В Костроме родились: основатель русского театра Ф. Г. Волков; механик-самоучка
П.А. Зарубин; поэт А. Н. Плещеев; поэтесса Ю.В. Жадовская; синолог С.М. Георгиевский; публицист, издатель, ученый-математик, искусствовед, крупный промышленник, финансист, благотворитель Ф.В. Чижов. В Костроме произошло убийство или самоубийство (уголовное дело Клыковых), послужившее фабулой для «Грозы» Островского.
**
Многие из стихов Жадовской положены на музыку Даргомыжским, Варламовым, Глинкой, Рахманиновым. В «Москвитянине» в 1843 г. было напечатано одно из первых ее стихотворений.
Но Жадовская известна даже может быть не стихами, а трагической судьбой. Отец ее, Валериан Никандрович, морской офицер, выйдя в отставку, женился. В семье была дисциплина как на корабле. Все делалось по свистку, к вечернему чаю все обязаны были являться по удару рынды. Лестница на второй этаж, переделанная на флотский манер, была очень крутой, чтобы прислуга быстрее являлась по свистку. В результате, один слуга оступился с самоваром в руках, обварился, его не спасли. Потом сломала ногу горничная. Наконец, жена свалилась с лестницы. Она была на третьем месяце. Юлия родилась 29 июня 1824 года. У девочки не было кисти левой руки, а правая рука была трехпалой и слабой. Всю жизнь она страдала мигренями.
По смерти матери воспитывалась у бабушки. На шестом году бабушка ее научила грамоте и заставляла читать произведения русской литературы. Писать Юлия выучилась самоучкой.
С 13-и лет девочка жила у тетки, Анны Ивановны Корниловой, известной в печатном мире под своей девичьей фамилией - Готовцевой. Через год Юлия стала понимать французский, приобрела сведения по истории и географии. Священник учил ее Закону Божьему. Затем воспитывалась в пансионе благородных девиц в Костроме. Когда ей исполнилось 16 лет, отец увез ее в Ярославль. Она брала уроки русского языка и словесности у преподавателя гимназии П.М. Перевлесского, самого увлеченного литературой. Уроки принесли ей много пользы и вскоре она взялась за перо. Через три года Перевлесский, впоследствии профессор Лицея, просил ее руки, но отец отказал.
Отец приобретал для дочери все литературные новинки, вывозил в Москву и Петербург. Ее познакомили с Тургеневым, Вяземским, Аксаковым, Загоскиным и другими известными писателями. В 1846 году вышел первый сборник. Белинский отметил ее талант, но выразил сожаление, что «источник вдохновения этого таланта, не жизнь, а мечта». Жадовская вспоминала о Белинском:
Не твердил он мне льстивых речей,
Не смущал похвалою медовой,
Но запало мне в душу навек
Его резко-правдивое слово...
Она публиковалась в московских, ярославских и петербургских изданиях. Отзыв рецензента «Современника»: «задушевность, полная искренность чувства и спокойна простота его выражения - вот главные достоинства стихотворений г-жи Жадовской. Настроение чувств ее - грустное; главные мотивы ее - задумчивое созерцание природы, сознание одиночества в мире, воспоминание о былом, когда-то светлом, счастливом, но безвозвратно прошедшем».
В 1857 году Ю.В. Жадовская обратила на себя внимание публики замечательным романом «В стороне от большого света».
В 38 лет она вышла замуж. По смерти отца, супруги вернулись из Ярославля в Кострому. В 1873 году купили усадьбу, где писательница, наконец, обрела «земной рай». Умерла 28 июля 1883 года. Через одиннадцать лет ее
младший брат издал собрание сочинений в четырех томах.
***
Костромской уроженец Ф. В. Чижов (1811-1877) родился в семье учителя гимназии, происходившего из духовного звания. Окончил петербургский университет со степенью кандидата физико-математических наук, где был впоследствии профессором, причем явился на первую лекцию в студенческом мундире, за неимением средств на штатское платье. После чего коллеги собрали для него необходимую сумму для приобретения обмундирования. Читал тригонометрию, матан и начерталку.
Впервые в России издал труд о паровых машинах.
Потом он путешествовал по славянским землям, где, по доносу австрийцев, был заподозрен в антигосударственных взглядах, арестован, сидел в Петропавловской крепости, потом допрошен лично императором Николаем и освобожден, причем ему отвели 30 десятин земли в Украйне. Там он занимался разведением шелковичного червя, чтобы доказать возможность и доходность этого занятия в России. Труды увенчались успехом - были получены пуды шелка. Опубликовал солидное исследование «Записки о шелководстве»; этот труд охватывал шелководство от V века до современных технологий и экономических перспектив и был переведен на иностранные языки.
В 1857 г. ему был разрешен въезд в Москву, и здесь вместе с другим костромичем А. П. Шиповым он редактировал «Вестник Промышленности и Финансов», а также издавал сочинения Гоголя, с которым подружился во время заграничного путешествия. Впоследствии Чижов был душеприказчиком наследства Гоголя.
В 60-х годах Чижов пустился в предпринимательство, построил Московско-Ярославскую железную дорогу и нажил миллионы.
В 1876 г. Чижов организовал строительство Донецкой каменноугольной железной дороги до Мариуполя, которую возглавил С. И. Мамонтов.
Станция Краматорская превратилась из разъезда в полноценную станцию. Фото начала ХХ в.:
А так выглядела милая Дружковка:
До последних лет жизни Чижов жил очень скромно, в частности, друзья замечали ему, что «не мешало бы всероссийскому управляющему разных выгодных предприятий хотя бы обить мебель новой клеенкой». Личные неудобства мало беспокоили Федора Васильевича - он больше заботился о других людях: содержал нескольких стипендиатов, оплачивал поездки молодых специалистов заграницу для ознакомления с постановкой дел на промышленных предприятиях и железнодорожном транспорте.
Умер Чижов в 1877 г. и завещал большой капитал с тем, чтобы в Костромской губ. было устроено пять училищ; в Костроме два соединенных училища: среднее химико-техническое и низшее механико-техническое; близ Кологрива-низшее сельскохозяйственно-техническое; близ Чухломы- ремесленное, приноровленное к потребностям сельского хозяйства, и в Макарьеве-ремесленное, по обработке металлов и дерева. Душеприказчиком Федора Васильевича Чижова был его ученик - Савва Иванович Мамонтов. Училища были открыты в 1892-1897 годах. На свои похороны Чижов завещал потратить не более 150 рублей.
Костромской энергетический техникум им. Ф. В. Чижова существует по сей день:
***
«Клыковское дело» в Костроме - сюжет «Грозы» А.Н. Островского
В костромском архиве хранилось три объемистых тома о найденном в Волге теле костромской мещанки Александры Павловны Клыковой. Дело открывается следующим протоколом полицейского дознания: „10 ноября 1859 года унтер-офицер костромской пожарной команды Иван Федоров, наблюдавший за порядком при перевозе через реку Волгу, явясь в Константиновскую часть, словесно объявил, что им замечено в р. Волге, близ перевоза мертвое тело, в женском платье всплывшее наверх, вниз лицом.
Того же числа частный пристав упомянутой части с уездным врачом Левкевичем, ратманом полиции Степановым и сторонними лицами, прибыв на место, где лежало мертвое тело, на берегу р. Волги, против церкви Успения, нашли, что в 15 аршинах от берега, на глубине 2 аршин, виднелось мертвое тело, головою вниз, в белом чепце и верхней одежде. Вынув тело из воды, они производили ему наружный осмотр. Оказалось, что тело это женщины, на голове которой коленкоровый чепец, завязанный под подбородком петлею; руки в локтях, а равно и кисти пальцев согнуты, а также и левая нога в колене, обутая в прюнелевый черный башмак; другая нога выпрямлена и босая, лицо синебагрового цвета, все тело красноватое, а из носу видна пенящаяся белая жидкость. Волосы на голове русые".
Оказалось, что это тело жены костромского мещанина Алексея Иванова Клыкова, 19-летней Александры Павловой Клыковой. Врачом Левкевичем была проведена экспертиза. Он заключил, что смерть последовала от утопления. Вскоре А.П. Клыкову похоронили.
Проживала в Костроме в конце 1850-х годов полумещанская, полукупеческая семья Клыковых. Они занимались мучной торговлей. В 1859 году семья состояла из стариков Клыковых- мужа Ивана Иванова (64 года) , жены Ирины Егоровой (46 лет, по рождению Кокоревой, из Судиславля, где эта фамилия очень распространена-кокоревщина); вероятно, Ирина Егорова придерживалась старой веры, сына их Алексея (30 лет), жены его Александры Павловой (19 лет, по рождению Трубниковой) и наконец, дочери первых Ирины Ивановой (19 лет).
На допросе муж показал, что он женат на мещанке Александре Павловой Трубниковой уже третий год, никаких ссор у него с женою никогда не было. Накануне, 9 числа вечером он пришел домой из лавки часов в 7, и вместе с женой, отцом, матерью пили чай; после чая все вместе ужинали; после ужина легли спать. В 10 утра он проснулся, но жены не видел. В доме жены не оказалось, он пошел к тестю, но и тот не знал где она. Что заставило его жену утопиться, он не знает. Дополнил, что жена примерно недели две назад жаловалась на головную боль и безотчетную тоску. Примерно то же показали свекор, свекровь и свояченица.
Отец покойной Клыковой, Павел Трубников, через четверть часа после прихода Клыкова, был у Клыковых и застал зятя и его мать, перестилавших постель, около подушек в незашитых наволочках; постель без простыни, и одеяло смято в ногах. У Трубникова появились сильные подозрения в насильственной смерти дочери, он потребовал нового расследования.
Из дела выяснилось, что семья эта жила в высшей степени уединенно и даже нелюдимо. Сами никуда не ходили, и у них тоже никто не бывал; эта уединенность или нелюдимость семьи простиралась до того, что Клыковы не имели почти никаких сношений ни с своими родными, ни с другими квартирантами, ни с соседями. Как жилось семье самой по себе? Чрезвычайно однообразно, с одними узкими только, торговыми, интересами. Отец с сыном с утра до позднего вечера в лавке, а сын по временам или в Рыбинске, или в каком другом хлебном торговом пункте. Женщины постоянно почти дома. Они, кажется, никуда, кроме церкви, не ходили. Семейство довольно зажиточное: живут в бельэтаже, занимая более четырех комнат; держат лошадь. Свекровь главная хозяйка, ворчливая и придирчивая; это часто обнаруживается, при внимательном вникании в ход следствия. Она вообще обнаруживает, по показаниям, господствующее значение в деле. По характеру она энергичнее всех в семье. Показания ее отличаются ясностью, точностью и обдуманностью, ее нелегко сбить перекрестными вопросами. Она обращает внимание на факты не очень значительные, но имеющие очень важное значение в деле. Она настойчивее прочих выдвигает на вид болезненное состояние покойной пред утоплением - головную боль и какую-то безотчетную тоску за несколько времени до смерти; она же одна только обращает внимание на слова покойной мужу не задолго до смерти: „жаль мне тебя! Как бы не умереть." Точно также она настойчивее других утверждает, что с покойною в семье обращались хорошо и не притесняли ее. В доме она обращается, можно заметить, деспотически: она, например, на просьбу снохи отпустить ее к родным или к знакомым, как показывал Квасников, который жил у Клыковых с 1855 до июля 1859 год, резко говорит молодой Клыковой: „сиди дома". И покойная сидела больше дома, никуда не ходила. Так же по показаниям свидетелей Александра Клыкова характера была веселого, и задумчивости в ней не было заметно.
Никто, ни из той, ни из другой семьи, друг к другу ни ногой, ничего друг о друге не знают.
Семьи Клыковых и Трубникова были известны в немноголюдном губернском городе. Отец покойной и бабушка не так легко примирились с совершившимся фактом; да, вероятно, и вообще в городе, среди многих людей ходили упорные слухи о том, что старуха Клыкова староверка не сошлась с православной молодой Александрой в обиходе домашней жизни (старуха редко причащалась, как видно, из свидетельства ее духовника), что она ее сильно притесняла, что Алексей Иваныч, молодой Клыков был человек хотя и добрый, тихий, но бесхарактерный, что он не заступался за молодую жену; потом еще говорили, что дело тут нечисто, что молодая Клыкова была сначала убита в семье Клыковых кем-либо из них, а потом брошена в Волгу, говорили, что даже видели, как кто-то нес труп в мешке. Молва была так сильна и, должно быть, несколько небезосновательна, что начальник губернии счел необходимым возбудить вторичное следствие о смерти Александры Клыковой, поручив оное губернскому уголовных дел стряпчему. Стряпчий чрезвычайно энергично повѳл следствие.
Костромская врачебная управа уведомила, что по рассмотрению протокола экспертизы были найдены упущения: не исследованы части шеи, не описан подробно наружный вид тела и не сказано, нет ли на нем повреждений, вывихов и переломов. Врачу Левкевичу было сделано замечание; смерть же мещанки Клыковой, судя по сильному приливу крови к легким, по-видимому, приключилась от задушения.
22 ноября тело было вырыто из могилы и перенесено для судебно-медицинского исследования в городскую больницу. Исследование выявило кровяные подтеки на разных оконечностях и обнаружено сильной прилив крови к легким; повреждений костей не замечено. По разрезе швов на голове, по отнятии общих покровов и отпиленной части черепа, на наружной поверхности мозга находилось довольное количество черноватой крови, равно и на основании мозга, а в самом существе мозга особенных изменений не замечено; на внутренней поверхности общих покровов головы замечалась общая краснота без подтеков крови. В верхних и передних частях легких находилась черная, густая кровь в значительном количестве. Вывод: «Из явлений, оказавшихся при переосвидетельствовании тела Клыковой, заключить следует, что смерть ей последовала от задушения, при сдавлении груди и лица каким-либо мягким телом, судя по сильному скоплению крови в легких и по незначительному подтеку крови на груди, губах и переносьи; подтеки крови пониже колен доказывают, что как будто бы Клыкова при жизни стояла на коленях на чем-то твердом».
Были допрошены сторож, дворник, соседи, прислуга - ночью все спали, никто ничего не видел, не слышал. Только кучер Андрей Непурин показал, что в исходе восьмого часа утра 10 ноября он видел, что шли с берега Волги Иван и Алексей Клыковы через ворота домой. Следователь допрашивал мужа покойной Алексея Иванова Клыкова. Ему предложено было около пятидесяти вопросов, вытекающих из предварительного следствия и показаний остальных родственников. А. Клыков довольно обстоятельно рассказал, что ревновал жену: один раз он видел как во время смотра Прусского полка его жена стояла рядом со служащим почтовой конторы Марьиным во время смотра; кроме того Марьин часто ездил мимо их квартиры; раз в церкви Иоанна Предтечи он заметил, что против его жены стоял белокурый мужчина. Но ни ненависти, ни желания избавиться от жены у Клыкова никогда не было.
На очной ставке с А. Клыковым Непурин подтвердил, что он видел его на исходе 8-го часа утра вместе с отцом. Они шли от Волги домой. Клыков это отрицал. Он подтвердил прежнее показание, он ходил на берег Волги тогда, когда уже был там народ.
Мальчик живший у Клыковых, Алексей Вихлюшин, на очной ставке с И. Клыковым утверждал, что последний после ужина 9 ноября из кухни вышел не со всем семейством к себе в верхние покои, а только с сыном и Александрой Павловной, оставив на кухне свою жену и дочь, которые оставались после того в кухне минут 15. Куда он пошел с сыном и снохою, наверх или в другое место, он не знает. На это И. Клыков отозвался запамятованием.
Из обстоятельств дела видно, что с 9 на 10 ноября в квартире никого из посторонних не было; единственная дверь, ведущая из комнат в кухню была заперта. Дверь отпирала утром свекровь Ирина Егорова Клыкова. Все Клыковы в один голос твердили, что Александра Павловна покончила жизнь самоубийством. Но как же она могла выйти, если двери заперты, ключи на месте?!
По обстоятельствам, обнаруженным в следствиях, городовой магистрат постановил: Алексея Иванова, отца его Ивана Иванова, жену последнего Ирину Егорову и дочь их Ирину Иванову Клыковых оставить в сильном подозрении, принимая во внимание важность преступления, в котором они подозреваются, выдержать в тюрьме три месяца, а потом отдать в общество одобрившим их обыскным лицам.
Дело слушалось в костромской уголовной палате 21 марта 1860 года. Это дело было до судебной реформы 1864 года, т.е. еще не было присяжных, адвокатов. Клыковы твердо стояли на своем: посторонних в доме не было, двери заперты, как Александра утопилась в Волге - не знаем. Доказать, что ее задушил кто-то из членов семьи не удалось. Приказали: костромских мещан: Алексея Иванова, Ивана Иванова и Ирину Егорову Клыковых, первого в насильственном лишении жизни своей жены Александры Павловой, а последних двоих в знании и сокрытии этого преступления - оставить в сильном подозрении и отдать их на поручительство одобрившим в поведении их лицам.
Клыковы, отсидев по приговору три месяца в тюрьме, освобожденные 25 апреля 1860, подали жалобу «на неправильные действия костромской уголовной палаты по их делу». По указу Правительствующего Сената костромская уголовная палата предоставила Сенату подробный отчет, объяснив, что доказать не смогли по недостатку положительных обвинений против Клыковых, почему и оставили их в сильном подозрении.
Алексей Клыков умер в конце 1880-х.
А. Н. Островский- костромич, землевладелец Кинешемского уезда, известный в Костроме и Кинешме. Он хорошо изучил быт костромского и кинешемского мелкого купечества, мещанства, раскольников.
Островский начал писать «Грозу» в июле 1859 году, 14 октября он отправил пьесу цензору в Петербург. Премьера прошла в Малом театре 16 ноября 1859 года. Александра Клыкова погибла 10 ноября.
Поразительное совпадение! Сходство содержания уголовного дела и «Грозы» обнаруживается в действующих лицах, даже в совпадении числа членов семьи, в обстановке, характере, положениях и разговорах. Причем в некоторых местах разговоры сходны до буквальности. Пьеса произвела потрясающее впечатление на публику.
Костромичи были убеждены, что сюжет драмы взят из дела о Клыковой. Актеры, может быть, в угоду общественному мнению, а может быть и по убеждению, когда „Гроза" в первый раз шла на сцене костромского театра, гримировались Клыковыми.
Эскизы Кустодиева к пьесе Островского «Гроза»