Каков царь - таков и псарь...

[anahrenarh]

ЗНАЕШЬ ЦАРЯ - ТАК ПСАРЯ НЕ ЖАЛУЙ!" - 2
 Публикуем окончание материала о замечательном нашем соотечественнике графе Ф. А. Келлере, написанного историком и писателем С. В. Фоминым (начало в № 5, 2006).

Для того, чтобы ответить на вопрос, мог ли в принципе барон Маннергейм участвовать в заговоре, предусматривавшем восстановление в России Монархии, нужно иметь представление о его личности и взглядах.
 "Царский генерал, шведский барон, финский помещик. До 17 года служил двум царям - Александру 3 и Николаю 2"(1), - так писала о Маннергейме в 1939 г. "Правда". Но кем же он был в действительности?
 Г. К. Маннергейм, справедливо пишут его нынешние биографы, "остался личностью во многом загадочной как для современников, так и для историков. Хотя Маннергейм написал обширные мемуары "Воспоминания маршала Финляндии", там ему удалось полностью скрыть свои человеческие черты за описываемыми событиями"(2). К этому весьма точному замечанию остается прибавить, что ему удалось также скрыть и некоторые важнейшие в его жизни события. И не только в своих мемуарах. Ведь и в обширной восьмитомной биографии С. Егершёльда, написанной родственником фельдмаршала на шведском языке(3), в сборниках его писем и нескольких позднейших жизнеописаниях вы не найдете практически никаких сведений, относящихся к его пребыванию в Бессарабии (после его возвращения из Великого Княжества Финляндского) в марте-апреле 1917 г. Большую часть своего архива осенью 1945 г. и в феврале 1948 г. Маннергейм сжег сам(4). До сих пор этот интересующий нас период остается своего рода черной дырой в биографии барона. Значит, было и есть что скрывать.
 Попытаемся, опираясь на ясно высказанные самим Г. К. Маннергеймом взгляды и другие надежные документальные источники, восполнить пробел в биографии этого сложного человека: генерала Русской Императорской Армии, победителя в войне Финляндии за независимость от большевиков и внутренних красных, маршала, удачно руководившего двумя войнами с СССР, главы государства.
 Барон Карл Густав Эмиль Маннергейм (1867-1951) происходил из шведского рода, имевшего голландские корни. После окончания в 1889 г. Николаевского кавалерийского училища, прослужив недолгое время в Александрийском драгунском полку, в декабре 1890 г. он поступил в наиболее привилегированную часть Русской Императорской Гвардии - Л.-Гв. Кавалергардский полк.
 С этого времени у этого гвардейского офицера начинает проявляться некое внутреннее "я" - воззрения, отличные от принятых в этой среде, но почти незаметные во внешних проявлениях.
 Так, во время помолвки с будущей своей супругой, дочерью кавалергардского генерала Анастасией Николаевной Араповой, в январе 1892 г. корнет Г. К. Маннергейм, испытывал, по его собственным словам, "боязнь, что она слишком русская"(5).
 В 1896 г. поручик барон Г. К. Маннергейм вместе с другим кавалергардом, штабс-ротмистром бароном Владимиром Романовичем фон Кноррингом (1861-1938), во время коронации в Москве шел с обнаженным палашом непосредственно перед балдахином, который несли над Государем 32 генерал-адъютанта Его Величества в белых барашковых шапках. (Нынешние финские биографы подают этот эпизод в слишком облегченном, опереточном стиле, ничего общего с действительностью не имеющим: "Маннергейм был весьма привлекательный мужчина. Он принимал участие в коронации Николая 2 в Москве в 1896 г., идя в торжественной процессии впереди молодого Императора, которому остался верен до конца"(6). Или даже: "На фотографии коронации Николая 2 в 1896 г. в Москве он запечатлен верхом во главе торжественной процессии")(7).
 В следующем, 1897 г., поручик Маннергейм перешел на службу в Придворную конюшенную часть, заведовавшую всеми лошадьми, экипажами и конюшнями Министерства Императорского Двора и Уделов. Именно это место службы при Дворе Русского Царя, а не "привлекательность" его "как мужчины", позволило ему впоследствии познакомиться, например, с Германским императором Вильгельмом 2.
 В мае 1903 г. ротмистр бар. Г. К. Маннергейм был принят начальником Офицерской кавалерийской школы в качестве командира образцового эскадрона. Поступил он туда по рекомендации начальника ее А. А. Брусилова и Великого Князя Николая Николаевича(8). Это тройное знакомство произошло во время конных соревнований 16 марта 1902 г.(9) (Благоволение этих людей, как увидим мы далее, - не случайный эпизод в биографии барона). Прослужил он в школе чуть больше года, вплоть до того, как в октябре 1904-го отправился на русско-японскую войну. Брусилов сначала пытался было отговаривать барона, а потом отпустил, подарив фотографию с дарственной надписью: "Барону Г. К. Маннергейму в знак уважения и памяти о совместной приятной службе. А. Брусилов. 1904 г."(10)
 В то время, когда барон Густав Маннергейм на Дальнем Востоке сражался с японцами, высланный из Великого Княжества Финляндского за подрывную сепаратистскую деятельность(1) его брат Карл в конце октября - начале ноября 1905 г. в Стокгольме принимал Ленина, организовав его дальнейшую поездку в С.-Петербург через Финляндию(11).
 Примерно в те же дни ротмистр Маннергейм писал из Маньчжурии отцу следующее: "Сегодня прочел в информационной армейской газете, что генерала Клейгельса собираются назначить генерал-губернатором в Финляндию. Как это приятно звучит - Финляндия под кнутом наместника. Если знаешь, как привычно для него использовать кнут, приходится признать его на редкость подходящим для этой должности"(12).
 Пусть он впоследствии и называл финских добровольцев-егерей, проходивших в годы первой мировой войны обучение в германском лагере Локштедт, близ Гамбурга, "предателями"(13), часть (по крайней мере!) его симпатий все равно была на их стороне. К тому же среди этих егерей было немало его друзей и приятелей.
 После окончания японской кампании в 1906 г. начальник Генерального Штаба предложил полковнику Маннергейму отправиться в поездку по Китаю. Миссия была секретная, носила разведывательный характер. По возвращении, в 1908 г. барон лично докладывал о ее итогах Государю Императору (Сегодня этот эпизод, правда без упоминания секретности миссии, преподносится так: "Реакция в то время подняла голову, что ощущалось и в Финляндии. Финский офицер русской армии легко мог оказаться втянутым в конфликт со своим начальством. Брат Маннергейма был выслан из Финляндии как раз в начале этого периода"(14). При этом финский биограф "забывает" упомянуть не только о характере миссии Густава, но и об общении его высланного брата с "отцом независимости Финляндии" Лениным. Но все это, как говорится, "мелочи").
 Однако изменило ли оказанное Высочайшее доверие (аудиенция у Императора), многочисленные другие милости, оказанные ему Государем, внутреннюю суть самого Маннергейма? Вот что он, к примеру, писал своему дяде вскоре после того, как в начале 1909 г. был назначен командиром Владимирского уланского Вел. Кн. Николая Николаевича полка: "В день 200-летия Полтавской битвы я должен отправиться на место сражения с одним из эскадронов полка и флагом. Странная ирония хода истории - мне приходится участвовать в праздновании годовщины поражения моих предков!"(15)
 Не прошло и двух месяцев после принятия полка, как барон отправляется в Люблин, где находился штаб командира 14-го армейского корпуса (в состав которого входил его полк) ген. А. А. Брусилова. "После этой поездки, - пишут биографы, - встречи друзей стали более частыми". И далее: "Генерал Брусилов при встречах с Великим Князем Николаем Николаевичем постоянно рассказывал ему об успехах Маннергейма. Это стало поводом для разговора Великого Князя с Императором..."(16)
 Так, ровно через два года, состоялось новое назначение. Барон Маннергейм получает Л.-Гв. Уланский полк, несший охрану в Спале - летней резиденции и одновременно охотничьих угодьях Императорской Семьи. Его производят в генералы, а вскоре он получает вензеля и аксельбанты, свидетельствующие о принадлежности его к Свите Его Величества. Эти Высочайшие милости не мешают ему быть своим в кругу польских аристократов. Он был принят в домах Тышкевичей, Потоцких, Любомирских - самых родовитых из них. "Я попал, - сообщал он своим родственникам, - в блестящие и гордые своим особым положением высшие круги польского общества"(17).
 Далеко не все были облечены таким доверием. Будущему Военному министру, а в конце 1860-х также лейб-улану В. А. Сухомлинову не помогло даже знание польского языка, которому он выучился в стенах Александровского Виленского кадетского корпуса. "...Кинжал за пазухой в местных семьях, - писал он, - нами всегда чувствовался"(18). Так же считал и благоволивший Маннергейму ген. А. А. Брусилов: "С поляками сходиться нельзя, они непримиримы..."(19)
 С началом войны, несмотря на пресловутый манифест Вел. Кн. Николая Николаевича к полякам, современники свидетельствовали: "Относительно польского населения не надо верить нашим газетам, оно в большинстве настроено враждебно. [...] ...Шайки "соколов" шныряют в местности между Холмом, Люблином и границей [...], зная отлично места, указывают австрийцам дороги, тропы и наши расположения; другие действуют сообща с врагами, тревожа русские войска, где только возможно"(20). "...Польские "сокола", - писал Вел. Кн. Николай Михайлович, - постоянно жарят по нашим войскам, да еще разрывными пулями: мне показывали целые пачки таких патронов, не то "дум-дум", не то охотничьи с воском внутри, - словом, страшно разрушающего свойства. Вот тебе и Гаагская конференция!"(21)
 У барона же складывалось все иначе. Секрет был прост: "Невзирая на мое положение, - писал он, - поляки приняли меня без предубеждения. Как финляндец и убежденный противник руссификации моей родины, я полагал, что понимаю чувства и точку зрения поляков в вопросах, которые можно было назвать жгучими(2)"(22).
 "Личных контактов между русскими и поляками, - вспоминал Маннергейм, - было очень мало, и во время моего общения с поляками на меня смотрели недоверчиво. Это два раза привело к рапорту жандармского управления генерал-губернатору, который, правда, все эти бумаги бросал в корзину(3)"(23).
 Даже осуждение его вступивших с началом первой мировой войны в специально созданные австрийцами части поляков выглядит как-то двусмысленно: "Преступно и подло использовать патриотизм этих людей, потому что они не защищены военным правом, когда идут навстречу опасностям и ответственности, которая много тяжелее, чем ответственность военнослужащих... Хоть бы эти части - в которых даже женские велосипедные отряды - не подпалили всю страну и не вызвали новых несчастий"(24).
 Для сравнения: вот как отозвался на создание в Галиции под австро-германским командованием польских легионов "Стржелец" еврей по происхождению Осип Мандельштам:
 Поляки! Я не вижу смысла
 В безумном подвиге стрелков:
 Иль ворон заклюет орлов?
 Иль потечет обратно Висла?
 Или снега не будут больше
 Зимою покрывать ковыль?
 Или о Габсбургов костыль
 Пристало опираться Польше?
 А ты, славянская комета,
 В своем блужданье вековом
 Рассыпалась чужим огнем,
 Сообщница чужого света!(25)
 Разумеется, многие острые углы до поры до времени сглаживала присяга. Но и она понималась бароном Маннергеймом весьма двусмысленно, словно сообразуясь с внутренней его раздвоенностью. "...17-летняя служба и пребывание на каком-то месте, - признавался он в 1904 г. в письме брату, - создает узы и накладывает обязательства, которые мужчина должен уважать, имея при этом какие угодно взгляды. На войне единичный человек сражается не за какую-то систему правления, а за страну, к армии которой он принадлежит. Я считаю, что нет большой разницы, - делает он это добровольно или по приказу: он делает ни что иное, как исполняет свой долг офицера"(26).
 После знакомства с этими документами, вышедшими из-под пера самого барона, весьма странными по крайней мере выглядят утверждения современных его биографов о том, что Маннергейм был якобы "равнодушен к политике и национальным идеям"(27).
 Что и говорить, воевал барон красиво. Начальник штаба отдельной Гвардейской кавалерийской бригады Л. Елецкий вспоминал: "Его высокая, статная фигура возникала на всех позициях. Покуривая сигару, он появлялся именно в тех местах, где положение становилось критическим"(28).
 В марте 1915 г. командующий 8-й армией ген. А. А. Брусилов, не терявший все это время из вида приглянувшегося ему барона, передал в его подчинение 12-ю кавалерийскую дивизию.
 Земляки Маннергейма, как и все представители маленьких народов, страдающие болезнью гигантомании, без тени сомнения ("а вообще возможно ли это?") утверждают: "Войска под командованием Маннергейма в 1916 г. освободили Румынию от вторгшихся туда австро-венгерских войск"(29).
 18 января 1917 г. дивизия получила приказ двигаться в Бессарабию, где к тому времени сосредоточилась большая часть конницы Юго-Западного фронта.
 В феврале 1917 г. ехавшего в отпуск в Финляндию генерал-майора Маннергейма принял Император. На следующий день была аудиенция у Государыни. "Императрица, - пишет он в воспоминаниях, - казалась измученной и поседела с тех пор, как я Ее видел в последний раз. Обычно сдержанная, по крайней мере, в кругу лиц, редко удостаивавшихся Ее внимания, на сей раз Она была оживленной и весьма заинтересованной. Тринадцатилетний Наследник Алексей забрался на диван подле Нее, откуда Он внимательно слушал мой рассказ. Когда я с одобрением отозвался о полковнике Стурдзе(4), Ее Величество прервала меня:
 - Не тот ли это Стурдза, который сдался и перешел на сторону врага?
 - Ваше Величество, - отвечал я, - всего несколько недель назад я покинул фронт и не могу представить себе подобного. Да я готов руку положить в огонь, если полковник Стурдза способен на такое.
 Между тем в гостинице я получил сообщение о том, что Стурдза фактически дезертировал и что он с аэроплана разбрасывал прокламации, в которых обращался с призывом к войскам ради спасения Румынии не продолжать войну, разрушающую страну, но переходить на сторону немцев"(30).

Похоже, что после того, как нахваливаемый генералом румынский полковник оказался на деле изменником, Государыня прекратила аудиенцию.
 Отсутствие доверия к румынской армии у русских офицеров и генералов, как мы уже писали, - общеизвестный факт. Странно, но Маннергейм, по словам авторов его жизнеописаний, "негодовал", например, "по поводу того, что генерал А. Ф. Рагоза в присутствии румынского офицера связи оскорбительно отозвался о румынах как солдатах. Маннергейм возразил ему, сославшись на храбрость бригады румынского полковника Стурдзы. Когда он впоследствии узнал, что Стурдза со своей бригадой перешел к австрийцам, он не удивился, так как сам мало рассчитывал на преданность румын..."(31) Странно, если не удивился и мало рассчитывал, то почему убеждал Императрицу в обратном?..
 Из Финляндии барон вернулся в Петроград, по его словам, 26 февраля/10 марта. Таким образом, бунт в столице Империи произошел буквально на его глазах.
 Спас барона его друг Эммануил Нобель, директор одноименной фирмы, в квартире которого генерала, по его словам, "приняли более чем хорошо"(32).
 Это знакомство весьма примечательно. В своем выступлении в июне 1998 г., в ходе дискуссии на международном научном коллоквиуме "Россия в первой мировой войне" в С.-Петербурге весьма серьезный современный ученый А. В. Островский обратил внимание на особую роль в подрывной антирусской деятельности семьи известных предпринимателей Нобелей:
 "...На мой взгляд, концепция стихийности до сих пор сохраняет лишь гипотетический характер. [...] Если пожар начинается в одном месте, он может быть случайным. Но если пожар вспыхивает сразу в нескольких местах, нужно искать поджигателей. Между тем складывается впечатление, что утром 23 февраля [1917 г.] рабочие волнения начались почти одновременно сразу на нескольких предприятиях. [...] Волнения начались на Выборгской стороне. [...] Июльские события 1914 г., когда на улицах Петрограда возникают баррикады, тоже начались на Выборгской стороне. [...]
 В связи с этим я хотел бы обратить внимание на то, что Выборгская сторона была своеобразной "вотчиной" Нобеля. И мне хотелось бы привлечь внимание как к нему самому, так и к его предприятиям. Приведу два примера, показывающих, что семья Нобелей заслуживает внимания.
 Тем, кто знаком с историей финского революционного движения, известно имя Сентери (Александра) Нуортевы. Обычно его имя упоминается в связи с его причастностью к организации переезда В. И. Ленина из Финляндии в Швецию в 1907 г. и участием в знаменитой миссии Людвига Мартенса в США в 1919-1921 гг. Менее известно, что Сентери Нуортева был племянником Нобеля. Через несколько дней на очередной научной конференции, посвященной элите российского общества 19 - начала ХХ в., ожидается специальный доклад о родственных связях А. Нуортевы(5).
 Второй пример. Когда 3 декабря 1905 г. в здании Вольного экономического общества в полном составе был арестован Петербургский совет рабочих депутатов, среди арестованных оказался врач Военно-медицинской академии Георгий Павлович Олейников. Если сам этот эпизод известен тем, кто занимался Петербургским советом 1905 г., то далеко не всем известно, что Г. П. Олейников был своим человеком в доме Нобелей, так как был женат на Марте Людвиговне Нобель.
 Я мог бы привести и другие примеры подобного рода. Но и приведенных достаточно, чтобы понять, что семья Нобелей заслуживает внимание не только с точки зрения предпринимательской деятельности, но и с точки зрения ее связей с оппозиционными и революционными кругами"(33).
 К другим подобным знакомствам барона Маннергейма можно отнести последнее его серьезное увлечение - графиню Гертруд Арко-Валлей, сестру известных шведских банкиров Валленбергов, тетю небезызвестного Рауля Валленберга(34), шведского дипломата, проводившего в 1944-1945 гг. спецоперацию по вывозу евреев из Венгрии, за что "государством Израиль" ему было присвоено звание "Праведника народов мира". По каким-то до сих пор неизвестным причинам он был арестован советскими спецслужбами и безследно исчез...
 Но продолжим. В ночь на 2/15 марта генерал Маннергейм сел в спальный вагон московского поезда. Возвращался он на фронт через Москву и Киев, собственными глазами убедившись, что "революция распространялась как лесной пожар"(35).
 "..
Сергей ФОМИН

Сноски
 1) Сейчас ее предпочитают именовать "борьбой за изменение законов Финляндии" (Власов Л. В. Маннергейм. М. 2005. С. 54).
 2) Вот как это место "переводят" наши издатели мемуаров: "Как финн и убежденный противник политики руссификации, я думал, что понимаю чувства поляков и их точку зрения на те вопросы, которые можно было считать взрывоопасными. Несмотря на это, поляки относились ко мне с предубеждением" (Маннергейм К. Г. Мемуары. М. 1999. С. 46).
 3) А вот еще один наш "перевод": "Контакты между русскими и поляками были сведены к минимуму, поэтому к моим попыткам наладить в полку нормальные отношения поляки относились с подозрением". Далее текст обрывается (Маннергейм К. Г. Мемуары. С. 46).
 4) Командир 7-й румынской бригады. Князь считался самым богатым помещиком Румынии. "Военные действия шли в районе, где он владел семью тысячами гектаров плодородной земли, с тысячами батраков. Его роскошный особняк в Яссах мог соперничать только со зданием русской миссии и был несравним со скромным жилищем Короля Румынии" (Власов Л. В. Маннергейм. С. 178). - С. Ф.
 5) См.: Родионов А. В. А. Ф. Нуортева в родственном окружении // Из глубины времен. Вып. 10. СПб. 1998. С. 243-274. - С. Ф.
 6) В ответ на сообщения газет после начала мятежа об "измене Корнилова" Государь "сильно возмутился" и "с горечью сказал: "Это Корнилов-то изменник?" (Российский архив. Т. 8. М 1998. С. 148).
 7) Некоторые нынешние "зарубежники" сетуют, что "благому намерению" Маннергейма "освободить" Петербург помешали-де "русские ура-патриоты, не желавшие "торговать завоеваниями Петра Великого"" (Глазков К. В. Белое дело генерала России и маршала Финляндии Карла Густава Маннергейма // Православная Русь. Джорданвилль. 2001. № 16. С. 15). Придерживавшиеся таких же, как автор этой статьи, взглядов соотечественники, понятно, всё готовы были отдать за кусочек той, спокойной дореволюционной жизни для себя. Ну, еще, может быть, для своих родственников. Максимум - для друзей.
 8) Напомним: речь шла о Карельском перешейке, входившем в состав Русского государства в момент его рождения. В 1617 г. владевшей Финляндией Швеции удалось отторгнуть его у ослабленной смутой России. В 1721 г. Император Петр Великий возвратил утраченное, восстановив первоначальную границу России. Лишь 90 лет спустя, в 1811 г., через два года после присоединения Великого Княжества Финляндского к России (взятого на шпагу у Швеции), Император Александр 1 включил в его состав Карельский перешеек (землю, никогда не входившую в число собственно финских территорий). Требования Сталина по отношении к Финляндии, заявил А. Гитлер во время личной встречи 4 марта 1940 г. шведскому путешественнику С. Гедину, "естественны и умеренны. Они касаются территорий, которые прежде были русскими. Он хочет, однако, лишь малой части этих территорий" (Хозиков В. Забытый кумир фюрера. М. 2004. С. 607). Такого же мнения придерживались Геринг, Риббентроп и др. деятели Третьего Рейха (Там же. С. 597, 610). "Я считаю, - сказал в доверительной беседе 11 марта 1940 г. Геббельс, - что столь мощная держава, как Россия, не может мириться с существованием мощной укрепленной линией другого государства практически в пригородах Ленинграда" (Там же. С. 619). "Здесь, в Берлине, - признался 18 ноября 1940 г. в личном разговоре с Гедином статс-секретарь германского МИД Э. фон Вайцзеккер, - мы ждали, что Россия выдвинет более серьезные требования. Для нас стало неожиданностью, что Россия удовольствовалась столь малым" (Там же. С. 645).
 9) Определенные надежды с Великим Князем связывали и финские сепаратисты. Так, в специальную сводку штаба Юго-Западного фронта была включена следующая информация: "5 сентября 1915 года житель финского города Сортавала Вольфрид Унгер прислал Великому Князю Николаю Николаевичу письмо, в котором говорил, что, по его мнению, Россия нуждается в диктаторе, в котором он видит Великого Князя. "Дайте мне возможность, и я провозглашу автономию Финляндии и налажу производство оружия для армии..."" (Власов Л. Маннергейм. С. 147). Последняя личная встреча барона с Великим Князем произошла по приглашению последнего в Шуаньи поздней осенью 1919 г. во время визита Маннергейма во Францию. "Прием, - читаем в биографии Маннергейма, - был устроен очень радушный. Великий Князь изменился, стал любезным и тактичным, забыв свой любимый русский мат. Внимательно выслушав подробный рассказ Маннергейма о событиях в Финляндии и его отношениях с генералами Юденичем, Родзянко и Артемьевым, Николай Николаевич обнял Густава, поцеловал и сказал: "Поздравляю вас, барон, с тем, что вы выполнили свой долг офицера Русской армии, чего не могли сделать в России ни Колчак, ни Деникин, ни Юденич. Еще в прошлом столетии я говорил Императору, что таких офицеров, как вы, у нас в России единицы. Вы, Густав Карлович, оправдали мое доверие"" (Там же. С. 217-218). - С. Ф.
 10) М. И. Цветаева. Лебединый стан.

Примечания
 1 Палач финского народа // Правда. 1939. 4 декабря.
 2 Иоффе Э. Линии Маннергейма. Письма и документы. Тайны и открытия. С. 10.
 3 См. газету "Русский Вестник" № 7
 4 Вайну Х. Многоликий Маннергейм // Новая и новейшая история. 1997. № 5. С. 167.
 5 Иоффе Э. Линии Маннергейма. Письма и документы. Тайны и открытия. С. 43.
 6 Вирмавирта Я. Карл Густав Эмиль Маннергейм // Вопросы истории. 1994. № 1. С. 58.
 7 Вайну Х. Многоликий Маннергейм. С. 143.
 8 Там же. С. 144. Власов Л. Маннергейм. М. 2005. С. 57.
 9 Власов Л. Маннергейм. С. 53.
 10 Там же. Фото на вклейке между с. 96-97.
 11 Иоффе Э. Линии Маннергейма. Письма и документы. Тайны и открытия. С. 62.
 12 Там же. С. 61.
 13 Там же. С. 120.
 14 Вирмавирта Я. Карл Густав Эмиль Маннергейм. С. 59.
 15 Иоффе Э. Линии Маннергейма. Письма и документы. Тайны и открытия. С. 38.
 16 Власов Л. Маннергейм. С. 95.
 17 Там же. С. 97.
 18 Сухомлинов В. А. Воспоминания. Минск. 2005. С. 51.
 19 "Считаю тебя, перед Богом и людьми, своей невестой". Генерал Брусилов - Надежде Желиховской // Источник. М. 1994. № 5. С. 14.
 20 Записки Н. М. Романова // Красный архив. Т. 47-48. М. 1931. С. 153.
 21 Там же. С. 149.
 22 Иоффе Э. Линии Маннергейма. Письма и документы. Тайны и открытия. С. 97.
 23 Власов Л. Маннергейм. С. 96-97.
 24 Иоффе Э. Линии Маннергейма. Письма и документы. Тайны и открытия. С. 101.
 25 Куняев С. Ю. Поэзия. Судьба. Россия. Кн. 3. Шляхта и мы. М. 2002. С. 82.
 26 Иоффе Э. Линии Маннергейма. Письма и документы. Тайны и открытия. С. 55.
 27 Власов Л. В. Густав Маннергейм в Петербурге. СПб. 2003. С. 63.
 28 Иоффе Э. Линии Маннергейма. Письма и документы. Тайны и открытия. С. 103.
 29 Вайну Х. Многоликий Маннергейм. С. 146.
 30 Маннерхеим Г. Миннен. Дел. И. 1882-1930. Хелсингфорс. 1951. С. 183.
 31 Вайну Х. Многоликий Маннергейм. С. 14. См.: Маннергейм К. Г. Мемуары. С. 69.
 32 Маннергейм К. Г. Мемуары. С. 73-75.
 33 Россия и первая мировая война. (Материалы международного научного коллоквиума). СПб. 1999. С. 69-70. См. также: Островский А. В. Кто стоял за спиной Сталина? СПб.-М. 2002. С. 491-508.
 34 Власов В. Маннергейм. С. 294.
http://www.rv.ru/content.php3?id=6223