Миф о гонениях, ч.16
О том, что "Мученичество Поликарпа" написано в полном подражании Страстям Христовым, вполне спокойно говорится в комментариях даже к нашим церковным публикациям текста. Но про подражание здесь Сократу мне раньше не встречалось. Занятно. Чистой воды спекуляция, конечно, но занятно.
Мученики, подражающие кумирам
Христианские авторы с самого начала принялись использовать смерти нехристианских героев, чтобы рассказать свои истории. Стремление вести себя подобно Иисусу возникло на заре христианства и восходит к самым ранним христианским мученикам. По сей день миллионы христиан берут пример Иисуса в качестве нравственного руководства для своего поведения. Католики называют это imitatio Christi, или «подражание Христу». Протестанты задаются вопросом: «Что бы сделал Иисус?» Но, как мы поняли из Евангелия от Луки, воплощенный Иисусом образ действий сам по себе частично основан на нехристианских примерах. Это означает, что всякий раз, когда чью-то смерть уподобляют Христовой, на самом деле речь идёт о уподоблении Сократу и Маккавеям.
Подчеркивать сходство между смертью Христа и смертями его последователей стали очень рано, ещё с рассказа о казни Стефана в Деяниях Апостолов (Деян 7). Поскольку за Евангелием от Луки и Деяниями по всей видимости стоит один и тот же автор, ему простительно копирование собственной работы. Уподобляя смерть Стефана смерти Иисуса, он показывает преемственность между служением Иисуса и служением его церкви. Но не только автор Деяний использует пример Иисуса в качестве шаблонного образца. Раннехристианские авторы, увлечённые диалогом смерти Иисуса со смертями древних философов и героев, представили своих мучеников как культовые гибриды. Многочисленные канонические и неканонические портреты Иисуса они соединили с воспоминаниями о Сократе и показали своих персонажей через призму геройства вдохновенных философов в отблесках славы Маккавейских мучеников. В результате иногда бывает трудно разобраться, где и какая библейская или культурная аллюзия заложена. Мы видим творческое переосмысление фигур Иисуса, Сократа и Елеазара, в целом основанное на сценарных образах дохристианских кумиров и черпающее в них свою силу.
Поликарп
Где-то в середине II века некий старец предстал перед римским проконсулом в Смирне (Измир, территория современной Турции). Его выдал кто-то из близких. Старика выследили в загородном доме и потащили в центр города для публичного суда и жестокой казни на костре. Его звали Поликарп, и он стал самым известным из епископов Смирны. На суде он заявил, что до своего ареста прослужил Христу восемьдесят шесть лет. Согласно окружавшим его личность преданиям, он научился христианству от апостола Иоанна Богослова и всегда вёл себя в согласии с правым учением, которое исповедовал всюду. Поликарп состоял в переписке с мучеником Игнатием, епископом Антиохийским, то есть являлся связующим звеном между апостолами и Древней церковью, а для последующих поколений христиан - рупором православия.
Подробности его ареста, суда и казни описаны в Мученичестве св. Поликарпа Смирнского - повествовании, насыщенном образами Страстей Христовых и хорошо продуманными заявлениями о ценности мученичества. Именно к нему шаг за шагом подводит нас история, где Поликарп трижды упоминается как «являющий нам мученичество, согласное с Евангелием». Даже если бы автор не указывал на параллели между Иисусом и Поликарпом так прямо, они всё равно слишком очевидны, чтобы их не заметить. Узнав, что его ищут, Поликарп удалился за город. Там он предсказывает свою смерть и ожидает своего ареста. Его предаёт кто-то из своих, и когда стража приходит за ним, он молится. Арест происходит ночью, начальником стражи случайно оказывается человек по имени Ирод, Поликарп добровольно предаёт себя в руки властей из послушания воле Божьей, а в город он въезжает не иначе как верхом на осле. В то время как кровожадная толпа выходит из себя от желания казнить Поликарпа, римляне уклоняются от смертного приговора, пытаясь образумить Поликарпа. Поликарп слышит наставление от небесного гласа и, наконец, когда его казнят на Пасху, кровь струится из его пронзённого бока.
Нет сомнений, что автор рассказа хочет изобразить Поликарпа похожим на Иисуса или, в религиозной терминологии, «подражателем Христа». Но при этом существуют параллели с другими важными для того времени литературными традициями. И Поликарп, и Сократ описываются как «благородные» и обвиняются в атеизме. Ни один из них не стремился переубедить оппонентов ради спасения своей жизни. Сократ контролирует процесс своей казни: он сам просит чашу с цикутой вместо того, чтобы ждать, пока её ему принесут. Процесс своей казни Поликарп берёт под контроль, когда снимает с себя одежду и сам встаёт на погребальный костер, отвергнув пригвождение к столбу. И Сократ, и Поликарп молились перед смертью, а обе их смерти недвусмысленно интерпретируются как жертвоприношение. Сократ обращается к Асклепию и совершает ему жертвенное возлияние своей цикутой, а Поликарп сам описывается как ведомый на жертвенное заклание агнец. Оба героя были уже старцами: Сократу на момент смерти было за семьдесят, а Поликарпу как минимум восемьдесят шесть. Наконец, их смерти подаются читателям в качестве образца.
Да, параллели между Иисусом и Поликарпом гораздо более очевидны, чем параллели между Сократом и Поликарпом. Однако мы должны иметь в виду, что во II веке, когда предполагалось, что эти события имели место и были записаны, Сократ был гораздо более известен, чем Иисус. История смерти Сократа также была гораздо известнее Страстей Христовых. Мало того, что существовало множество её описаний; примечательные особенности смерти Сократа нашли отражение в творчестве последующих поколений философов и писателей. Что ещё показательнее, когда люди совершали самоубийство, то делали это с отсылкой к Сократу. Например, в I веке император Нерон неправедно осудил и приговорил к смерти римских сенаторов Тразею и Сенеку, и оба совершили самоубийства буквально по Сократу. Это показывает, что и в нашу эру философская смерть Сократа оставалась образцом для тех, кто хотел себе «доброй» смерти. Тогдашняя публика, знакомая с Сократом и прочими философами по чеканным изображениям, статуям, устным преданиям и школьным урокам, скорее всего, сразу распознала знакомые черты в образе другого старца, несправедливо казнённого по обвинению в атеизме. Если нам намёки на философскую традицию могут показаться натянутыми, то в те времена они, вероятно, были столь же очевидны, как и намёки на Иисуса.
Одна из интересных особенностей намёков на философскую смерть в Мученичестве Поликарпа заключена в том, как именно сочетание библейских отголосков и философских аллюзий возвышает смерть Поликарпа. Когда Поликарп приходит на место казни, он спокойно снимает с себя одежду, взбирается на уготованный ему костер и не даёт пригвоздить себя к столбу: «Оставьте меня так. Ибо тот, кто даёт мне [силы] терпеть огонь, подаст и без ваших прочных гвоздей быть на костре неподвижным». Уверенность Поликарпа в том, что он выстоит не дрогнув, когда пламя сжигает кожу его тела, вполне в духе самообладания философов, о которых мы уже говорили. Подобно Зенону и Анаксарху Поликарп берёт свою казнь под собственный контроль, чем показывает своё мужество и хладнокровие. Что касается библейских аллюзий, то когда Поликарп не дал себя пригвоздить - его всё-таки связали, и это вызывает в памяти сцену с Авраамом, когда тот вознамерился принести в жертву своего сына Исаака и тоже связал его, словно агнца. Но тот факт, что Поликарп обошёлся без гвоздей, тонко изменяет его подражание Христу. Поликарп в чём-то даже превосходит Иисуса, который, всё-таки, ко кресту был пригвождён. Древний христианин, впервые услышавший эту историю, мог бы вообразить, что Поликарп умирает более благородной смертью, чем Иисус. Изображая Поликарпа стоиком и заимствуя идеи философского мученичества, автор рискует поставить Поликарпа в некотором смысле выше Иисуса. Смешение культурных аллюзий непреднамеренно повышает статус подражателя и ставит под угрозу сам образец.
Теперь мы видим, насколько большое влияние на композицию Мученичества Поликарпа оказали кроме Иисуса другие личности. Автор хочет превратить Поликарпа в героя, которым мог бы восхищаться любой грек или римлянин, и для этого он использует литературные штампы «смерти философа». В конечном счете это означает, что содержание одного из самых известных и важных повествований о христианском мученичестве было обусловлено мученичеством язычников. Мученичество не является чем-то уникальным для христианства, и ранние христиане это знали. Христианские истории о мученичестве совершенно органично вписались в число древних описаний благородной смерти, так что родство между ними сделало эти истории популярными и способствовало успеху христианства.
Мученики, подражающие кумирам
Христианские авторы с самого начала принялись использовать смерти нехристианских героев, чтобы рассказать свои истории. Стремление вести себя подобно Иисусу возникло на заре христианства и восходит к самым ранним христианским мученикам. По сей день миллионы христиан берут пример Иисуса в качестве нравственного руководства для своего поведения. Католики называют это imitatio Christi, или «подражание Христу». Протестанты задаются вопросом: «Что бы сделал Иисус?» Но, как мы поняли из Евангелия от Луки, воплощенный Иисусом образ действий сам по себе частично основан на нехристианских примерах. Это означает, что всякий раз, когда чью-то смерть уподобляют Христовой, на самом деле речь идёт о уподоблении Сократу и Маккавеям.
Подчеркивать сходство между смертью Христа и смертями его последователей стали очень рано, ещё с рассказа о казни Стефана в Деяниях Апостолов (Деян 7). Поскольку за Евангелием от Луки и Деяниями по всей видимости стоит один и тот же автор, ему простительно копирование собственной работы. Уподобляя смерть Стефана смерти Иисуса, он показывает преемственность между служением Иисуса и служением его церкви. Но не только автор Деяний использует пример Иисуса в качестве шаблонного образца. Раннехристианские авторы, увлечённые диалогом смерти Иисуса со смертями древних философов и героев, представили своих мучеников как культовые гибриды. Многочисленные канонические и неканонические портреты Иисуса они соединили с воспоминаниями о Сократе и показали своих персонажей через призму геройства вдохновенных философов в отблесках славы Маккавейских мучеников. В результате иногда бывает трудно разобраться, где и какая библейская или культурная аллюзия заложена. Мы видим творческое переосмысление фигур Иисуса, Сократа и Елеазара, в целом основанное на сценарных образах дохристианских кумиров и черпающее в них свою силу.
Поликарп
Где-то в середине II века некий старец предстал перед римским проконсулом в Смирне (Измир, территория современной Турции). Его выдал кто-то из близких. Старика выследили в загородном доме и потащили в центр города для публичного суда и жестокой казни на костре. Его звали Поликарп, и он стал самым известным из епископов Смирны. На суде он заявил, что до своего ареста прослужил Христу восемьдесят шесть лет. Согласно окружавшим его личность преданиям, он научился христианству от апостола Иоанна Богослова и всегда вёл себя в согласии с правым учением, которое исповедовал всюду. Поликарп состоял в переписке с мучеником Игнатием, епископом Антиохийским, то есть являлся связующим звеном между апостолами и Древней церковью, а для последующих поколений христиан - рупором православия.
Подробности его ареста, суда и казни описаны в Мученичестве св. Поликарпа Смирнского - повествовании, насыщенном образами Страстей Христовых и хорошо продуманными заявлениями о ценности мученичества. Именно к нему шаг за шагом подводит нас история, где Поликарп трижды упоминается как «являющий нам мученичество, согласное с Евангелием». Даже если бы автор не указывал на параллели между Иисусом и Поликарпом так прямо, они всё равно слишком очевидны, чтобы их не заметить. Узнав, что его ищут, Поликарп удалился за город. Там он предсказывает свою смерть и ожидает своего ареста. Его предаёт кто-то из своих, и когда стража приходит за ним, он молится. Арест происходит ночью, начальником стражи случайно оказывается человек по имени Ирод, Поликарп добровольно предаёт себя в руки властей из послушания воле Божьей, а в город он въезжает не иначе как верхом на осле. В то время как кровожадная толпа выходит из себя от желания казнить Поликарпа, римляне уклоняются от смертного приговора, пытаясь образумить Поликарпа. Поликарп слышит наставление от небесного гласа и, наконец, когда его казнят на Пасху, кровь струится из его пронзённого бока.
Нет сомнений, что автор рассказа хочет изобразить Поликарпа похожим на Иисуса или, в религиозной терминологии, «подражателем Христа». Но при этом существуют параллели с другими важными для того времени литературными традициями. И Поликарп, и Сократ описываются как «благородные» и обвиняются в атеизме. Ни один из них не стремился переубедить оппонентов ради спасения своей жизни. Сократ контролирует процесс своей казни: он сам просит чашу с цикутой вместо того, чтобы ждать, пока её ему принесут. Процесс своей казни Поликарп берёт под контроль, когда снимает с себя одежду и сам встаёт на погребальный костер, отвергнув пригвождение к столбу. И Сократ, и Поликарп молились перед смертью, а обе их смерти недвусмысленно интерпретируются как жертвоприношение. Сократ обращается к Асклепию и совершает ему жертвенное возлияние своей цикутой, а Поликарп сам описывается как ведомый на жертвенное заклание агнец. Оба героя были уже старцами: Сократу на момент смерти было за семьдесят, а Поликарпу как минимум восемьдесят шесть. Наконец, их смерти подаются читателям в качестве образца.
Да, параллели между Иисусом и Поликарпом гораздо более очевидны, чем параллели между Сократом и Поликарпом. Однако мы должны иметь в виду, что во II веке, когда предполагалось, что эти события имели место и были записаны, Сократ был гораздо более известен, чем Иисус. История смерти Сократа также была гораздо известнее Страстей Христовых. Мало того, что существовало множество её описаний; примечательные особенности смерти Сократа нашли отражение в творчестве последующих поколений философов и писателей. Что ещё показательнее, когда люди совершали самоубийство, то делали это с отсылкой к Сократу. Например, в I веке император Нерон неправедно осудил и приговорил к смерти римских сенаторов Тразею и Сенеку, и оба совершили самоубийства буквально по Сократу. Это показывает, что и в нашу эру философская смерть Сократа оставалась образцом для тех, кто хотел себе «доброй» смерти. Тогдашняя публика, знакомая с Сократом и прочими философами по чеканным изображениям, статуям, устным преданиям и школьным урокам, скорее всего, сразу распознала знакомые черты в образе другого старца, несправедливо казнённого по обвинению в атеизме. Если нам намёки на философскую традицию могут показаться натянутыми, то в те времена они, вероятно, были столь же очевидны, как и намёки на Иисуса.
Одна из интересных особенностей намёков на философскую смерть в Мученичестве Поликарпа заключена в том, как именно сочетание библейских отголосков и философских аллюзий возвышает смерть Поликарпа. Когда Поликарп приходит на место казни, он спокойно снимает с себя одежду, взбирается на уготованный ему костер и не даёт пригвоздить себя к столбу: «Оставьте меня так. Ибо тот, кто даёт мне [силы] терпеть огонь, подаст и без ваших прочных гвоздей быть на костре неподвижным». Уверенность Поликарпа в том, что он выстоит не дрогнув, когда пламя сжигает кожу его тела, вполне в духе самообладания философов, о которых мы уже говорили. Подобно Зенону и Анаксарху Поликарп берёт свою казнь под собственный контроль, чем показывает своё мужество и хладнокровие. Что касается библейских аллюзий, то когда Поликарп не дал себя пригвоздить - его всё-таки связали, и это вызывает в памяти сцену с Авраамом, когда тот вознамерился принести в жертву своего сына Исаака и тоже связал его, словно агнца. Но тот факт, что Поликарп обошёлся без гвоздей, тонко изменяет его подражание Христу. Поликарп в чём-то даже превосходит Иисуса, который, всё-таки, ко кресту был пригвождён. Древний христианин, впервые услышавший эту историю, мог бы вообразить, что Поликарп умирает более благородной смертью, чем Иисус. Изображая Поликарпа стоиком и заимствуя идеи философского мученичества, автор рискует поставить Поликарпа в некотором смысле выше Иисуса. Смешение культурных аллюзий непреднамеренно повышает статус подражателя и ставит под угрозу сам образец.
Теперь мы видим, насколько большое влияние на композицию Мученичества Поликарпа оказали кроме Иисуса другие личности. Автор хочет превратить Поликарпа в героя, которым мог бы восхищаться любой грек или римлянин, и для этого он использует литературные штампы «смерти философа». В конечном счете это означает, что содержание одного из самых известных и важных повествований о христианском мученичестве было обусловлено мученичеством язычников. Мученичество не является чем-то уникальным для христианства, и ранние христиане это знали. Христианские истории о мученичестве совершенно органично вписались в число древних описаний благородной смерти, так что родство между ними сделало эти истории популярными и способствовало успеху христианства.