «фригийскому роду», на чём строит свой контраст с доблестным «родом христианским».
Христиане называются «родом христианским» в обеих версиях, но только Евсевий заговаривает о «роде фригийском». Таким образом он увеличивает пропасть между ортодоксальными христианами и еретиками. Теперь речь идёт не о вероучительном, а по сути этническом или даже расовом различии. Если ты другой веры, то и другого рода; если следуешь иной доктрине, то не относишься и к нашей расе.
Тот же феномен проявляется в сюжете о лионских мучениках в изложении Евсевия. Описав страдания, испытания и славную смерть мучеников в начале Пятой книги, Евсевий переходит к тому, что мученики якобы говорили и делали, находясь в заключении. Стилистика этого раздела резко меняется. В то время как основная часть сюжета (5.1.1-57) сохранена в виде непрерывного письма, данная вставка вместе с посланием против ересей, якобы написанным лионскими мучениками (5.2,3), стоит особняком и по содержанию сильно отличается от повествования о судебном процессе и казни. Она описывает положение мучеников, их отношение ко Христу и еретикам, таким как монтанисты. Разумно предположить, что эти антиеретические пассажи были добавлены к рассказу о смерти мучеников как часть более масштабного авторского замысла.
Согласно «тому же писанию», на которое ссылается только Евсевий, лионские мученики составили письма, в которых обличали монтанистов:
Последователи Монтана, Алкивиада и Феодота во Фригии только-только заговорили тогда на людях о своих прорицаниях (так как очень много и других чудес ещё до того времени совершалось по Божией благодати в разных церквах, то многие поверили и их пророческому дару). Возникли по этому поводу разногласия, и братья из Галлии, изложив собственное суждение, осторожное и вполне правоверное, извлекли ещё письма разных мучеников, у них скончавшихся, которые те, беспокоясь о мире церковном, находясь ещё в оковах, писали братьям в Асии и Фригии, а также Елевферию, тогдашнему Римскому епископу.
Трудно сказать, существовала ли упомянутая здесь переписка между Галлией и другими церквями. Странно, если группа мучеников из церкви, у которой не было институциональной родословной, взяла на себя смелость написать такого рода письмо. Частота, с которой Евсевий упоминает мучеников в качестве защитников православия, делает более вероятным, что письма исходят от самого Евсевия. Так или иначе, Евсевий характеризует мучеников как «благоразумных» и «правоверных» в их поддержке трудов епископа Елевферия. В выстроенной Евсевием системе есть единство: мученики и епископы работают вместе против еретиков.
Это блестящая находка Евсевия: приравнивая епископов к мученикам, а еретиков - к гонителям, он берёт риторику гонений отдельно от реальности гонений и применяет её против тех, против кого он выступает. Конечно, Евсевий знал, что были недостойные епископы и что были мученики-еретики, но когда он представляет еретиков как новых гонителей, он закладывает основу для рискованной идеи, согласно которой несогласные с церковью ничем не отличаются от тех, кто преследует церковь, и что из-за них даже в периоды мира церковь остаётся под ударом. Его идея успешно дожила и до нашего времени.
Мученики и епископы
Конспирологические теории о раннем христианстве часто изображают сплочённую организацию ортодоксальных клириков, которые собираются по ночам, их лица скрыты глубокими капюшонами, они фабрикуют фальшивки, изобретают способы обмануть простой народ, чтобы лучше его контролировать, да и просто творят всякое зло ради удовлетворения своих амбиций. Находятся люди, которые верят в эту картинку, но она не выдерживает критики как минимум в отношении Древней церкви. Не то чтобы ранние христиане были честнее и меньше любили власть, просто между собой они были крайне слабо скоординированы: Древняя церковь отличалась гораздо меньшей организованностью, чем нам представляется благодаря классическим трудам по церковной истории. Недавние археологические и исторические исследования эпохи до обращения Константина показали, что церковные епископы были не особо могущественны и сама церковь в целом была достаточно дезорганизована.
Отчасти проблема заключалась в том, что христиане просто не ходили в церковь. В книге «Вторая церковь» историк Йельского университета Рамзи Макмаллен показывает, что церкви были способны вместить только 5 процентов христианского населения в любом взятом регионе. В первую очередь это означает, что 95-ти процентам христиан было неоткуда узнать ни об Иисусе, ни о том, что значит быть христианином, поскольку единственным источником такой информации в некнижную эпоху была церковная проповедь. Кроме того, если христиане получали возможность собираться вместе, то во многом благодаря благорасположению более состоятельных членов общины. Поначалу христиане встречались в их домах, что давало домовладельцам большую неформальную власть и влияние. Как хозяева они фактически контролировали доступ к религиозным собраниям, трапезам, чтениям, проповеди и финансам. Точно так же, как сегодня на званом обеде никто не желает обидеть хозяина, так и в древнем мире хозяева собраний обладали большим социальным весом. И после того, как христианство перешло из частных домов в церкви, ситуация не сильно изменилась. Кто-то должен был финансировать строительство и содержание этих зданий и клира, так что в основном не слишком богатые епископы невольно оказывались в моральном долгу перед зажиточными христианами, которые их обеспечивали.
Таким образом, в действительности епископы зависели от мирян в плане поддержания своего материального благополучия и авторитета гораздо больше, чем традиционно считалось. Чтобы заставить других подчиняться себе, христианским епископам приходилось бороться, спорить и защищать свой авторитет. Зачастую соперничество проистекало во внутрицерковной среде между самими священнослужителями, и тому из них, кто оказывался состоятельнее, было проще обосновать преимущество своего положения. Теоретически каждый архиерей мог возвести линию своей апостольской преемственности к самому Христу, но на практике этот духовный авторитет работал не очень хорошо.
К началу IV века, когда Евсевий стал епископом Кесарии, уже начало формироваться новое видение церкви. Хорошо упорядоченную, централизованную и монолитную церковь воображали и раньше, но Евсевий захотел воплотить это представление в реальность. В спокойные мирные периоды христиане вполне удовлетворялись текущей церковной жизнью. Они не испытывали нужды заглядывать в конечные времена в поисках высшего смысла, но жили сегодняшним днём и созидали Царствие Божие в себе и вокруг себя. Такая возможность мирного созидания и требующий воплощения образ церкви нуждались в новой версии церковной истории, и она была представлена Евсевием. Опираясь на труды Иринея и других ранних церковных писателей, он приступил к изложению всеобъемлющей истории со времен Христа до своих дней. Когда же в церкви дошло до утверждения авторитета епископов в качестве мерила, то Евсевий мудро использовал авторитет мучеников, тесно увязав с епископатом гонения и мученическую риторику. Особенно хорошо это заметно на примере «Лионских мучеников».
В конце II века, когда жил Ириней Лионский, церкви в Галлии были сравнительно небольшими и не играли существенной роли. Трудно сказать, каким образом и насколько широко распространилось тогда христианство во Франции, так что изложенная Евсевием история лионских мучеников - едва не единственное христианское произведение из Франции того периода помимо того, что можно почерпнуть у Иринея. И в истории о мучениках важным элементом становятся их письма из заточения. Там говорится о разных предметах, но вот Евсевий доходит до последнего письма:
Эти же мученики сообщили упомянутому Римскому епископу об Иринее, пресвитере лугдунском, сказав о нем много добрых слов, как это ясно из следующего: «Желаем тебе, отец Елевферий, радоваться в Боге сейчас и всегда. Мы попросили доставить тебе это письмо нашего брата и сообщника Иринея; просим тебя, будь к нему расположен: он ревностен к завету Христову. Если бы мы думали, что праведность доставляет человеку место, то мы поставили бы его, по его заслугам, первым среди пресвитеров церковных».
В «Лионских мучениках» одним из первых приговоренных является Пофин. Очевидно, перед своей казнью заключённые христиане рекомендовали Иринея епископу Рима как первого среди них, поскольку со смертью Пофина, пресвитера-епископа Лионского, в 177 году открылась вакансия. Рекомендательные письма были важной частью социального взаимодействия в древности, поэтому вполне естественно, что у Иринея такие рекомендации были. Хотя и немного странно, что обычная переписка попала в великую «Церковную историю» Евсевия. Так или иначе, епископом Ириней стал:
Когда Пофин на девяностом году жизни скончался, а с ним и галльские мученики, то преемником Пофина, управлявшего Лугдунской Церковью, стал Ириней. Мы узнали, что в юности он слушал Поликарпа. В 3-й книге своего сочинения «Против ересей» он дает список Римских епископов, преемственно сменявших друг друга, и доводит его до Елевферия, время которого мы описываем.
Здесь Евсевий связывает Иринея не с одним, а с двумя епископами-мучениками: сначала с Пофином, которого он сменил, а затем с Поликарпом. Связь с мучениками нужна для подтверждения авторитета Иринея в частности и епископата вообще. Заодно Евсевий таким образом вводит в оборот список римских епископов, составленный Иринеем, и подтверждает его легитимность.
К тому времени, когда письмо дошло бы до Рима, его авторы уже были бы мертвы и перешли из категории исповедников в категорию мучеников. В результате мы получаем картину, на которой видим Иринея как ярого борца с еретиками, летописца архиерейской преемственности, и при этом друга мучеников, рекомендовавших его в сан епископа. Интересно, что послание адресовано епископу Рима; это предполагает, что римский епископ имел влияние или даже власть над древней Францией точно так же, как и в наши дни. Умилительная картина порядка и гармонии, в которой мученики подчиняются епископам и поддерживают их! А галльский епископат имеет чёткое подтверждение своего происхождения.
Правда, анахронизма в нарисованной картине не меньше, чем романтики. Власть епископа Рима в конце II века даже близко не стояла с той властью, которой обладает папа римский сегодня. Знаменитый отрывок из Евангелия, в котором Иисус обещает Петру: «Ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою" (Мф 16:18), и который используется для легитимации папства, в христианской литературе никогда полностью не цитировался вплоть до Тертуллиана в III веке. Но даже у него полная цитата приведена вовсе не для того, чтобы подтвердить власть римского епископа над всей церковью. Если заключенные в галльскую тюрьму исповедники и обратились к римскому епископу, то не потому, что нуждались в руководстве, а лишь потому, что с Римом была прочная связь, Рим был центром финансов и торговли, а епископ Рима был там важной фигурой. Веками епископы изо всех сил пытались утвердить в церкви свой авторитет. В борьбе за власть на своей территории они постоянно конфликтовали с исповедниками, монахами и теми, кто контролировал гробницы святых. Картина, которую даёт нам Евсевий, неверна, но она выполняет ценную работу по консолидации христиан вокруг церковной иерархии.
Зачем в этом проекте понадобились мученики? История церкви во Франции, мягко говоря, довольно туманна. Евсевий же преподносил всякую поместную церковь как основанную самими апостолами, и Галлия в его концепцию не вписывалась, поскольку преданий и легенд об апостольской проповеди там не было (их сочинили позже). Это не означает, что Евсевий выдумал историю епископов в Галлии, он лишь подал её нужным ему образом. Какими бы реальными сведениями он ни располагал, к нему пришло решение изложить историю галльской церковной иерархии посредством мучеников. Смерть Пофина как мученика выводит на сцену Иринея, и остальные мученики используются для комплиментарной характеристики нового епископа.
Мы не знаем, существовало ли на самом деле это рекомендательное письмо к римскому епископу. Кроме приведённого выше отрывка Евсевий не процитировал из него больше ни одной строчки, но оно необходимо для важной цели. В отсутствие истории основания галльской церкви кем-то из апостолов есть отличная история лионских мучеников. И мученики делают работу за апостолов, легитимируя нового епископа. Их словами и пожеланиями покрывается смутное происхождение церкви в Галлии.
Подобным образом мученики использованы не только здесь, но и на всём протяжении «Церковной истории». В шестой книге Евсевий порицает священника Новата, который при живом законном епископе провозгласил епископом Рима себя и учинил церковный раскол, возглавив собственную конкурирующую группу. Евсевий подробно цитирует послание, в котором излагаются аргументы против Новата и доказательства его вины. В одном из заключительных пунктов письма упоминается Моисей, ранее неизвестный «блаженный мученик, недавно произнесший у нас свое прекрасное, дивное исповедание». Очевидно, когда Моисей был еще жив, он «отлучил его [Новата] вместе с пятью пресвитерами, которые вместе с ним откололись от Церкви». Этот сюжет по сути идентичен историям о Поликарпе и апостоле Иоанне, избегающих еретиков.
Вместе с тем стоит заметить, что в данном случае проблема не в ереси, а в расколе. Новат стал соперником римского епископа и попытался создать параллельную альтернативную церковную структуру. Таким образом он поставил под угрозу стройную концепцию, где есть место только для одной непрерывной линии преемства епископата, восходящей к апостолам и самому Иисусу. И Евсевий использует все возможные доводы, чтобы дискредитировать Новата. Он утверждает, что тот некогда был одержим дьяволом, подвергает сомнению его нравственность, обвиняет в высокомерии, и так далее. Ссылка на Моисея служит последним аргументом в цепочке обличений. Подкреплена она какими-то реальными фактами или нет, мы можем только предполагать. Однако ясно, что Евсевию она нужна, чтобы показать, как мученики неизменно дают отпор любым вызовам против единственной, нераздельной и неизменной ортодоксальной церкви.
История гонимой церкви по Евсевию выглядит следующим образом: он обозначает две группы - ортодоксов, представленных епископами и мучениками, и их противников - еретиков, раскольников и гонителей. Вторую группу он выдавливает за границы церкви, поскольку внутри неё не могут находиться несогласные с её вероучением, а за вероучением стоят епископы и мученики. В то же время он даёт понять всем, кто считает себя членом церкви, но потенциально может выразить несогласие: либо вы вместе с мучениками на стороне епископов, либо на стороне еретиков и гонителей. Евсевий создает и использует идею о гонимой церкви мучеников для продвижения своей повестки, которую можно сформулировать как «преследуемые мы против агрессивных них», и она пользуется успехом по сей день. До прихода к власти императора Константина христиане считали себя аутсайдерами, живущими перед концом света и сражающимися с сатаной. Теперь же «преследуемые мы» стали истеблишментом.
Христиане жаловались на преследования и раньше, но Евсевий первым сделал понятие гонимой церкви нерасторжимым с самим христианством. Впоследствии тысячи верующих напитывались его историей и чувствовали себя обязанными расстаться с жизнью, потому что думали, что это и значит быть христианином. Чего они не знали, так это того, что эта история христианства была изобретением IV века.