Что общего между политикой и художественным вымыслом.
Что такое политика? Политика - это пространство неправды. Тотальность неправды превращает ее из банальной лжи («я учил», «я застрял в лифте») в художественный вымысел, литературу. Мы же не перестаем покупать книжки от того, что там написана формальная «неправда». И не предъявляем претензии Толкиену за то, что карта его и карта в географическом атласе не совпадают. Поэтому бесконечная ложь политики и не может быть оценена этически низко, как ложь бытовая.
Почему нужна эта «литература», почему мы на самом деле развлекаем себя таким образом? Потому, что это единственный способ примирить человека с государством - пространством бесконечного насилия и несправедливостью распределения без того, чтобы ежедневно стучать людям по головам и устраивать лагеря.
Человек живет в нищете, не имея никаких удобств и перспектив. Он несчастен и обречен оставаться несчастным. Его жизнь может быть иллюстрацией книги «Сиреневый бесперспективняк, или Вечная жертва», но он смотрит телевизор и, слушая президента, «читая книгу политики», примиряется сам с собой. Ему становится легче, он в своей малости соприкасается с огромным и непостигаемым им, а потому вымышленным для него миром.
Это же касается и среднего, и высшего классов. Воспринимая политические высказывания, люди платят налоги, верят в свою страну и способны вообще к каким бы то ни было коллективным действиям под государственным давлением.
Любое политическое действие есть ложь. Актерство. Роль. Политик неискренен. В том же смысле, в котором неискренен актер или писатель, он выходит за пределы себя, конструируя реальность, не имеющую отношения ни к чему, кроме книги, которую он продает/пьесы, которую он играет.
Однако так же неискренни и поддерживающие его, и проклинающие его. Это не более чем типы ролей. Люди играют. Trump digs coal - популярнейший слоган прошедшей кампании для небогатых штатов так же правдив, как фраза Trump flies like a bird. Политика - пространство совместной фантазии читателей и писателей, пространство грез, а не реального управления.
Что произошло с «популистской волной»? Политкорректность (так же как наша борьба с экстремизмом) стигматизирует некоторые «книги», некоторые «жанры литературы», запрещает слова, тексты, конструкции. Но так называемых читателейто запретить невозможно. Потребность в определенной разновидности текстов нуждается в удовлетворении.
Ты можешь сколько угодно издавать скучных писателей-коммунистов из Африки, сбросившей колониальное бремя, или национальных поэтов. При этом книги Чейза будут популярнее и востребованнее. В обществе тотальной грамотности/общего доступа к политике невозможно навязать «сложную литературу», не имеющую традиции массового потребления.
Из этого можно сделать несколько простых выводов:
- в сегодняшнем мире политическое продвижение и продвижение массового развлекательного продукта похожи и с точки зрения технологий, и с точки зрения восприятия адресатом. Я бы назвал этот процесс «марвелизацией»;
- скучное неизбежно начнет отживать и становиться все более и более неэффективным; скучное можно будет втюхать лишь через насилие или оно будет продаваться ограниченной доле аудитории (феномен низкой явки на выборах, например последних, параллельно с высокой долей лояльности «ЕР»).
Тут уместно предложить следующую максиму: «Чем скучнее политическое, тем больше требуется насилия для поддержания стабильности системы». То есть проблема 282-й статьи не в том, что она запрещает высказываться, а в том, что она сужает пространство возможного интересного в политике и вынуждает обращаться к все более и более агрессивным насильственным практикам во имя поддержания стабильности;
- не стоит «верить» политику, не стоит надеяться на то, что политика «изменит жизнь» или «изменит мир к лучшему», хотя это не значит, что политику не следует «потреблять». Наоборот, осознанно превратив политическое в потребительское, человек обретет больше свободы, ответственности и сможет адекватнее совершать политические действия.via.