Про российское вечное
Хорошо написал.
Оригинал взят у borisakunin в Про российское вечное
Фандорин у меня в романе говорит: «Вечная беда России. Все в ней перепутано. Добро защищают дураки и мерзавцы, злу служат мученики и герои». В первом варианте текста этому предшествовал рассказ пламенной революционерки мадемуазель Литвиновой о недавней «Якутской истории». Рассказ этот я при редактуре выкинул, потому что длинная вставка ломала композицию и нарушала динамику.
Я, как и Эраст Петрович, считаю, что Хаос (читай: революция) - это плохо, а Порядок (читай: городовой на перекрестке) - это хорошо. И лучше уж плохой порядок, чем «как один умрем в борьбе за это». Но почему же, почему из века в век ответственными за поддержание Порядка в России становятся почти сплошь негодяи? Ведь из-за них, скотов, в конце концов и случаются революции!
Мне все-таки хочется пересказать вам эпизод, не вошедший в роман. Там как раз про героев Хаоса и мерзавцев Порядка. В общем про российское вечное.
Март 1889 года. Первая волна русского революционного движения захлебнулась, в стране торжество реакции. Бывшие народовольцы из тех, кто не убежал за границу, все в Сибири.
В далеком Якутске скопились осужденные, кто приговорен к высылке в края, куда Макар телят не гонял: на Колыму или еще дальше, к полюсу холода. В девятнадцатом веке туда добирались много месяцев. Не то что железных дорог - просто дорог практически не существовало.
В Якутске собрались не каторжные, а ссыльные, то есть те, кто жил без конвоя, по частным домам. Люди обеспеченные вообще прибыли сюда не этапом, а за свой счет. Некоторые приехали с женами, даже с детьми.
И вот отзывают прежнего губернатора, а временным назначают вице-губернатора Осташкина. Этому чиновнику ужасно хочется занять освободившуюся должность. Он знает веяния времени: в цене сейчас беспощадность к врагам власти. Знает, что больше всего наверху серчают на «образованных» и на «жидов».
Вице-губернатор Осташкин
И вице-губернатор отдает распоряжение немедленно, не дожидаясь весны и потепления, отправить к местам отбывания ссылки группу из 33 человек. Все без исключения «образованные». Большинство - евреи.
Вообще-то это верная гибель. По лютому холоду, по безлюдному краю, на обессилевших за зиму оленях ссыльным предстояло преодолеть три тысячи верст. Теплой одежды и провианта в достаточном количестве купить в Якутске было негде, по пути - тем более.
Все приговоренные собираются вот в этом доме, где у ссыльных было что-то вроде клуба и библиотеки:
Решают, что раз все равно погибать, то лучше уж здесь. У некоторых есть револьверы, но впоследствии выяснится, что в боевом состоянии только один из них, «смит-вессон», все остальные - бесполезные «лефоше», пуляющие шагов на пятнадцать. Как водится, есть партия рассудительных (ее возглавляет Альберт Гаусман, юрист с двумя университетскими дипломами, самый старый из всех - 28 лет) и партия отчаянных - в ней верховодят бывший бомбист Лев Коган-Бернштейн и дворянин Николай Зотов (тип Рахметова - храбрец, отличный стрелок, в прошлом любитель-змеелов).
Побеждает голос разума. Отправляют Осташкину классический интеллигентский протест.
В ответ вице-губернатор присылает офицера с солдатами. Офицер ведет себя грубо, хватает беременную Софью Гуревич. Ее муж стреляет, не попадает. Мужа убивают на месте. Обезумевшая от ужаса Софья Гуревич бросается на убийц - ей протыкают штыком живот (умрет в больнице).
Софья Гуревич
Тогда огонь открывает серьезный человек Зотов. Подпоручик ранен, один полицейский убит, солдаты ретируются.
Но ненадолго. Вскоре прибывает с подкреплением радостный Осташкин (ух сейчас выслужится!). Зотов выскакивает из дома, стреляет по вице-губернатору. Тот бежит, петляет. Змеелов меткий, но пуля попадает в пуговицу шинели.
А потом начинается побоище. За десять минут солдаты сделали 750 выстрелов. Убили и ранили половину тех, кто находился в доме, в том числе нескольких женщин.
Осажденные пытались сдаться, но каждого, кто выбегал на крыльцо с белым платком, убивали на месте.
Наконец выстрелы стихли. Выживших забрали в тюрьму.
Суд состоялся здесь же, в Якутске. Своеобразный: без адвокатов. Разумеется, без прессы. Можно было не церемониться - государь император заранее начертал собственной рукой резолюцию: «Необходимо примерно наказать».
Примерно наказали. Всем дали каторжные работы, а троих - Зотова, Когана и Гаусмана приговорили к повешению. Последнего - за то, что замучил тюремную администрацию своими юридическими штучками и качанием прав. Не спасло законника даже то, что он при обороне не брал в руки оружия, отказываясь стрелять в подневольных солдат.
Два дня перед казнью Зотов провел с невестой, Гаусман и Коган - с семьями. В воспоминаниях читаю: «Шестилетняя, умная девочка Надя, дочь Гаусмана, забавлялась с отцом и вероятно не подозревала о страшном смысле этих последних часов жизни. Отец не подавал виду о своих ощущениях. Смеялся, беседовал с своей любимицей и любовался на нее».
Когана несли к виселице на носилках, потому что у него пулей были перебиты обе ноги. Так и повесили. Гаусман и Зотов надели на себя петли сами.
Л.Коган Н.Зотов А.Гаусман
В связи с этой историей Марк Твен (не революционер и вообще человек мирный) написал: «Если нынешнее российское правительство можно свергнуть только при помощи динамита, то слава богу, что на свете есть динамит!».
А через шесть лет, когда задули иные политические ветры, «Якутское дело» было пересмотрено, приговор отменен, всех выживших освободили. Нормальная такая российская последовательность событий.
Зато у Осташкина всё сложилось очень славно. В награду за усердие он при скромном чине надворного советника получил-таки якутское губернаторство. А потому что молодец и не рассусоливал.
Правда, в 1905 году его, кажется, все-таки прикончили - то ли за прежние достижения, то ли за новые. Это, впрочем, несущественно.
Существенно то, что читаешь о нравах и обычаях наших нынешних лагерей и думаешь: как же они исправно воспроизводятся, эти надворные советники. И нет им переводу.
Оригинал взят у borisakunin в Про российское вечное
Фандорин у меня в романе говорит: «Вечная беда России. Все в ней перепутано. Добро защищают дураки и мерзавцы, злу служат мученики и герои». В первом варианте текста этому предшествовал рассказ пламенной революционерки мадемуазель Литвиновой о недавней «Якутской истории». Рассказ этот я при редактуре выкинул, потому что длинная вставка ломала композицию и нарушала динамику.
Я, как и Эраст Петрович, считаю, что Хаос (читай: революция) - это плохо, а Порядок (читай: городовой на перекрестке) - это хорошо. И лучше уж плохой порядок, чем «как один умрем в борьбе за это». Но почему же, почему из века в век ответственными за поддержание Порядка в России становятся почти сплошь негодяи? Ведь из-за них, скотов, в конце концов и случаются революции!
Мне все-таки хочется пересказать вам эпизод, не вошедший в роман. Там как раз про героев Хаоса и мерзавцев Порядка. В общем про российское вечное.
Март 1889 года. Первая волна русского революционного движения захлебнулась, в стране торжество реакции. Бывшие народовольцы из тех, кто не убежал за границу, все в Сибири.
В далеком Якутске скопились осужденные, кто приговорен к высылке в края, куда Макар телят не гонял: на Колыму или еще дальше, к полюсу холода. В девятнадцатом веке туда добирались много месяцев. Не то что железных дорог - просто дорог практически не существовало.
В Якутске собрались не каторжные, а ссыльные, то есть те, кто жил без конвоя, по частным домам. Люди обеспеченные вообще прибыли сюда не этапом, а за свой счет. Некоторые приехали с женами, даже с детьми.
И вот отзывают прежнего губернатора, а временным назначают вице-губернатора Осташкина. Этому чиновнику ужасно хочется занять освободившуюся должность. Он знает веяния времени: в цене сейчас беспощадность к врагам власти. Знает, что больше всего наверху серчают на «образованных» и на «жидов».
Вице-губернатор Осташкин
И вице-губернатор отдает распоряжение немедленно, не дожидаясь весны и потепления, отправить к местам отбывания ссылки группу из 33 человек. Все без исключения «образованные». Большинство - евреи.
Вообще-то это верная гибель. По лютому холоду, по безлюдному краю, на обессилевших за зиму оленях ссыльным предстояло преодолеть три тысячи верст. Теплой одежды и провианта в достаточном количестве купить в Якутске было негде, по пути - тем более.
Все приговоренные собираются вот в этом доме, где у ссыльных было что-то вроде клуба и библиотеки:
Решают, что раз все равно погибать, то лучше уж здесь. У некоторых есть револьверы, но впоследствии выяснится, что в боевом состоянии только один из них, «смит-вессон», все остальные - бесполезные «лефоше», пуляющие шагов на пятнадцать. Как водится, есть партия рассудительных (ее возглавляет Альберт Гаусман, юрист с двумя университетскими дипломами, самый старый из всех - 28 лет) и партия отчаянных - в ней верховодят бывший бомбист Лев Коган-Бернштейн и дворянин Николай Зотов (тип Рахметова - храбрец, отличный стрелок, в прошлом любитель-змеелов).
Побеждает голос разума. Отправляют Осташкину классический интеллигентский протест.
В ответ вице-губернатор присылает офицера с солдатами. Офицер ведет себя грубо, хватает беременную Софью Гуревич. Ее муж стреляет, не попадает. Мужа убивают на месте. Обезумевшая от ужаса Софья Гуревич бросается на убийц - ей протыкают штыком живот (умрет в больнице).
Софья Гуревич
Тогда огонь открывает серьезный человек Зотов. Подпоручик ранен, один полицейский убит, солдаты ретируются.
Но ненадолго. Вскоре прибывает с подкреплением радостный Осташкин (ух сейчас выслужится!). Зотов выскакивает из дома, стреляет по вице-губернатору. Тот бежит, петляет. Змеелов меткий, но пуля попадает в пуговицу шинели.
А потом начинается побоище. За десять минут солдаты сделали 750 выстрелов. Убили и ранили половину тех, кто находился в доме, в том числе нескольких женщин.
Осажденные пытались сдаться, но каждого, кто выбегал на крыльцо с белым платком, убивали на месте.
Наконец выстрелы стихли. Выживших забрали в тюрьму.
Суд состоялся здесь же, в Якутске. Своеобразный: без адвокатов. Разумеется, без прессы. Можно было не церемониться - государь император заранее начертал собственной рукой резолюцию: «Необходимо примерно наказать».
Примерно наказали. Всем дали каторжные работы, а троих - Зотова, Когана и Гаусмана приговорили к повешению. Последнего - за то, что замучил тюремную администрацию своими юридическими штучками и качанием прав. Не спасло законника даже то, что он при обороне не брал в руки оружия, отказываясь стрелять в подневольных солдат.
Два дня перед казнью Зотов провел с невестой, Гаусман и Коган - с семьями. В воспоминаниях читаю: «Шестилетняя, умная девочка Надя, дочь Гаусмана, забавлялась с отцом и вероятно не подозревала о страшном смысле этих последних часов жизни. Отец не подавал виду о своих ощущениях. Смеялся, беседовал с своей любимицей и любовался на нее».
Когана несли к виселице на носилках, потому что у него пулей были перебиты обе ноги. Так и повесили. Гаусман и Зотов надели на себя петли сами.
Л.Коган Н.Зотов А.Гаусман
В связи с этой историей Марк Твен (не революционер и вообще человек мирный) написал: «Если нынешнее российское правительство можно свергнуть только при помощи динамита, то слава богу, что на свете есть динамит!».
А через шесть лет, когда задули иные политические ветры, «Якутское дело» было пересмотрено, приговор отменен, всех выживших освободили. Нормальная такая российская последовательность событий.
Зато у Осташкина всё сложилось очень славно. В награду за усердие он при скромном чине надворного советника получил-таки якутское губернаторство. А потому что молодец и не рассусоливал.
Правда, в 1905 году его, кажется, все-таки прикончили - то ли за прежние достижения, то ли за новые. Это, впрочем, несущественно.
Существенно то, что читаешь о нравах и обычаях наших нынешних лагерей и думаешь: как же они исправно воспроизводятся, эти надворные советники. И нет им переводу.