3
Сны - вот что связывает меня прочнее всего с этим уголком мира, далёким и неродным. Зеркало разлетелось вдребезги, но один осколок всё-таки застрял, попав в сердце. Этот осколок - мои сны.
Устало опустить голову на подушку и закрыть глаза. Кроме темноты и отдыха там будет что-то ещё, и это что-то - мой острый обломочек зеркала, один из многих, брызнувших в разные стороны. Кому достались остальные?
Вошёл, твёрдый и спокойный, как всегда, слегка улыбался чему-то. Уже успели привыкнуть, что он так входит.
- Я пришёл сказать, что сегодня вечером я буду вынужден пойти в Лейстрендж-холл.
- Что?! - поражённо, одна.
- Зачем? - чуть спокойнее, другая.
- Я дал слово. - Мерно, всё с той же лёгкой улыбкой.
Что скажешь? Становится ясно, что этого не избежать. И струна в таком натяжении, что вот-вот лопнет. Спрашиваем несдержанно, нервно, не нуждаясь ни в ответах, ни в самих вопросах, но выплёскивая эту горькую досаду бессилия, захлестнувшую мгновенно.
- Но Вы увидете там Лейстренджей! Вы знаете, что это значит?
- Да, конечно, - спокойно, немного удивлённо даже.
- И Вам придётся назвать себя! Вы знаете, что потом случится? Чем это Вам грозит!
- Да, конечно, - уже откровенно посмеиваясь. - Я, конечно, знаю.
- Вы не можете не ходить? - Как-то мигом утихнув.
- Я дал слово мистеру Малфою.
- Тогда прощайте.
Как будто перечеркнув внутри имя. Прощайте. Оказавшись между двух стен, которые выставили ненарушимые законы чести, Вы умрете, и мы спокойно принимаем это, потому что знаем - иначе Вы не сможете, иначе не будет. Прощайте.
Потом - ходить в одиночестве по пустой улице и думать - будет убит, если не вмешается чудо, догнала теперь и его смертельная тень, холодная и твёрдая, как железо, которой сам навстречу сделаешь шаг, потому что не сможешь иначе...
И в письме потом написать: Этого друга Вы вряд ли увидете снова. Если он вернётся, это будет чудо. Впрочем, мы все в одной лодке, возможно, уже утром Вам отдадут это письмо, потому что я больше ничего не смогу Вам рассказать...
Проснуться на судорожном вдохе.
Чудо вмешалось. И он вернулся, хотя мы не ждали увидеть его снова. И мы пережили ту ночь, и многое было.
Но это принятие неизбежной доли, неотвратимой смерти того, кто стоит с тобой рядом. Того, кому ты подставил бы плечо, в чём и давал клятву много лет назад, не зная тогда ещё, кем он будет, твой брат по оружию и по пути... Но наступит однажды день, когда не будешь иметь права попытаться спасти, когда не должен будешь пытаться остановить занесённый меч... И тогда только Чудо спасёт, как спасло и его, и нас всех. Но оно приходит один ра на сотню, на тысячу. И этот один раз уже был с нами.
Я вернусь когда-нибудь. Это не обещание и не пожелание, просто я знаю, что вернусь когда-то.
Посмотрю, что стало с вами, ещё три месяца назад вовсе мне незнакомыми, раскрывавшимися, как цветы, в случайных чертах и вспышках. Кажется, мне даже вас нехватает. Впрочем, это пройдёт, наверное.
Посмотрю, что с вами станет.
И что станет с вашим краем, в судьбе которого мне так странно довелось принять и не принять участие.
Устало опустить голову на подушку и закрыть глаза. Кроме темноты и отдыха там будет что-то ещё, и это что-то - мой острый обломочек зеркала, один из многих, брызнувших в разные стороны. Кому достались остальные?
Вошёл, твёрдый и спокойный, как всегда, слегка улыбался чему-то. Уже успели привыкнуть, что он так входит.
- Я пришёл сказать, что сегодня вечером я буду вынужден пойти в Лейстрендж-холл.
- Что?! - поражённо, одна.
- Зачем? - чуть спокойнее, другая.
- Я дал слово. - Мерно, всё с той же лёгкой улыбкой.
Что скажешь? Становится ясно, что этого не избежать. И струна в таком натяжении, что вот-вот лопнет. Спрашиваем несдержанно, нервно, не нуждаясь ни в ответах, ни в самих вопросах, но выплёскивая эту горькую досаду бессилия, захлестнувшую мгновенно.
- Но Вы увидете там Лейстренджей! Вы знаете, что это значит?
- Да, конечно, - спокойно, немного удивлённо даже.
- И Вам придётся назвать себя! Вы знаете, что потом случится? Чем это Вам грозит!
- Да, конечно, - уже откровенно посмеиваясь. - Я, конечно, знаю.
- Вы не можете не ходить? - Как-то мигом утихнув.
- Я дал слово мистеру Малфою.
- Тогда прощайте.
Как будто перечеркнув внутри имя. Прощайте. Оказавшись между двух стен, которые выставили ненарушимые законы чести, Вы умрете, и мы спокойно принимаем это, потому что знаем - иначе Вы не сможете, иначе не будет. Прощайте.
Потом - ходить в одиночестве по пустой улице и думать - будет убит, если не вмешается чудо, догнала теперь и его смертельная тень, холодная и твёрдая, как железо, которой сам навстречу сделаешь шаг, потому что не сможешь иначе...
И в письме потом написать: Этого друга Вы вряд ли увидете снова. Если он вернётся, это будет чудо. Впрочем, мы все в одной лодке, возможно, уже утром Вам отдадут это письмо, потому что я больше ничего не смогу Вам рассказать...
Проснуться на судорожном вдохе.
Чудо вмешалось. И он вернулся, хотя мы не ждали увидеть его снова. И мы пережили ту ночь, и многое было.
Но это принятие неизбежной доли, неотвратимой смерти того, кто стоит с тобой рядом. Того, кому ты подставил бы плечо, в чём и давал клятву много лет назад, не зная тогда ещё, кем он будет, твой брат по оружию и по пути... Но наступит однажды день, когда не будешь иметь права попытаться спасти, когда не должен будешь пытаться остановить занесённый меч... И тогда только Чудо спасёт, как спасло и его, и нас всех. Но оно приходит один ра на сотню, на тысячу. И этот один раз уже был с нами.
Я вернусь когда-нибудь. Это не обещание и не пожелание, просто я знаю, что вернусь когда-то.
Посмотрю, что стало с вами, ещё три месяца назад вовсе мне незнакомыми, раскрывавшимися, как цветы, в случайных чертах и вспышках. Кажется, мне даже вас нехватает. Впрочем, это пройдёт, наверное.
Посмотрю, что с вами станет.
И что станет с вашим краем, в судьбе которого мне так странно довелось принять и не принять участие.