Не все равно!
За окном очень сильный дождь.
Дождь нехороший, с мелкими колючими холодными каплями.
Я подхожу к окну, чтобы посмотреть на крышку канализационного люка....
Капли прыгают по ней, не переставая, быстро-быстро.
"Значит, ходить по городу еще нельзя", - вздыхаю я.
Хотела зажечь свечку, заварить уютного древесного шу пуэра, который так подходит к дождю...
Свечки я не нашла, лазить по заваленной каким-то хламом котельной, совсем нет желания.
Сижу в полумраке комнаты и пью Тегуаньинь.
Очень красивый и дорогой улун я покупала его на подарок.
В коробке было двенадцать вакуумных пакетиков, я почти все раздарила, осталось три.
Я так давно не пила Тегуаньинь, что и не вспомню, когда это было.
Вчера было солнечно и двадцать один градус, а сегодня - холодный дождь.
Я сижу в полумраке комнаты и пью светлый улун.
Сегодня у меня выходной от книги, нет, я не хочу выходного, но так надо.
Вчера закончила править очередную главу, и к новой пока приступать нельзя.
Завтра в ночь повезу дочку и мужа на вокзал, они уезжают....
Поездка совсем не развлекательная, скорее - наоборот.
Мне грустно и страшно, дочке, наверное, - тоже.
Ругаемся, нервничаем, вместо того, чтобы просто быть рядом, обнимать кота по очереди, пока он не начнет рычать и кусаться.
- Тебе наушники купить? - спрашиваю ее.
- Не знаю.
- Какого цвета?
- Мне все равно.
Такие диалоги чаще всего.
Конечно, я поеду и куплю эти дурацкие наушники, но не хочу.
"Тяжелее всего признаться в своей слабости", - сказала мне как-то одна умная красивая женщина.
Она права. Мы готовы обвинить в своих промахах всех - школу, родителей, учителей, но только не себя.
"Я - дура! Я пошла не той дорогой, я поступила плохо", - как не хочется этого произносить вслух, как не хочется признаваться, даже самому себе.
Я думаю о маме.
Я думаю о ней, сидя во мраке ночи на кухне, я думаю о ней, когда смотрю на море...
Она очень любила себя, очень любила жизнь.
Я помню ее смех, танцы на ковре в моей комнате, я помню, как она лепила на кухне пельмени под музыку.
Приносила маленький магнитофон, ставила кассету "Иванушек" и лепила пельмени.
Если бы мне кто-то сказал, что она покончит с собой, я бы поспорила на все, что у меня есть, что этого никогда не случится, что этого просто не может быть с моей мамой.
Никогда!
Это не слабость.
Это бесстрашие и безразличие ко всем, кто останется жить.
Я больше не плачу, слез нет, но и боль не стала меньше...
Холодная пустота - вот, что заполняет меня целиком, не оставляя места ничему другому...
Каждый день я хожу по городу, я ищу ответы, задаю вопросы Богу или самой себе...
Я пью чай, обретая, пусть и ненадолго, душевный покой...
Чаще всего, так - все просто, без чайных досок, чахаев и прочих ненужностей, которые отвлекают от Чая.
Хотя, мои верные чайные фигурки - всегда со мной.
Всю следующую неделю я буду работать над книгой, каждый день, а по вечерам пить ледяной брют с рыбой, жаренными рапанами или креветками с сочными хрустящими листьями салата.
В морозилке икряная мойва, которую я пожарю и отвезу в школу Марине Васильевне, еще в планах посолить кету и угостить тетенек с рынка.
Возможно, я решусь приготовить тушеный в сметане минтай, а, может быть, вообще ограничусь только ледяным брютом.
Не знаю, да и загадывать не хочу.
Я хочу довериться всему, что происходит, выключить мозг и разум, отдаться чувствам и порывам.
Мой улун выпит до последней капли, мне надо собираться в школу за дочкой, и по дороге купить наушники....
"Мне все равно!" - кричит она.
Я знаю, что ей совсем не все равно...
Никому не все равно....
