Миф о гонениях, ч.30
Страсти Перпетуи и Фелицитаты
Страсти Перпетуи и Фелицитаты - один из самых известных раннехристианских текстов. Причина в том, что помимо драматического описания страданий мучениц, их райских видений и трогательной молодости главных героев, Страсти содержат то, что можно одновременно счесть и самым ранним примером женского литературного творчества в христианстве, и одной из первых автобиографий. Не оставляет равнодушным романтическая идея, что перед нами окно в сердце и душу ранних христианских мучеников, и что мы можем получить представление об их чувствах и мыслях перед лицом надвигающейся смерти. Всё это предполагает, конечно, что дневник Перпетуи действительно был написан ею, и что редактор текста рассказывает нам полную историю.
У Страстей предполагается три потенциальных автора: Сатур, Перпетуя и редактор. Отсюда возникает три вопроса: реален ли «дневник» Перпетуи, действительно ли видение Сатура принадлежит Сатуру, и насколько соответствуют действительности информация и сам сюжет, представленные редактором?
Дневник Перпетуи, как самая своеобразная и, соответственно, ценная часть Страстей, был тщательно изучен. Он был написан в период тюремного заключения до казни мучеников и описывает контакты Перпетуи с членами семьи, разлуку с младенцем, её видения и первый выход на арену цирка. Были возражения, что Перпетуя не могла стать автором Дневника, потому что в условиях тюремного заключения невозможно составить подобный документ.
Тюрьмы того времени по необходимости были более открытыми, чем сегодня. Пищу для арестантов в них не готовили, так что если заключенные хотели поесть, то еду им должны были принести друзья или родственники. Учитывая данные обстоятельства, вполне возможно, что кто-то из родственников Перпетуи тайком пронес ей стилус и бумагу. По сути, в тюрьме она стала продолжателем христианской литературной традиции писем из заключения. Из заключения писали и Павел, и Игнатий Антиохийский, что свидетельствует о доступности письменных принадлежностей некоторым христианам под стражей.
Хотя есть вероятность, что Перпетуя сама написала часть дневника, остаются некоторые исторические несоответствия, с которыми нужно разбираться. По словам редактора, Перпетуя родом из хорошей семьи, достойно образована и состоит в благополучном браке. Если это так, то возникает вопрос, где её муж. Она описывает своего отца, мать, братьев и сестер, но не говорит ни слова о личности и местонахождении своего мужа. Это умолчание может нести богословский характер. Например, редактор (или она сама) представляет Перпетую как невесту Христа. Идея посмертного обручения со сверхъестественным существом знакома нам по Ифигении у Еврипида, а в случае с Перпетуей, возможно, задачу решили, отодвинув земного законного мужа на второй план.
Тогда встаёт юридическая проблема. Перпетуя оставляет младенца на попечение своей семьи, но римские законы в части, касающейся опеки над детьми, отдают предпочтение отцу. Так что если бы она действительно состояла в респектабельном браке, то ребёнка автоматически передали бы семье мужа. У проблемы есть два возможных объяснения. Во-первых, редактор мог ошибочно или намеренно повысить социальный статус Перпетуи. Возможно, редактор подлаживался под определённую аудиторию и пытался избежать намека на то, что Перпетуя - наложница. Вполне понятно, что для читателей, ходящих по воскресеньям в церковь, благовоспитанная римская матрона выглядит предпочтительнее двусмысленной в нравственном отношении наложницы, как бы хорошо образована та ни была.
С другой стороны, этот инцидент может иллюстрировать один из богословских посылов повествования. В Страстях прослеживается конфликт между христианами и членами их нехристианских семей. Христиане рвут прежние юридические и биологические связи, чтобы соединиться с новой, исключительно христианской семьёй (и умереть вместе с нею). И Перпетуя, и Фелицитата вверяют своих детей семье собратий-христиан. Если же Перпетуя изображается как невеста Христова, то присутствие законного мужа подрывает эту метафору. Поэтому если у Перпетуи и был муж, то редактор мог убрать его, чтобы привлечь внимание аудитории к её отношениям со Христом. И если это так, то он изменил и саму историю. История Страстей сообщает нам своё понятие христианской семьи, но поскольку оно юридически незаконно, то доверять точности изложения событий мы не можем.
С ребёнком связана ещё одна проблема. Когда Перпетую сажают в тюрьму, её младенец остается при ней, поскольку она кормит его грудью. Незадолго до казни её ребёнок оказывается чудесным образом отнят от груди и передан семье, что не вызывает у матери беспокойства о его благополучии. Однако в Древнем мире данная ситуация выглядела бы своеобразно. Большинство римских граждан для своих младенцев нанимали кормилиц, поэтому настойчивость Перпетуи в кормлении грудью показалась бы античной аудитории странной. Даже если бы до своего взятия под стражу Перпетуя и кормила ребёнка грудью, то её семья несомненно могла бы нанять подходящую кормилицу, чтобы не тащить младенца в тюрьму.
Есть и другие несоответствия. Если Перпетуя происходит из респектабельной семьи, то почему судья Илариан публично наказывает её отца розгами? В Римской империи это страшное оскорбление для человека с высоким социальным статусом. Опять же, если Перпетуя благородного происхождения, то почему её казнят на арене вместе с рабами и обычными преступниками? Её бы тихо обезглавили безо всякого публичного унижения на арене.
Поверить в историчность описываемых событий не то, чтобы невозможно, но крайне затруднительно. Они объяснимы только в мире, созданном редактором, где Перпетуя считала себя частью новой христианской семьи и хотела, а может, даже просила, чтобы её казнили вместе с собратьями-христианами. Её странные отношения с роднёй и загадочное отсутствие мужа можно объяснить принадлежностью к новой семье. А нереалистичная порка её отца призвана подчеркнуть жестокость и несправедливость римских судей.
Дополнением к дневнику Перпетуи служит небесное видение, рассказанное её собратом-мучеником Сатуром. Сатур описывает, как ангелы вознесли его и других мучеников на небеса, где они оказались в дивном саду. Их восторженно приветствовали другие, более светлые ангелы, и они отправились к обнесенному стеной сооружению, полному света. По пути им встретились другие жертвы гонений, и всех вместе ангелы провели на встречу с Господом. Когда они вошли в залитый светом дворец, то услышали хор, звук множества голосов, беспрерывно говорящих: «Свят, свят, свят!», после чего Сатур увидел мужа с седыми волосами и юношеским лицом. Бывший там сонм старцев велел мученикам: «Грядите и взыграйте!», и те покинули здание, преисполненные радости, а за воротами встретили епископа Оптата и пресвитера Аспазия. Очевидно, эти двое были не в ладах между собой. Оба священнослужителя попросили мучеников помирить их друг с другом, но вмешались ангелы, сказав Оптату, что примириться они должны самостоятельно. Тогда, бросив последний взгляд на своих собратьев-мучеников на небесах, Сатур проснулся более счастливым, чем когда-либо прежде.
Мы не можем использовать стандартные научные подходы и правила при оценке этого видения. В отличие от нарративов, видение невозможно обвинить в невероятности или нелогичности. У нас нет оснований полагать, что редактор взял это видение не из дневника Перпетуи, и у нас нет оснований полагать, что кто-то из мучеников не написал его сам.
Но кто именно? Если верить Страстям, то видение было написано Сатуром , однако самое раннее упоминание об этой истории приписывает видение Перпетуе. В своей книге О душе, написанной около 207 года, Тертуллиан говорит:
Но почему же Перпетуя, мужественнейшая женщина, в день мученичества в откровении увидела там одних лишь мучеников, если не потому, что никому меч, привратник рая, не уступает, кроме тех, кто умер во Христе, а не в Адаме?
То есть между Тертуллианом и Страстями существуют расхождения. Оба источника не только приписывают видение разным персонажам; они помещают его в разные дни. Тертуллиан относит видение ко дню мученической кончины Перпетуи, однако в хронологии Страстей видение происходит за несколько дней до этого. Мы могли бы предположить, что Тертуллиан просто ошибся, но нам неизвестно, пользуемся ли мы той же версией, которой располагал Тертуллиан. У редактора Страстей и у Тертуллиана были какие-то исходные тексты. И мы не знаем, были у них одинаковые исходники или, например, Тертуллиан следует более ранней традиции. А узнать это невозможно.
В каком бы виде ни существовали дневник и видения Перпетуи изначально, мы знаем о ней и её спутниках лишь то, что донёс анонимный редактор. В прошлом некоторые ученые полагали, что Страсти написаны самим Тертуллианом, но это кажется маловероятным, учитывая разногласия по поводу видения Сатура. Иначе выйдет, что автор сам не смог разобраться в своей истории. То, что Тертуллиан знает о Страстях и ссылается на них в 207 году, означает, что к тому времени какая-то их версия уже была известна.
Помимо того, что редактор переработал и представил в окончательном виде дневник Перпетуи и видение Сатура, его главный писательский вклад заключается в записи гибели мучеников. С самим мученичеством нет никаких исторических или юридических проблем, но общее впечатление от рассказа в высшей степени литературное. И в самом деле, форма повествования и многие детали сюжета во многом напоминают другую раннехристианскую историю - Деяния Павла и Феклы.
И Перпетуя, и Фекла - знатные молодые женщины, которые конфликтуют с влиятельными членами своих семей из-за своего обращения в христианство. Фекла бросает жениха и ссорится с матерью; Перпетуя отвергает авторитет и требования отца в зале суда. Обе изображены как бесстрашные женщины, которые иногда меняют пол. Так Фекла переодевается в мужскую одежду, чтобы последовать за Павлом, а Перпетуя превращается в мужчину в одном из своих видений.
Находясь на арене, и Перпетуя, и Фекла участвуют в ритуалах квази-крещения. Фекла на тот момент была ещё катехуменом. Когда её бросили на растерзание, она призвала имя Иисуса Христа и погрузилась в бассейн с тюленями-людоедами. Опыт Перпетуи на арене также носит крещальный характер. Об обагрённом своей кровью Сатуре там говорится, что он «спасением омылся», а мученики перед смертью обмениваются ритуальными поцелуями мира.
Самая поразительная параллель между Феклой и Перпетуей - это их отношение к тем, кто умер без крещения. В тюрьме у Перпетуи было видение её покойного брата Динократа, умершего некрещёным. Он выглядит грязным и бледным, и страдает от жары и жажды. . На его лице всё ещё видны язвы от убившей его болезни, и он отчаянно пытается дотянуться до высоких краёв бассейна с водой. Но тот слишком высок и, как Динократ ни старается, свою жажду он утолить не может. Перпетуя просыпается в понятном огорчении и начинает молиться за своего брата. После молитвы она получает другое видение, где видит брата посвежевшим и радостным. Подразумевается, что её молитвы были действенными. Заступничество Перпетуи обеспечивает брату своего рода посмертное спасение. Та же идея, хотя и редкая среди ранних христиан, встречается в Деяниях Павла и Феклы, где Фекла молится за умершую дочь доброй царицы Трифены.
Безусловно Фекла была хорошо известна в Северной Африке в IV-V вв, и есть основания полагать, что её история получила распространение гораздо раньше, примерно на рубеже III века. То есть Деяния Павла и Феклы были написаны в конце II века. Тертуллиан отвергал их, поскольку они, по его словам, «защищают примером Феклы свободу женщин учить и крестить» . Учитывая позитивное отношение Деяний к женщинам и сходство между Феклой и Перпетуей, весьма вероятно, что редактор Страстей Перпетуи знал о Деяниях Павла и Феклы и находился под их влиянием.
Это много значит для ученых, интересующихся темой распространения древних текстов, но это удар по подлинности версии событий, изложенной редактором. В предыдущей главе мы видели, что редактор Страстей использовал мотивы из греческого мифа. Здесь мы видим, как он использует житие Феклы. Им создана прекрасная история, но она больше походит на исторический роман, чем на рассказ очевидца. Возможно, в ней есть доля истины, но она погребена под слоями интерпретаций и редакторских правок. Недоступность этой истины подрывает значимость данных текстов для истории христианской мысли и делает их бесполезными для воссоздания христианской истории.
Страсти Перпетуи и Фелицитаты - один из самых известных раннехристианских текстов. Причина в том, что помимо драматического описания страданий мучениц, их райских видений и трогательной молодости главных героев, Страсти содержат то, что можно одновременно счесть и самым ранним примером женского литературного творчества в христианстве, и одной из первых автобиографий. Не оставляет равнодушным романтическая идея, что перед нами окно в сердце и душу ранних христианских мучеников, и что мы можем получить представление об их чувствах и мыслях перед лицом надвигающейся смерти. Всё это предполагает, конечно, что дневник Перпетуи действительно был написан ею, и что редактор текста рассказывает нам полную историю.
У Страстей предполагается три потенциальных автора: Сатур, Перпетуя и редактор. Отсюда возникает три вопроса: реален ли «дневник» Перпетуи, действительно ли видение Сатура принадлежит Сатуру, и насколько соответствуют действительности информация и сам сюжет, представленные редактором?
Дневник Перпетуи, как самая своеобразная и, соответственно, ценная часть Страстей, был тщательно изучен. Он был написан в период тюремного заключения до казни мучеников и описывает контакты Перпетуи с членами семьи, разлуку с младенцем, её видения и первый выход на арену цирка. Были возражения, что Перпетуя не могла стать автором Дневника, потому что в условиях тюремного заключения невозможно составить подобный документ.
Тюрьмы того времени по необходимости были более открытыми, чем сегодня. Пищу для арестантов в них не готовили, так что если заключенные хотели поесть, то еду им должны были принести друзья или родственники. Учитывая данные обстоятельства, вполне возможно, что кто-то из родственников Перпетуи тайком пронес ей стилус и бумагу. По сути, в тюрьме она стала продолжателем христианской литературной традиции писем из заключения. Из заключения писали и Павел, и Игнатий Антиохийский, что свидетельствует о доступности письменных принадлежностей некоторым христианам под стражей.
Хотя есть вероятность, что Перпетуя сама написала часть дневника, остаются некоторые исторические несоответствия, с которыми нужно разбираться. По словам редактора, Перпетуя родом из хорошей семьи, достойно образована и состоит в благополучном браке. Если это так, то возникает вопрос, где её муж. Она описывает своего отца, мать, братьев и сестер, но не говорит ни слова о личности и местонахождении своего мужа. Это умолчание может нести богословский характер. Например, редактор (или она сама) представляет Перпетую как невесту Христа. Идея посмертного обручения со сверхъестественным существом знакома нам по Ифигении у Еврипида, а в случае с Перпетуей, возможно, задачу решили, отодвинув земного законного мужа на второй план.
Тогда встаёт юридическая проблема. Перпетуя оставляет младенца на попечение своей семьи, но римские законы в части, касающейся опеки над детьми, отдают предпочтение отцу. Так что если бы она действительно состояла в респектабельном браке, то ребёнка автоматически передали бы семье мужа. У проблемы есть два возможных объяснения. Во-первых, редактор мог ошибочно или намеренно повысить социальный статус Перпетуи. Возможно, редактор подлаживался под определённую аудиторию и пытался избежать намека на то, что Перпетуя - наложница. Вполне понятно, что для читателей, ходящих по воскресеньям в церковь, благовоспитанная римская матрона выглядит предпочтительнее двусмысленной в нравственном отношении наложницы, как бы хорошо образована та ни была.
С другой стороны, этот инцидент может иллюстрировать один из богословских посылов повествования. В Страстях прослеживается конфликт между христианами и членами их нехристианских семей. Христиане рвут прежние юридические и биологические связи, чтобы соединиться с новой, исключительно христианской семьёй (и умереть вместе с нею). И Перпетуя, и Фелицитата вверяют своих детей семье собратий-христиан. Если же Перпетуя изображается как невеста Христова, то присутствие законного мужа подрывает эту метафору. Поэтому если у Перпетуи и был муж, то редактор мог убрать его, чтобы привлечь внимание аудитории к её отношениям со Христом. И если это так, то он изменил и саму историю. История Страстей сообщает нам своё понятие христианской семьи, но поскольку оно юридически незаконно, то доверять точности изложения событий мы не можем.
С ребёнком связана ещё одна проблема. Когда Перпетую сажают в тюрьму, её младенец остается при ней, поскольку она кормит его грудью. Незадолго до казни её ребёнок оказывается чудесным образом отнят от груди и передан семье, что не вызывает у матери беспокойства о его благополучии. Однако в Древнем мире данная ситуация выглядела бы своеобразно. Большинство римских граждан для своих младенцев нанимали кормилиц, поэтому настойчивость Перпетуи в кормлении грудью показалась бы античной аудитории странной. Даже если бы до своего взятия под стражу Перпетуя и кормила ребёнка грудью, то её семья несомненно могла бы нанять подходящую кормилицу, чтобы не тащить младенца в тюрьму.
Есть и другие несоответствия. Если Перпетуя происходит из респектабельной семьи, то почему судья Илариан публично наказывает её отца розгами? В Римской империи это страшное оскорбление для человека с высоким социальным статусом. Опять же, если Перпетуя благородного происхождения, то почему её казнят на арене вместе с рабами и обычными преступниками? Её бы тихо обезглавили безо всякого публичного унижения на арене.
Поверить в историчность описываемых событий не то, чтобы невозможно, но крайне затруднительно. Они объяснимы только в мире, созданном редактором, где Перпетуя считала себя частью новой христианской семьи и хотела, а может, даже просила, чтобы её казнили вместе с собратьями-христианами. Её странные отношения с роднёй и загадочное отсутствие мужа можно объяснить принадлежностью к новой семье. А нереалистичная порка её отца призвана подчеркнуть жестокость и несправедливость римских судей.
Дополнением к дневнику Перпетуи служит небесное видение, рассказанное её собратом-мучеником Сатуром. Сатур описывает, как ангелы вознесли его и других мучеников на небеса, где они оказались в дивном саду. Их восторженно приветствовали другие, более светлые ангелы, и они отправились к обнесенному стеной сооружению, полному света. По пути им встретились другие жертвы гонений, и всех вместе ангелы провели на встречу с Господом. Когда они вошли в залитый светом дворец, то услышали хор, звук множества голосов, беспрерывно говорящих: «Свят, свят, свят!», после чего Сатур увидел мужа с седыми волосами и юношеским лицом. Бывший там сонм старцев велел мученикам: «Грядите и взыграйте!», и те покинули здание, преисполненные радости, а за воротами встретили епископа Оптата и пресвитера Аспазия. Очевидно, эти двое были не в ладах между собой. Оба священнослужителя попросили мучеников помирить их друг с другом, но вмешались ангелы, сказав Оптату, что примириться они должны самостоятельно. Тогда, бросив последний взгляд на своих собратьев-мучеников на небесах, Сатур проснулся более счастливым, чем когда-либо прежде.
Мы не можем использовать стандартные научные подходы и правила при оценке этого видения. В отличие от нарративов, видение невозможно обвинить в невероятности или нелогичности. У нас нет оснований полагать, что редактор взял это видение не из дневника Перпетуи, и у нас нет оснований полагать, что кто-то из мучеников не написал его сам.
Но кто именно? Если верить Страстям, то видение было написано Сатуром , однако самое раннее упоминание об этой истории приписывает видение Перпетуе. В своей книге О душе, написанной около 207 года, Тертуллиан говорит:
Но почему же Перпетуя, мужественнейшая женщина, в день мученичества в откровении увидела там одних лишь мучеников, если не потому, что никому меч, привратник рая, не уступает, кроме тех, кто умер во Христе, а не в Адаме?
То есть между Тертуллианом и Страстями существуют расхождения. Оба источника не только приписывают видение разным персонажам; они помещают его в разные дни. Тертуллиан относит видение ко дню мученической кончины Перпетуи, однако в хронологии Страстей видение происходит за несколько дней до этого. Мы могли бы предположить, что Тертуллиан просто ошибся, но нам неизвестно, пользуемся ли мы той же версией, которой располагал Тертуллиан. У редактора Страстей и у Тертуллиана были какие-то исходные тексты. И мы не знаем, были у них одинаковые исходники или, например, Тертуллиан следует более ранней традиции. А узнать это невозможно.
В каком бы виде ни существовали дневник и видения Перпетуи изначально, мы знаем о ней и её спутниках лишь то, что донёс анонимный редактор. В прошлом некоторые ученые полагали, что Страсти написаны самим Тертуллианом, но это кажется маловероятным, учитывая разногласия по поводу видения Сатура. Иначе выйдет, что автор сам не смог разобраться в своей истории. То, что Тертуллиан знает о Страстях и ссылается на них в 207 году, означает, что к тому времени какая-то их версия уже была известна.
Помимо того, что редактор переработал и представил в окончательном виде дневник Перпетуи и видение Сатура, его главный писательский вклад заключается в записи гибели мучеников. С самим мученичеством нет никаких исторических или юридических проблем, но общее впечатление от рассказа в высшей степени литературное. И в самом деле, форма повествования и многие детали сюжета во многом напоминают другую раннехристианскую историю - Деяния Павла и Феклы.
И Перпетуя, и Фекла - знатные молодые женщины, которые конфликтуют с влиятельными членами своих семей из-за своего обращения в христианство. Фекла бросает жениха и ссорится с матерью; Перпетуя отвергает авторитет и требования отца в зале суда. Обе изображены как бесстрашные женщины, которые иногда меняют пол. Так Фекла переодевается в мужскую одежду, чтобы последовать за Павлом, а Перпетуя превращается в мужчину в одном из своих видений.
Находясь на арене, и Перпетуя, и Фекла участвуют в ритуалах квази-крещения. Фекла на тот момент была ещё катехуменом. Когда её бросили на растерзание, она призвала имя Иисуса Христа и погрузилась в бассейн с тюленями-людоедами. Опыт Перпетуи на арене также носит крещальный характер. Об обагрённом своей кровью Сатуре там говорится, что он «спасением омылся», а мученики перед смертью обмениваются ритуальными поцелуями мира.
Самая поразительная параллель между Феклой и Перпетуей - это их отношение к тем, кто умер без крещения. В тюрьме у Перпетуи было видение её покойного брата Динократа, умершего некрещёным. Он выглядит грязным и бледным, и страдает от жары и жажды. . На его лице всё ещё видны язвы от убившей его болезни, и он отчаянно пытается дотянуться до высоких краёв бассейна с водой. Но тот слишком высок и, как Динократ ни старается, свою жажду он утолить не может. Перпетуя просыпается в понятном огорчении и начинает молиться за своего брата. После молитвы она получает другое видение, где видит брата посвежевшим и радостным. Подразумевается, что её молитвы были действенными. Заступничество Перпетуи обеспечивает брату своего рода посмертное спасение. Та же идея, хотя и редкая среди ранних христиан, встречается в Деяниях Павла и Феклы, где Фекла молится за умершую дочь доброй царицы Трифены.
Безусловно Фекла была хорошо известна в Северной Африке в IV-V вв, и есть основания полагать, что её история получила распространение гораздо раньше, примерно на рубеже III века. То есть Деяния Павла и Феклы были написаны в конце II века. Тертуллиан отвергал их, поскольку они, по его словам, «защищают примером Феклы свободу женщин учить и крестить» . Учитывая позитивное отношение Деяний к женщинам и сходство между Феклой и Перпетуей, весьма вероятно, что редактор Страстей Перпетуи знал о Деяниях Павла и Феклы и находился под их влиянием.
Это много значит для ученых, интересующихся темой распространения древних текстов, но это удар по подлинности версии событий, изложенной редактором. В предыдущей главе мы видели, что редактор Страстей использовал мотивы из греческого мифа. Здесь мы видим, как он использует житие Феклы. Им создана прекрасная история, но она больше походит на исторический роман, чем на рассказ очевидца. Возможно, в ней есть доля истины, но она погребена под слоями интерпретаций и редакторских правок. Недоступность этой истины подрывает значимость данных текстов для истории христианской мысли и делает их бесполезными для воссоздания христианской истории.