Михаил Дынкин
***
не гадай по руке, ибо линии смоет вода
в черепном коробке - отсыревшие спички стыда
Купидон на посту прижимает к груди АКМ
зубы Кадма растут в челюстях неевклидовых схем
а в Троянском коне завелись боевые кроты
и до самых корней пробирает боязнь темноты
фокусируешь взгляд, да выходит из фокуса свет
силуэты дриад растворяются в черной листве
и летишь до утра, простирая стальные персты
то по Лысым горам, то над лентой сухой бересты
быстрым небом разлук, провожаемый лаем собак
гастролер-демиург с самодельною бомбой в зубах
***
Здравствуй, Паллада. - Паллада глядит в небеса.
А над Элладой не то чтобы клин поднялся -
пара трирем, паутиной обвитые мачты.
Осень, наверно. Триремы летят на юга.
Греки в таверне плечами пожмут: на фига?
Бурые кровли. И солнце краснее команча.
Кто там южнее? Вандалы? Вандалов давно
выгнали в шею преемники греков. Окно
утром откроешь - гостиничный номер проветрить,
холодно станет и видишь не Музу, а zoom
площади старой, текущую сверху лазурь,
бурые кровли и чернорабочих на верфи.
Бурые кровли. И по барабану, my dear,
мне - сколько крови впитает парадный мундир
лорда Итаки, покуда веселые свиньи
розы Цирцеи бессмысленно топчут, и день
мерзнет в прицеле, где демоны ищут свой дем;
кроме Сократа, никто не общается с ними.
Бурые кровли. И вдруг налетает снежок.
Выйдет из комы какой-нибудь местный божок,
слезет с Олимпа - под горкою рыщут якуты.
Юг или север - куда бы тебя ни несло -
тень Одиссея услужливо держит весло...
Нет, не мигрень, но добавь-ка, Ксантиппа, цикуты.
***
По закатному небу бредут кучевые волы.
Сядешь с Гофманом кофе... остыл. И внутри холодает,
точно скрипка рыдает и снег засыпает стволы,
вертит синей башкою и сам на ветвях засыпает.
Так, наверно, и надо, чтоб холодно, сумрачно чтоб;
чтоб трамвай за окошком, чей номер тройная шестёрка.
И поди разбери - кони блед или кони в пальто
входят в заднюю дверь, прижимаются мордами к стёклам.
Вспомнишь детские страхи - приснятся горбун и палач,
кафедральные выси, оскаленный кучер на козлах...
А скрипач всё лабает и брошенный Танечкой мяч
всё скользит и не тонет, настолько Фонтанка промёрзла.
Новозаветное
У Ирода то казни, то балы.
Зайдёшь с докладом - отвисает челюсть.
Сдвигаются массивные столы
и суетится вкрадчивая челядь.
А в Вифлееме - музыка в цвету,
парящий хлев со спрятанным младенцем.
Садится Понтий на плетёный стул
и созерцает маленькое сердце
на грубом блюде с трещиной по всей
длине и свет в рукав широкий прячет...
Лев муравьиный роется в овсе.
Роятся сны и ничего не значат.
2
Не держит звёзды золотистый клей;
подует ветер - тотчас их рассеет.
Встречает фарисея саддукей
и оба превращаются в ессеев.
И тут же утро открывает глаз
из красной яшмы... падает монета.
Так зыбко всё, что оболочки нас
перетекают в разные предметы.
Горят мезузы. Лестница горит -
та, по которой ангелы... И Плотник,
скрестивши руки, постигает ритм
столпов песчаных и существ бесплотных.
***
Я буду петь декабрьский мокрый снег.
Ты будешь слушать слюдяное эхо.
Мы в старом доме встретимся во сне
и на диван повалимся от смеха.
О, этот скрип заржавленных пружин;
обои, отходящие от стенки...
Мне кажется, я здесь когда-то жил:
днём жёг камин, а ночью жарил гренки.
Смеёшься? Я и сам смеюсь. Десант
паучий опускается на плиты.
А над крыльцом бормочет зимний сад:
"Я знаю их. Два года как убиты."
Озябшей веткой тянется к звонку:
"Напомнить им?" - И мнётся, сомневаясь.
А мы уже взлетаем к потолку,
смеясь и торопливо раздеваясь.
...
http://termitnik.ru/author/mdynkin66/
не гадай по руке, ибо линии смоет вода
в черепном коробке - отсыревшие спички стыда
Купидон на посту прижимает к груди АКМ
зубы Кадма растут в челюстях неевклидовых схем
а в Троянском коне завелись боевые кроты
и до самых корней пробирает боязнь темноты
фокусируешь взгляд, да выходит из фокуса свет
силуэты дриад растворяются в черной листве
и летишь до утра, простирая стальные персты
то по Лысым горам, то над лентой сухой бересты
быстрым небом разлук, провожаемый лаем собак
гастролер-демиург с самодельною бомбой в зубах
***
Здравствуй, Паллада. - Паллада глядит в небеса.
А над Элладой не то чтобы клин поднялся -
пара трирем, паутиной обвитые мачты.
Осень, наверно. Триремы летят на юга.
Греки в таверне плечами пожмут: на фига?
Бурые кровли. И солнце краснее команча.
Кто там южнее? Вандалы? Вандалов давно
выгнали в шею преемники греков. Окно
утром откроешь - гостиничный номер проветрить,
холодно станет и видишь не Музу, а zoom
площади старой, текущую сверху лазурь,
бурые кровли и чернорабочих на верфи.
Бурые кровли. И по барабану, my dear,
мне - сколько крови впитает парадный мундир
лорда Итаки, покуда веселые свиньи
розы Цирцеи бессмысленно топчут, и день
мерзнет в прицеле, где демоны ищут свой дем;
кроме Сократа, никто не общается с ними.
Бурые кровли. И вдруг налетает снежок.
Выйдет из комы какой-нибудь местный божок,
слезет с Олимпа - под горкою рыщут якуты.
Юг или север - куда бы тебя ни несло -
тень Одиссея услужливо держит весло...
Нет, не мигрень, но добавь-ка, Ксантиппа, цикуты.
***
По закатному небу бредут кучевые волы.
Сядешь с Гофманом кофе... остыл. И внутри холодает,
точно скрипка рыдает и снег засыпает стволы,
вертит синей башкою и сам на ветвях засыпает.
Так, наверно, и надо, чтоб холодно, сумрачно чтоб;
чтоб трамвай за окошком, чей номер тройная шестёрка.
И поди разбери - кони блед или кони в пальто
входят в заднюю дверь, прижимаются мордами к стёклам.
Вспомнишь детские страхи - приснятся горбун и палач,
кафедральные выси, оскаленный кучер на козлах...
А скрипач всё лабает и брошенный Танечкой мяч
всё скользит и не тонет, настолько Фонтанка промёрзла.
Новозаветное
У Ирода то казни, то балы.
Зайдёшь с докладом - отвисает челюсть.
Сдвигаются массивные столы
и суетится вкрадчивая челядь.
А в Вифлееме - музыка в цвету,
парящий хлев со спрятанным младенцем.
Садится Понтий на плетёный стул
и созерцает маленькое сердце
на грубом блюде с трещиной по всей
длине и свет в рукав широкий прячет...
Лев муравьиный роется в овсе.
Роятся сны и ничего не значат.
2
Не держит звёзды золотистый клей;
подует ветер - тотчас их рассеет.
Встречает фарисея саддукей
и оба превращаются в ессеев.
И тут же утро открывает глаз
из красной яшмы... падает монета.
Так зыбко всё, что оболочки нас
перетекают в разные предметы.
Горят мезузы. Лестница горит -
та, по которой ангелы... И Плотник,
скрестивши руки, постигает ритм
столпов песчаных и существ бесплотных.
***
Я буду петь декабрьский мокрый снег.
Ты будешь слушать слюдяное эхо.
Мы в старом доме встретимся во сне
и на диван повалимся от смеха.
О, этот скрип заржавленных пружин;
обои, отходящие от стенки...
Мне кажется, я здесь когда-то жил:
днём жёг камин, а ночью жарил гренки.
Смеёшься? Я и сам смеюсь. Десант
паучий опускается на плиты.
А над крыльцом бормочет зимний сад:
"Я знаю их. Два года как убиты."
Озябшей веткой тянется к звонку:
"Напомнить им?" - И мнётся, сомневаясь.
А мы уже взлетаем к потолку,
смеясь и торопливо раздеваясь.
...
http://termitnik.ru/author/mdynkin66/