О прекрасном
На самом деле про Сидура я услышала когда-то очень давно в программе "Воображаемый музей Михаила Шемякина", была в свое время такая на канале Культура. И среди прочих он тогда показывал какие-то скульптуры, кажется, за жанр не уверена, но вот образ и впечталение остались надолго. Еще тогда же посмотрела, что в Москве есть музей скульптора, и что надо бы туда сходить. Да, собиралась я долго, чего уж. Но дошла (до Манежа еще нет, а надо бы).
Очень приятное небольшое музейное пространство, которое достаточно плотно заполнено: линогравюры, скульптуры, фотографии. Не думаю, что там бывают аншлаги, а зря (я ходила по музею одна), представленное достойно того, чтобы быть увиденным. И вот чем устраивать какие-то дикие акции с писанием "фронтовых" писем, детей надо водить в музеи. Такая концентрация боли, ужаса и нежности в этих скульптурах и графике. И Оксана права, смотреть на некоторые вещи мучительно больно.
Как мне кажется, это создает дополнительный фон для понимания:
из интервью Вадима Сидура 1980 г. "...Когда восемнадцатилетним младшим лейтенантам, командиром пулемётного взвода я действительно дошел до своего родного города и своей улицы, то уже от угла увидел, что от дома, где я родился и вырос, не осталось ничего. Только печная труба торчала, как новаторский памятник моему детству и юности, а рядом - разросшийся клён, бывшее маленькое деревце, которое мы с отцом посадили за несколько лет перед войной…
Потом я был убит на войне. Но произошло чудо воскресения, и я остался жить. Иногда мне кажется, что это было предопределено для того, чтобы я смог в конце концов создать «Памятник погибшим от насилия», «Треблинку», «Памятник погибшим от бомб».
Я остался жить, но это произошло не сразу. Довольно долго я раскачивался между жизнью и смертью в госпиталях для «челюстных и полостных», среди людей без челюстей дрожащих мелкой дрожью, искромсанных жёлтых животов. Голова моя с момента ранения была постоянно опутана бинтами. Пуля немецкого снайпера попала в левую челюсть, чуть ниже глаза и виска, раздробив и выбив всё, что только было возможно, потом прошла сквозь корень языка, почти отсекла его и разорвалась в углу нижней челюсти справа, образовав огромную дыру. Металлические осколки этой разрывной пули до сих пор сидят во мне…
Я считаю, что не совсем верно говорить о моём «жгучем» интересе к войне, насилию, бесчеловечным жестокостям. Это не интерес и даже не долг, а жизненная необходимость. Многие годы я пытаюсь и не могу освободится от того, что переполнило меня в те времена»"
Фотографировать там пыталась, но уж очень все бликует. Но всё равно картинки будут.
Ну и невозможно представить, чтобы у человека сколь нибудь вменяемого поднялась рука на это.
А вообще к чему это все? Сходите в музей, надо!
Очень приятное небольшое музейное пространство, которое достаточно плотно заполнено: линогравюры, скульптуры, фотографии. Не думаю, что там бывают аншлаги, а зря (я ходила по музею одна), представленное достойно того, чтобы быть увиденным. И вот чем устраивать какие-то дикие акции с писанием "фронтовых" писем, детей надо водить в музеи. Такая концентрация боли, ужаса и нежности в этих скульптурах и графике. И Оксана права, смотреть на некоторые вещи мучительно больно.
Как мне кажется, это создает дополнительный фон для понимания:
из интервью Вадима Сидура 1980 г. "...Когда восемнадцатилетним младшим лейтенантам, командиром пулемётного взвода я действительно дошел до своего родного города и своей улицы, то уже от угла увидел, что от дома, где я родился и вырос, не осталось ничего. Только печная труба торчала, как новаторский памятник моему детству и юности, а рядом - разросшийся клён, бывшее маленькое деревце, которое мы с отцом посадили за несколько лет перед войной…
Потом я был убит на войне. Но произошло чудо воскресения, и я остался жить. Иногда мне кажется, что это было предопределено для того, чтобы я смог в конце концов создать «Памятник погибшим от насилия», «Треблинку», «Памятник погибшим от бомб».
Я остался жить, но это произошло не сразу. Довольно долго я раскачивался между жизнью и смертью в госпиталях для «челюстных и полостных», среди людей без челюстей дрожащих мелкой дрожью, искромсанных жёлтых животов. Голова моя с момента ранения была постоянно опутана бинтами. Пуля немецкого снайпера попала в левую челюсть, чуть ниже глаза и виска, раздробив и выбив всё, что только было возможно, потом прошла сквозь корень языка, почти отсекла его и разорвалась в углу нижней челюсти справа, образовав огромную дыру. Металлические осколки этой разрывной пули до сих пор сидят во мне…
Я считаю, что не совсем верно говорить о моём «жгучем» интересе к войне, насилию, бесчеловечным жестокостям. Это не интерес и даже не долг, а жизненная необходимость. Многие годы я пытаюсь и не могу освободится от того, что переполнило меня в те времена»"
Фотографировать там пыталась, но уж очень все бликует. Но всё равно картинки будут.
Ну и невозможно представить, чтобы у человека сколь нибудь вменяемого поднялась рука на это.
А вообще к чему это все? Сходите в музей, надо!