Заклинания времени и бессмертия: практические аспекты-2. Рэй.
Ты видела когда-нибудь мертвеца? Помнишь его? Что ты чувствовала?
Человек, который учил меня ремеслу, однажды принес в дом большой мешок. Мне было тогда лет двенадцать. Он взвалил мешок на стол, развязал тесемки, и я увидел девочку. Мертвую девочку. Примерно моего возраста, или чуть младше. Я помню, как осознание смерти медленно затопило меня. Первые мгновения я все смотрел на ее волосы - светлые кудряшки, грязноватые, но все равно красивые. Уставился на них, не моргая, и холодел от ужаса. Я только что играл в саду с собакой, а сейчас учитель на моих глазах с силой распрямляет колени мертвой девочке, чтобы положить ее ровно, пока совсем не окоченела. Что-то было не так с ее ногами. И с головой - как-то странно вывернута. Я почувствовал подступающую тошноту и схватился за край стола, чтобы не упасть, но тут же отдернул руки. Липкая темная жидкость быстро растекалась от тела, я смотрел на нее, оцепеневший, и не мог даже закричать.
В тот момент я впервые подумал, что вместе с кровью из тела вытекает не жизнь. Жизнь - это дар и волшебство. Сколько раз на моих глазах сияние возвращалось к людям и животным, которых лечил учитель. Это был свет. А кровь - нет. Суть жизни не может быть такой грязной - она заляпала стол, пол под ним, мои руки, фартук учителя, даже мое лицо, когда я провел пальцами по лбу, пытаясь унять дрожь.
Я не знаю, что именно делал тогда учитель, и в чем я ему помогал. Помню только, что блестящий стальной стол стал черным и липким очень быстро, а меня все время тошнило от звука ломающихся костей. Происходящее доходило до меня волнами: то приглушенно, как через вату, то остро, громко и болезненно ярко - я зажмуривался и боролся с желанием закрыть уши ладонями и убежать. Учитель кричал на меня, тряс и заставлял очнуться. Хотел бы я навсегда забыть это.
«Это яд. Это был яд», - твердил я себе, обдирая руки и лицо куском жесткого мыла, когда все закончилось. Кажется, именно в тот день я заразился смертью. Она чудилась мне повсюду. В тот раз мой учитель вовсе не был лекарем. В рабочей комнате на стальном столе лежала девочка, ее волосы были сплошь покрыты бурой коростой, а веки зашиты, и я лучше всех на свете знал, как выглядит пустота под ними.
Прошло несколько лет, и ремесло давалось мне все труднее. Пациенты жаловались на мою рассеянность. Новые знания не укладывались в памяти, старые были будто подернуты дымкой. Я стал ошибаться в составе лекарств и получал розгами по ладоням даже чаще, чем в детстве. Я чувствовал, что меняюсь, что происходит что-то необратимое. Гниение тоже рождает из жизни новую жизнь, но сам процесс отвратителен. Я гнил, и я точно знал, с чего все началось.
Учитель наблюдал за мной со стороны. Со временем мне стало казаться, что его взгляд преследует меня везде. Я засыпал и чувствовал на затылке его тяжесть. Я просыпался, и первое, что видел - темный силуэт в дверном проеме. Он ждал чего-то. Мне это не мешало. Напротив, взгляд учителя был для меня связующей нитью, которая еще держала меня на краю реальности.
Я благодарен ему. Не за спасение. За время. Мое превращение не было для него секретом. Возможно, он знал о нем с того самого дня, когда взял меня в ученики.
Я не могу его осуждать. Не думаю, что у него был выбор. Не думаю, что это вообще можно было остановить. Он видел во мне темную суть и сделал все, чтобы помочь мне использовать ее полностью. Чтобы подготовить меня к обеим сторонам медали. Нет ничего хуже лечения, выполненного наполовину, как нет, если хочешь, ничего страшнее прерванного колдовства.
Хотел бы я знать, что он ощутил, когда впервые увидел меня и силу во мне. Как я выглядел в его глазах? Просто ребенок, жмущийся к матери-нищенке? Вряд ли я был похож на ангела (или кто там у вас главный на небесах?). Он видел только спящее чудовище. И все равно взял меня, и даже учил, хотя сразу понял, что мое призвание не врачевание. Сейчас я понимаю, что ради меня учитель, скорее всего, вовсе отказался от преемника. Ко времени моего… ухода он был уже стар, и вряд ли бы ему хватило времени снова обучить кого-то так же, как меня.
За неделю до превращения у меня началась лихорадка. Я плыл в поту, мучился жаждой и бредил. Мне казалось, что я заперт в каком-то шаре, замотан липкой пленкой, как в коконе, и чтобы выжить, должен ее разорвать. Я помню руки, которые приподнимали меня и давали мне воду, но легче не становилось. Оболочка давила все сильнее, в бреду я упирался плечами, руками и ногами в стенки пузыря и отчаянно пытался выбраться наружу. Если бы не учитель, эта сила уничтожила бы меня. Сквозь бред я видел его со скальпелем в руке, склоняющимся к моему лицу. Я не успел вырваться - лихорадка или морфий снова забрали меня в забытье.
На седьмые сутки я вдруг очнулся в полном сознании, в сухой одежде, с ясной головой и пустым животом. Но что-то было не так: я не смог открыть правый глаз. И лежал почему-то под навесом для дров, у самой кромки леса.
Учитель появился с чашкой горячего бульона в руках и остановил меня: я собирался ощупать и снять повязку.
Я пил бульон, он осмотрел меня. Остался доволен, но выглядел непривычно печальным и постаревшим.
Мы молчали. Думаю, он опасался меня, не хотел провоцировать. А я, признаться, не смог выдавить ни слова, внезапно завороженный его присутствием. Ростом травы. Движением воздуха вокруг моего тела. Скрипом дров в поленнице - я и не знал, что они звучат. Я чувствовал притяжение земли, но вдруг осознал, что мне ничего не стоит от нее оторваться - нужно только ослабить контроль. Я с удивлением смотрел на свои руки - казалось, красный закатный свет проходит прямо сквозь них.
Солнце быстро садилось, и моя постель под навесом погрузилась в полумрак. Учитель жестом приказал мне приподняться и стал разматывать повязку на глазах. Я знал: когда он закончит, моя жизнь изменится навсегда. Мне придется уйти.
И все равно не был готов к такому.
Бинты упали, я разлепил веки, и правда обрушилась на меня. На несколько долгих мгновений я оглох и забыл, как дышать.
Я видел прекрасно. Ужас был в том, что я видел… время. Мой левый глаз различал, как частицы материи движутся во времени вперед. Мой правый глаз - то же самое, но в обратную сторону. И еще он видел пустоту, пожирающую уходящее время. Мне не хватит слов, чтобы объяснить это. И надеюсь, ты никогда не испытаешь подобного, чтобы понять меня без слов.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы унять головокружение. Кажется, я кричал. Помню руки учителя на своих плечах - он попробовал меня успокоить, но я его оттолкнул. В тот момент я оттолкнул бы любого, даже тебя. Это было больше, чем я мог вынести, но пришлось взять себя в руки, чтобы не убить никого в припадке.
Итак, левым глазом я видел жизнь.
Правым - смерть.
И если левый глаз совершенно точно был моим, то правый - нет. И разъяснений, чей он, мне не требовалось. Я и так знал ответ.
Наставник что-то говорил мне, но я не слышал. Сидел с закрытыми глазами и пытался остановить скачущие мысли. Кто я теперь? ЧТО я теперь?
«Ты всегда таким был», - наконец донеслось до меня. - «Я сделал для тебя все, что смог. Тебе надо было созреть. Теперь ты готов».
«К чему?» - спросил я и не узнал своего голоса.
«К тому, чтобы уйти и сотворить свой мир, Рэй. К превращению. Ты демиург».
Смешно. Я не поверил.
Я до сих пор не верю, даже после всего, что случилось с нами.
Я открыл глаза и взглянул на него. Он длился в будущее - жил, сиял, двигался, и умирал одновременно. Я видел, как жизнь входит в него и тут же покидает, и это, признаться, было чертовски красиво и чертовски печально.
«Ну и что мне теперь делать?» - спросил я.
Учитель молча указал в небо.
Я выбрался из-под навеса. И как только поднял глаза, понял: назад дороги не будет. Нет вообще никакого «назад». Есть только притяжение неба, сияющей пустоты, жаждущей новых рождений, которые должен подарить ей я. Я стремительно терял контроль и с каждой секундой все меньше ощущал себя человеком.
Последнее, что я помню - рука учителя, которой он взмахнул на прощанье. Больше я никогда его не видел.
Человек, который учил меня ремеслу, однажды принес в дом большой мешок. Мне было тогда лет двенадцать. Он взвалил мешок на стол, развязал тесемки, и я увидел девочку. Мертвую девочку. Примерно моего возраста, или чуть младше. Я помню, как осознание смерти медленно затопило меня. Первые мгновения я все смотрел на ее волосы - светлые кудряшки, грязноватые, но все равно красивые. Уставился на них, не моргая, и холодел от ужаса. Я только что играл в саду с собакой, а сейчас учитель на моих глазах с силой распрямляет колени мертвой девочке, чтобы положить ее ровно, пока совсем не окоченела. Что-то было не так с ее ногами. И с головой - как-то странно вывернута. Я почувствовал подступающую тошноту и схватился за край стола, чтобы не упасть, но тут же отдернул руки. Липкая темная жидкость быстро растекалась от тела, я смотрел на нее, оцепеневший, и не мог даже закричать.
В тот момент я впервые подумал, что вместе с кровью из тела вытекает не жизнь. Жизнь - это дар и волшебство. Сколько раз на моих глазах сияние возвращалось к людям и животным, которых лечил учитель. Это был свет. А кровь - нет. Суть жизни не может быть такой грязной - она заляпала стол, пол под ним, мои руки, фартук учителя, даже мое лицо, когда я провел пальцами по лбу, пытаясь унять дрожь.
Я не знаю, что именно делал тогда учитель, и в чем я ему помогал. Помню только, что блестящий стальной стол стал черным и липким очень быстро, а меня все время тошнило от звука ломающихся костей. Происходящее доходило до меня волнами: то приглушенно, как через вату, то остро, громко и болезненно ярко - я зажмуривался и боролся с желанием закрыть уши ладонями и убежать. Учитель кричал на меня, тряс и заставлял очнуться. Хотел бы я навсегда забыть это.
«Это яд. Это был яд», - твердил я себе, обдирая руки и лицо куском жесткого мыла, когда все закончилось. Кажется, именно в тот день я заразился смертью. Она чудилась мне повсюду. В тот раз мой учитель вовсе не был лекарем. В рабочей комнате на стальном столе лежала девочка, ее волосы были сплошь покрыты бурой коростой, а веки зашиты, и я лучше всех на свете знал, как выглядит пустота под ними.
Прошло несколько лет, и ремесло давалось мне все труднее. Пациенты жаловались на мою рассеянность. Новые знания не укладывались в памяти, старые были будто подернуты дымкой. Я стал ошибаться в составе лекарств и получал розгами по ладоням даже чаще, чем в детстве. Я чувствовал, что меняюсь, что происходит что-то необратимое. Гниение тоже рождает из жизни новую жизнь, но сам процесс отвратителен. Я гнил, и я точно знал, с чего все началось.
Учитель наблюдал за мной со стороны. Со временем мне стало казаться, что его взгляд преследует меня везде. Я засыпал и чувствовал на затылке его тяжесть. Я просыпался, и первое, что видел - темный силуэт в дверном проеме. Он ждал чего-то. Мне это не мешало. Напротив, взгляд учителя был для меня связующей нитью, которая еще держала меня на краю реальности.
Я благодарен ему. Не за спасение. За время. Мое превращение не было для него секретом. Возможно, он знал о нем с того самого дня, когда взял меня в ученики.
Я не могу его осуждать. Не думаю, что у него был выбор. Не думаю, что это вообще можно было остановить. Он видел во мне темную суть и сделал все, чтобы помочь мне использовать ее полностью. Чтобы подготовить меня к обеим сторонам медали. Нет ничего хуже лечения, выполненного наполовину, как нет, если хочешь, ничего страшнее прерванного колдовства.
Хотел бы я знать, что он ощутил, когда впервые увидел меня и силу во мне. Как я выглядел в его глазах? Просто ребенок, жмущийся к матери-нищенке? Вряд ли я был похож на ангела (или кто там у вас главный на небесах?). Он видел только спящее чудовище. И все равно взял меня, и даже учил, хотя сразу понял, что мое призвание не врачевание. Сейчас я понимаю, что ради меня учитель, скорее всего, вовсе отказался от преемника. Ко времени моего… ухода он был уже стар, и вряд ли бы ему хватило времени снова обучить кого-то так же, как меня.
За неделю до превращения у меня началась лихорадка. Я плыл в поту, мучился жаждой и бредил. Мне казалось, что я заперт в каком-то шаре, замотан липкой пленкой, как в коконе, и чтобы выжить, должен ее разорвать. Я помню руки, которые приподнимали меня и давали мне воду, но легче не становилось. Оболочка давила все сильнее, в бреду я упирался плечами, руками и ногами в стенки пузыря и отчаянно пытался выбраться наружу. Если бы не учитель, эта сила уничтожила бы меня. Сквозь бред я видел его со скальпелем в руке, склоняющимся к моему лицу. Я не успел вырваться - лихорадка или морфий снова забрали меня в забытье.
На седьмые сутки я вдруг очнулся в полном сознании, в сухой одежде, с ясной головой и пустым животом. Но что-то было не так: я не смог открыть правый глаз. И лежал почему-то под навесом для дров, у самой кромки леса.
Учитель появился с чашкой горячего бульона в руках и остановил меня: я собирался ощупать и снять повязку.
Я пил бульон, он осмотрел меня. Остался доволен, но выглядел непривычно печальным и постаревшим.
Мы молчали. Думаю, он опасался меня, не хотел провоцировать. А я, признаться, не смог выдавить ни слова, внезапно завороженный его присутствием. Ростом травы. Движением воздуха вокруг моего тела. Скрипом дров в поленнице - я и не знал, что они звучат. Я чувствовал притяжение земли, но вдруг осознал, что мне ничего не стоит от нее оторваться - нужно только ослабить контроль. Я с удивлением смотрел на свои руки - казалось, красный закатный свет проходит прямо сквозь них.
Солнце быстро садилось, и моя постель под навесом погрузилась в полумрак. Учитель жестом приказал мне приподняться и стал разматывать повязку на глазах. Я знал: когда он закончит, моя жизнь изменится навсегда. Мне придется уйти.
И все равно не был готов к такому.
Бинты упали, я разлепил веки, и правда обрушилась на меня. На несколько долгих мгновений я оглох и забыл, как дышать.
Я видел прекрасно. Ужас был в том, что я видел… время. Мой левый глаз различал, как частицы материи движутся во времени вперед. Мой правый глаз - то же самое, но в обратную сторону. И еще он видел пустоту, пожирающую уходящее время. Мне не хватит слов, чтобы объяснить это. И надеюсь, ты никогда не испытаешь подобного, чтобы понять меня без слов.
Мне понадобилось несколько минут, чтобы унять головокружение. Кажется, я кричал. Помню руки учителя на своих плечах - он попробовал меня успокоить, но я его оттолкнул. В тот момент я оттолкнул бы любого, даже тебя. Это было больше, чем я мог вынести, но пришлось взять себя в руки, чтобы не убить никого в припадке.
Итак, левым глазом я видел жизнь.
Правым - смерть.
И если левый глаз совершенно точно был моим, то правый - нет. И разъяснений, чей он, мне не требовалось. Я и так знал ответ.
Наставник что-то говорил мне, но я не слышал. Сидел с закрытыми глазами и пытался остановить скачущие мысли. Кто я теперь? ЧТО я теперь?
«Ты всегда таким был», - наконец донеслось до меня. - «Я сделал для тебя все, что смог. Тебе надо было созреть. Теперь ты готов».
«К чему?» - спросил я и не узнал своего голоса.
«К тому, чтобы уйти и сотворить свой мир, Рэй. К превращению. Ты демиург».
Смешно. Я не поверил.
Я до сих пор не верю, даже после всего, что случилось с нами.
Я открыл глаза и взглянул на него. Он длился в будущее - жил, сиял, двигался, и умирал одновременно. Я видел, как жизнь входит в него и тут же покидает, и это, признаться, было чертовски красиво и чертовски печально.
«Ну и что мне теперь делать?» - спросил я.
Учитель молча указал в небо.
Я выбрался из-под навеса. И как только поднял глаза, понял: назад дороги не будет. Нет вообще никакого «назад». Есть только притяжение неба, сияющей пустоты, жаждущей новых рождений, которые должен подарить ей я. Я стремительно терял контроль и с каждой секундой все меньше ощущал себя человеком.
Последнее, что я помню - рука учителя, которой он взмахнул на прощанье. Больше я никогда его не видел.