Странная история мистера Стивенсона
Назовите известное произведение Роберта Льюиса Стивенсона.
Почти наверняка вы вспомнили «Остров сокровищ» - повесть, у которой больше экранизаций, чем персонажей. Кому-то могло прийти на память стихотворение «Вересковый мёд». Но вполне возможно, вы назвали «Странную историю доктора Джекилла и мистера Хайда».
В отличие от достаточно прямолинейного «Острова» (где пытливый ум может, впрочем, найти скрытые смыслы и намёки), «Странную историю» большинство помнит неправильно. Эдвард Хайд вовсе не был гориллоподобным монстром, преисполненным силы и ярости, этаким викторианским Халком. Он был невысок, худощав, крайне непривлекателен, и его единственная сила - полное отсутствие совести и моральных тормозов. Вот к ярости он и вправду был склонен, что есть, то есть.
Генри Джекилл, в свою очередь, не был невольной жертвой собственного гениального эксперимента. Он сознательно создавал Хайда - придумал ему имя, снял жилище, снабдил деньгами. В облике Хайда он мог предаваться порокам, которых респектабельный британский доктор позволить себе не смел.
Но ещё эта повесть имеет самое прямое и непосредственное отношение... к физике.
Как раз в то время, когда жил и творил Стивенсон, в европейской науке набирала силу термодинамика. Цикл Карно, коэффициент полезного действия, рассеяние энергии, энтропия - все эти понятия появились именно тогда, их потребовал наступающий век машин.
Но для физики термодинамика стала книгой Откровения, возвещающей неминуемый и страшный конец мира.
Раньше физик мог считать вселенную налаженным механизмом, в котором всё движется своими путями и будет двигаться вечно. Второе начало термодинамики разбило это представление в прах.
Любое изменение необратимо. При каждом движении часть энергии безвозвратно теряется, рассеиваясь в виде тепла. Превратить тепло обратно в работу сложно, и потери при этом ещё больше. КПД любого механизма меньше ста процентов. Энтропия может только увеличиваться.
Рано или поздно вся энергия, способная производить работу, превратится в бесполезное фоновое тепло, и вселенная умрёт. Это случится не при нас - но случится непременно.
Начиная примерно с 1860-1870 годов, физики всерьёз задумались над проблемой необратимости. В 1867 году великий Джеймс Клерк Максвелл предложил свой знаменитый мысленный эксперимент - сортирующего демона, способного, в теории, обращать энтропию вспять. Теперь мы знаем, почему такой демон невозможен на практике, но это теперь.
Вы можете спросить - где физика, и где Стивенсон? Но я отвечу - рядом, буквально по соседству.
Роберт Льюис происходил из династии инженеров Стивенсонов. Его дед, отец и оба дяди проектировали маяки и другие сооружения. Сам он не пошёл по семейной стезе, но получил профильное образование.
Стивенсон хорошо знал физику и прекрасно разбирался в термодинамике. Первая опубликованная его работа - не приключенческая повесть, а научный доклад «О термальном влиянии лесов», представленный Эдинбургскому Королевскому Обществу в 1873 году.
В то время Шотландия была мировым центром энергетической физики. Сам Максвелл родился в Эдинбурге и учился в Эдинбургском университете. С этим же университетом связаны и Уильям Томсон, лорд Кельвин (тот самый, который градус), и его брат, индустриальный инженер Джеймс Томсон.
Коллеги Уильяма Томсона, Флиминг Дженкин и Питер Гатри Тэйт, были учителями Стивенсона в университете, и он написал биографию первого из них почти сразу после того, как в 1886 году закончил «Историю Джекилла и Хайда». Тэйт же читал курс лекций о современном состоянии физики, которому предпослал посвящение отцу Роберта.
Интересный факт - именно в письме, адресованном Тэйту, Максвелл впервые упомянул своих знаменитых демонов.
Из всех произведений Стивенсона «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда» сильнее других пропитана научным - и даже именно инженерным - духом.
Говоря о Хайде, Джекилл часто использует слово «энергия». «Необузданная жизненная энергия» - так он характеризует своё альтер-эго.
Сам Джекилл вращается в кругах, требующих постоянного самоконтроля и самоограничения. Даже развлечения требуют сил и оставляют человека уставшим. Хайд же никак себя не ограничивает и может веселиться на полную катушку.
Открытие, породившее Хайда, заставляет вспомнить того самого демона Максвелла. Зелье, изобретённое Джекиллом, разделяет в человеке добро и зло, обычно смешанные. Джекилл всю жизнь старался вести себя как добрый порядочный человек, поэтому зелье отдаёт власть его тёмной стороне. Но ещё одна доза - и добро снова занимает положенное ему место.
Превращения - частый мотив в литературе. Но обычно такое превращение оказывается завязкой истории, и тогда герой, как у Апулея, проводит весь остальной сюжет в поисках способа превратиться обратно.
У Стивенсона всё не так. Суть эксперимента Джекилла - в его обратимости. Он превращается в Хайда, потому что уверен - в любой момент он может хлебнуть своего зелья ещё раз и снова стать всеми уважаемым учёным с безупречной репутацией.
Что бы ни творил Хайд, это не имеет значения, ибо не окажет влияния на настоящего Джекилла. Так в «Скайриме», где персонаж получает штрафы за любое преступление, он может делать что угодно в облике вампира или оборотня. Пока никто не видит самого момента превращения, человек не отвечает за поступки чудовища.
Хайд моложе Джекилла, и почтенный доктор, приняв его облик, поначалу наслаждается своей вновь обретённой юностью и бодростью. При помощи своего средства он, кажется, сумел победить даже ход времени.
Тут можно вспомнить «Портрет Дориана Грея», тоже посвящённый в том числе страху перед старостью и стремлению обратить время вспять - или хотя бы остановить его. Уайльд написал свою повесть через несколько лет после Стивенсона.
В этом весь дух ранней физики. Всё в природе - формы и превращения вечной, изменчивой, подвижной энергии, которую можно преобразовывать как угодно, в любом направлении, если ты знаешь нужную технологию.
Но дальше Джекилл, к своему ужасу, обнаруживает, что живёт в реальном мире, где энергия рассеивается, а ресурсы конечны. Поначалу ему хватает денег и влияния, чтобы избегать последствий от выходок Хайда, но затем средства начинают иссякать.
Более того, превращение в Хайда проходит с каждым разом всё легче и быстрее, а вот обратная метаморфоза требует всё большей и большей дозы снадобья. Однажды Джекилл становится Хайдом, просто проснувшись утром, и теперь только под влиянием зелья - и значительным волевым усилием - он может оставаться собой. Но химические компоненты, из которых он его синтезировал, тоже подходят к концу, и ни у одного торговца в Лондоне их уже не найти...
Джекилл - это ресурсы: организованный ум, богатство, социальный капитал. Хайда же постоянно сравнивают с огнём. У него «огненный характер», от его вида людей бросает в пот, он «пылает яростью», когда совершает убийство. Наконец, он сжигает бумаги Джекилла во время кульминации повести.
Хайд - не источник энергии, полученной из ничего жульническим способом. Он лишь расходует с невероятной быстротой то, чем располагал Джекилл. Чем больше он безумствует, тем сильнее приближает их общий конец.
Как по мне, «Странная история» - самая что ни на есть научная фантастика. Она заслуживает этого названия куда больше, чем иные романы о звездолётах.
Почти наверняка вы вспомнили «Остров сокровищ» - повесть, у которой больше экранизаций, чем персонажей. Кому-то могло прийти на память стихотворение «Вересковый мёд». Но вполне возможно, вы назвали «Странную историю доктора Джекилла и мистера Хайда».
В отличие от достаточно прямолинейного «Острова» (где пытливый ум может, впрочем, найти скрытые смыслы и намёки), «Странную историю» большинство помнит неправильно. Эдвард Хайд вовсе не был гориллоподобным монстром, преисполненным силы и ярости, этаким викторианским Халком. Он был невысок, худощав, крайне непривлекателен, и его единственная сила - полное отсутствие совести и моральных тормозов. Вот к ярости он и вправду был склонен, что есть, то есть.
Генри Джекилл, в свою очередь, не был невольной жертвой собственного гениального эксперимента. Он сознательно создавал Хайда - придумал ему имя, снял жилище, снабдил деньгами. В облике Хайда он мог предаваться порокам, которых респектабельный британский доктор позволить себе не смел.
Но ещё эта повесть имеет самое прямое и непосредственное отношение... к физике.
Как раз в то время, когда жил и творил Стивенсон, в европейской науке набирала силу термодинамика. Цикл Карно, коэффициент полезного действия, рассеяние энергии, энтропия - все эти понятия появились именно тогда, их потребовал наступающий век машин.
Но для физики термодинамика стала книгой Откровения, возвещающей неминуемый и страшный конец мира.
Раньше физик мог считать вселенную налаженным механизмом, в котором всё движется своими путями и будет двигаться вечно. Второе начало термодинамики разбило это представление в прах.
Любое изменение необратимо. При каждом движении часть энергии безвозвратно теряется, рассеиваясь в виде тепла. Превратить тепло обратно в работу сложно, и потери при этом ещё больше. КПД любого механизма меньше ста процентов. Энтропия может только увеличиваться.
Рано или поздно вся энергия, способная производить работу, превратится в бесполезное фоновое тепло, и вселенная умрёт. Это случится не при нас - но случится непременно.
Начиная примерно с 1860-1870 годов, физики всерьёз задумались над проблемой необратимости. В 1867 году великий Джеймс Клерк Максвелл предложил свой знаменитый мысленный эксперимент - сортирующего демона, способного, в теории, обращать энтропию вспять. Теперь мы знаем, почему такой демон невозможен на практике, но это теперь.
Вы можете спросить - где физика, и где Стивенсон? Но я отвечу - рядом, буквально по соседству.
Роберт Льюис происходил из династии инженеров Стивенсонов. Его дед, отец и оба дяди проектировали маяки и другие сооружения. Сам он не пошёл по семейной стезе, но получил профильное образование.
Стивенсон хорошо знал физику и прекрасно разбирался в термодинамике. Первая опубликованная его работа - не приключенческая повесть, а научный доклад «О термальном влиянии лесов», представленный Эдинбургскому Королевскому Обществу в 1873 году.
В то время Шотландия была мировым центром энергетической физики. Сам Максвелл родился в Эдинбурге и учился в Эдинбургском университете. С этим же университетом связаны и Уильям Томсон, лорд Кельвин (тот самый, который градус), и его брат, индустриальный инженер Джеймс Томсон.
Коллеги Уильяма Томсона, Флиминг Дженкин и Питер Гатри Тэйт, были учителями Стивенсона в университете, и он написал биографию первого из них почти сразу после того, как в 1886 году закончил «Историю Джекилла и Хайда». Тэйт же читал курс лекций о современном состоянии физики, которому предпослал посвящение отцу Роберта.
Интересный факт - именно в письме, адресованном Тэйту, Максвелл впервые упомянул своих знаменитых демонов.
Из всех произведений Стивенсона «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда» сильнее других пропитана научным - и даже именно инженерным - духом.
Говоря о Хайде, Джекилл часто использует слово «энергия». «Необузданная жизненная энергия» - так он характеризует своё альтер-эго.
Сам Джекилл вращается в кругах, требующих постоянного самоконтроля и самоограничения. Даже развлечения требуют сил и оставляют человека уставшим. Хайд же никак себя не ограничивает и может веселиться на полную катушку.
Открытие, породившее Хайда, заставляет вспомнить того самого демона Максвелла. Зелье, изобретённое Джекиллом, разделяет в человеке добро и зло, обычно смешанные. Джекилл всю жизнь старался вести себя как добрый порядочный человек, поэтому зелье отдаёт власть его тёмной стороне. Но ещё одна доза - и добро снова занимает положенное ему место.
Превращения - частый мотив в литературе. Но обычно такое превращение оказывается завязкой истории, и тогда герой, как у Апулея, проводит весь остальной сюжет в поисках способа превратиться обратно.
У Стивенсона всё не так. Суть эксперимента Джекилла - в его обратимости. Он превращается в Хайда, потому что уверен - в любой момент он может хлебнуть своего зелья ещё раз и снова стать всеми уважаемым учёным с безупречной репутацией.
Что бы ни творил Хайд, это не имеет значения, ибо не окажет влияния на настоящего Джекилла. Так в «Скайриме», где персонаж получает штрафы за любое преступление, он может делать что угодно в облике вампира или оборотня. Пока никто не видит самого момента превращения, человек не отвечает за поступки чудовища.
Хайд моложе Джекилла, и почтенный доктор, приняв его облик, поначалу наслаждается своей вновь обретённой юностью и бодростью. При помощи своего средства он, кажется, сумел победить даже ход времени.
Тут можно вспомнить «Портрет Дориана Грея», тоже посвящённый в том числе страху перед старостью и стремлению обратить время вспять - или хотя бы остановить его. Уайльд написал свою повесть через несколько лет после Стивенсона.
В этом весь дух ранней физики. Всё в природе - формы и превращения вечной, изменчивой, подвижной энергии, которую можно преобразовывать как угодно, в любом направлении, если ты знаешь нужную технологию.
Но дальше Джекилл, к своему ужасу, обнаруживает, что живёт в реальном мире, где энергия рассеивается, а ресурсы конечны. Поначалу ему хватает денег и влияния, чтобы избегать последствий от выходок Хайда, но затем средства начинают иссякать.
Более того, превращение в Хайда проходит с каждым разом всё легче и быстрее, а вот обратная метаморфоза требует всё большей и большей дозы снадобья. Однажды Джекилл становится Хайдом, просто проснувшись утром, и теперь только под влиянием зелья - и значительным волевым усилием - он может оставаться собой. Но химические компоненты, из которых он его синтезировал, тоже подходят к концу, и ни у одного торговца в Лондоне их уже не найти...
Джекилл - это ресурсы: организованный ум, богатство, социальный капитал. Хайда же постоянно сравнивают с огнём. У него «огненный характер», от его вида людей бросает в пот, он «пылает яростью», когда совершает убийство. Наконец, он сжигает бумаги Джекилла во время кульминации повести.
Хайд - не источник энергии, полученной из ничего жульническим способом. Он лишь расходует с невероятной быстротой то, чем располагал Джекилл. Чем больше он безумствует, тем сильнее приближает их общий конец.
Как по мне, «Странная история» - самая что ни на есть научная фантастика. Она заслуживает этого названия куда больше, чем иные романы о звездолётах.