Мое путешествие на "России". Обрывки путевых записок
Начинается, товарищи. Собралась, тряпка, превозмогла свои ностальгические печали и начинаю безудержно графоманствовать. Как правило, под катами будет очень много текста и довольно много фотографий. (Предупреждение для читателей с нестабильной психикой, хе-хе).
Хотя картинки, наверное, пойдут отдельными постами.
Поехали. Переживу это путешествие еще раз, а вы - айда вместе со мной.
Часть первая. Приближение издалека
Поезд Санкт-Петербург - Мурманск, 15 сентября
- Устал уже лежать. С Украины через Петербург три дня еду - и все лежу, - задумчиво говорит мой сосед по купе - маленький стареющий мужик, с чудовищно большим бултыхающимся животом, коротко стриженный и похожий на весьма упитанного седого ежика.
Я деликатно пожимаю плечами. Дольше, чем сейчас, в свои двадцать пять на поездах не ездила. Если говорить откровенно, поезд - не самое лучшее средство перемещения, потому что в какой-то момент усталость берет верх над блаженной расслабленностью, охватывающей в первые часы езды, и ты уже отсиживаешь пятую точку до полной нечувствительности, раздраженно почесывая затекающие ноги и немытую шею. И ждешь - когда же наконец ссыплешься со всеми кутулями на грешную, но такую твердую землю.
Станция со странным названием Африканда - для Мурманской области тем более удивительна. Проехали уже и город энергетиков Полярные зори. А первую радость от увиденного принесла Кандалакша - с гигантскими сопками, похожими на пестрых темно-желтых, «черепаховых» кошек, разлегшихся по берегам огромного залива. Выпуталось из-под смятого одеяла туч солнышко, стало гладить спины кошек-сопок прямыми белыми лучами, и вода в заливе мгновенно превратилась в расплавленное белесое серебро, на которое и глядеть-то больно, но отвести глаза уж точно невозможно.
Мурманский край снова напомнил мне Южную Осетию. Такие же большие утесы, с россыпями камней на склонах - словно древние великаны-каменотесы искали что-то, разбросали булыжники, да так и не нашли. Лес, правда, здесь гораздо гуще и разнообразней - но преобладают тоже ели, мохнатые, стройные, мостящиеся рядами среди вкраплений берез.
Осень здесь какая-то отчаянно-буйная по краскам и в тоже самое время очень спокойная, словно застывшая без ветра. Проезжали с утречка Карелию, так там вообще весь спектр от красного до фиолетового, и особенно кричат цветом осины - отчаянно рдеющие, ярко-алые или с розоватым отливом.
Поезд я люблю только тем, что это время своеобразного небытия, когда ты полностью отключен от повседневной и привычной жизни, вываливаешься из нее - ополоумевший и загнанный (как я вчера, на перроне Ладожского, злая как собака, с с тяжелыми сумками и тысячей недоделанных на работе дел). У тебя нет ни интернета, ни толковой мобильной связи, и ты смотришь, смотришь - до головокружения на пролетающие мимо брусничные болота, на реки, порой глубокие, иной раз обнажающие свои каменные хребты на дне. И сопки, поддерживающие на спинах серое небо, пасущие клочья тумана на вершинах.
Удивительное дело - дорога. От нее в любом случае устаешь еще больше, чем от повседневного труда. И главное - столько складных мыслей проплывает в голове. Садись да пиши готовый роман! Ан нет - как только принимаешься стучать по клавиатуре, мысль сворачивается, скукоживается, насмешливо подмигнув, и кусает сама себя за хвост, превращаясь при этом в обыкновенную банальщину.
Боязно, что не сложится. В определенном смысле очень боюсь этого рейса. Не морозов и каких-то лишений, не льдов и глубин, не качки, не работы, естественно, а страшно боюсь двух вещей. Во-первых, что мое отношение к атомоходам окажется "розово-очечным", наносным, что не будет в нем ни глубины, ни понимания, и что оно пройдет, и я к концу путешествия могу возненавидеть и ледокол, и его команду и все на свете. И второе - что не удастся найти общего языка с ледокольщиками. Что не увижу в них толком ни людей, ни профессионалов; и они во мне - тоже, что окажусь там совершенно никому не нужной, надоевшей вусмерть, и все опять же будет зазря.
Но - вперед и только вперед. Назвался груздем - полезай не только в кузов, но и в банку под закатку.
Многие северные города производят, конечно, далеко не лучшее впечатление. Плоды поздне-советской индустриализации, сейчас наполовину разрушенные и покинутые.
Из Мурманска молодежь тоже бежит, рассказывали мне. А ведь этот город совершенно, невообразимо прекрасен, в чем-то гораздо красивее Петербурга. Если бы в регионах нормальные деньги платили, то не нужны даром все эти столицы.
Солнце меж тем уже обежало полукруг и прячется за другой стороной вагона, заливая молочно-белым светом небесное пространство за цепью туч. Темнеет уже рано. Жаль, по темноте приеду.
Уже немного осталось. Скоро увижу горячо любимый мною город.
Хотя картинки, наверное, пойдут отдельными постами.
Поехали. Переживу это путешествие еще раз, а вы - айда вместе со мной.
Часть первая. Приближение издалека
Поезд Санкт-Петербург - Мурманск, 15 сентября
- Устал уже лежать. С Украины через Петербург три дня еду - и все лежу, - задумчиво говорит мой сосед по купе - маленький стареющий мужик, с чудовищно большим бултыхающимся животом, коротко стриженный и похожий на весьма упитанного седого ежика.
Я деликатно пожимаю плечами. Дольше, чем сейчас, в свои двадцать пять на поездах не ездила. Если говорить откровенно, поезд - не самое лучшее средство перемещения, потому что в какой-то момент усталость берет верх над блаженной расслабленностью, охватывающей в первые часы езды, и ты уже отсиживаешь пятую точку до полной нечувствительности, раздраженно почесывая затекающие ноги и немытую шею. И ждешь - когда же наконец ссыплешься со всеми кутулями на грешную, но такую твердую землю.
Станция со странным названием Африканда - для Мурманской области тем более удивительна. Проехали уже и город энергетиков Полярные зори. А первую радость от увиденного принесла Кандалакша - с гигантскими сопками, похожими на пестрых темно-желтых, «черепаховых» кошек, разлегшихся по берегам огромного залива. Выпуталось из-под смятого одеяла туч солнышко, стало гладить спины кошек-сопок прямыми белыми лучами, и вода в заливе мгновенно превратилась в расплавленное белесое серебро, на которое и глядеть-то больно, но отвести глаза уж точно невозможно.
Мурманский край снова напомнил мне Южную Осетию. Такие же большие утесы, с россыпями камней на склонах - словно древние великаны-каменотесы искали что-то, разбросали булыжники, да так и не нашли. Лес, правда, здесь гораздо гуще и разнообразней - но преобладают тоже ели, мохнатые, стройные, мостящиеся рядами среди вкраплений берез.
Осень здесь какая-то отчаянно-буйная по краскам и в тоже самое время очень спокойная, словно застывшая без ветра. Проезжали с утречка Карелию, так там вообще весь спектр от красного до фиолетового, и особенно кричат цветом осины - отчаянно рдеющие, ярко-алые или с розоватым отливом.
Поезд я люблю только тем, что это время своеобразного небытия, когда ты полностью отключен от повседневной и привычной жизни, вываливаешься из нее - ополоумевший и загнанный (как я вчера, на перроне Ладожского, злая как собака, с с тяжелыми сумками и тысячей недоделанных на работе дел). У тебя нет ни интернета, ни толковой мобильной связи, и ты смотришь, смотришь - до головокружения на пролетающие мимо брусничные болота, на реки, порой глубокие, иной раз обнажающие свои каменные хребты на дне. И сопки, поддерживающие на спинах серое небо, пасущие клочья тумана на вершинах.
Удивительное дело - дорога. От нее в любом случае устаешь еще больше, чем от повседневного труда. И главное - столько складных мыслей проплывает в голове. Садись да пиши готовый роман! Ан нет - как только принимаешься стучать по клавиатуре, мысль сворачивается, скукоживается, насмешливо подмигнув, и кусает сама себя за хвост, превращаясь при этом в обыкновенную банальщину.
Боязно, что не сложится. В определенном смысле очень боюсь этого рейса. Не морозов и каких-то лишений, не льдов и глубин, не качки, не работы, естественно, а страшно боюсь двух вещей. Во-первых, что мое отношение к атомоходам окажется "розово-очечным", наносным, что не будет в нем ни глубины, ни понимания, и что оно пройдет, и я к концу путешествия могу возненавидеть и ледокол, и его команду и все на свете. И второе - что не удастся найти общего языка с ледокольщиками. Что не увижу в них толком ни людей, ни профессионалов; и они во мне - тоже, что окажусь там совершенно никому не нужной, надоевшей вусмерть, и все опять же будет зазря.
Но - вперед и только вперед. Назвался груздем - полезай не только в кузов, но и в банку под закатку.
Многие северные города производят, конечно, далеко не лучшее впечатление. Плоды поздне-советской индустриализации, сейчас наполовину разрушенные и покинутые.
Из Мурманска молодежь тоже бежит, рассказывали мне. А ведь этот город совершенно, невообразимо прекрасен, в чем-то гораздо красивее Петербурга. Если бы в регионах нормальные деньги платили, то не нужны даром все эти столицы.
Солнце меж тем уже обежало полукруг и прячется за другой стороной вагона, заливая молочно-белым светом небесное пространство за цепью туч. Темнеет уже рано. Жаль, по темноте приеду.
Уже немного осталось. Скоро увижу горячо любимый мною город.