Новознаменская дача на Петергофской дороге
В октябре прошлого года оформляла пенсию. Пенсионная чиновница потребовала, чтобы я принесла так называемую «справку о переименовании» из института, в котором работала с 1981 по 1992 год. Позвонила в отдел кадров и попросила, чтобы мне подготовили эту справку. Начальница отдела кадров, Марге, принимавшая меня на работу в августе 81-го года, услышав мой голос, вздохнула и сказала: «Как летит время. Вот уже и наши молодые специалисты на пенсию выхоттят. Приезжайте, Саша. Справка путтет каттова». 23 октября поехала в Сосновую Поляну. Институт находится по адресу ул. Чекистов, 13. Это на самой окраине города.
Здание института было построено в 1760 году. Сначала это был дачный дом, в котором иногда гостили Елизавета Петровна, Екатерина II, Александр I. В 1888 году владельцы продали дачу в казну, вскоре здесь разместили больницу для душевнобольных. Сразу после революции тут устроили сельскохозяйственную колонию для беспризорников. С 1947 на территории усадьбы разместили Центральную школу ГУЛАГа НКВД СССР. Собственно, училище это и сейчас существует в природе на том же месте, только теперь называется, кажется, университет или академия. Чекисты занимают корпуса, которые были построены в начале ХХ века для душевно больных. Кстати, именно благодаря этому училищу улица так душевно и называется.
А в усадебном доме и в служебном «готическом доме» после 1952 года разместили наш нии-гугу. Потом, в 1990-е Собчак отдал усадебный дом под пансионат для детей иностранных инвесторов. Эта частная так называемая «международная» школа находится в здании и по сей день.
По указу Петра I вдоль Петергофской дороги были нарезаны участки земли для строительства «приморских домов». Участки имели длину 1 000 саженей, ширину - 100 саженей (около 213 м). Постройка дач оживилась в елизаветинскую эпоху (1741 - 1761), а в екатерининское время (1762 - 1796), по словам иностранцев, Петергофская дорога напоминала переезд из Парижа в Версаль.
Новознаменская дача занимает пять участков. Сначала этой огромной усадьбой владели братья А.М. и П.М. Апраксины. Потом, в 1750-х годах, участки приобрел Михаил Илларионович Воронцов и назвал свою усадьбу Бельвю (прекрасный вид).
Дачу для Воронцова начинал строить Джузеппе Трезини, который зять Доменико. Джузеппе взял фамилию тестя. В 1751 г. в письме к Елизавете Петровне Воронцов объясняет: «… правда, я сверх силы моей, не столько для собственной амбиции, как для будущей памяти, начал строение каменного двора». Видимо из тех же соображений и в то же время он начал строительство дворца на Садовой 26 (сейчас Суворовское училище). С 1755 г. у М. И. Воронцова начал работать Ринальди. «… В течение 5 лет, начиная с 1755 г., был построен господский дом, флигеля, служебные корпуса, декоративные и утилитарные строения»
Михаил Илларионович был женат на Анне Карловне Скавронской.
Елизавета Петровна не раз ездила на дачу к своим друзьям. В 1766 году дача была продана. Потом, в 1803 г., дачу для своей жены, Марии Алексеевны, приобрел Александр Львович Нарышкин (1768 - 1826), обер-камергер и директор императорских театров.
На карте 1817 года обозначены пять участков, на которых располагалась мыза Нарышкина:
Ф.В. Булгарин вспоминал:
«После смерти Л.А.Нарышкина не было, так сказать, главы в обществе, но сыновья его сохранили принадлежащее им первенство, потому что никто не мог подражать Нарышкинской манере. Были им равные родом и высшие богатством, но никто не умел быть в такой степени барином (grand seigneur), как Лев Александрович Нарышкин и сыновья его, Александр Львович и Дмитрий Львович, никто не мог с необыкновенною простотою в обхождении соединить такой благородный тон и самой фамильярностью внушать к себе уважение, как Нарышкины. Александр Львович жил открыто: дом его называли Афинами. Тут собиралось все умное и талантливое в столице, а между ими ум хозяина рассыпался ежедневно искрами, которые иногда больно обжигали глупую гордость и неуместное чванство, но большею частью возбуждали веселость. Дмитрий Львович, муж первой красавицы в столице, изобиловавшей красавицами, жил также барином, но в другом роде. Балы его и праздники имели более официальности и менее той благородной свободы, которая составляет всю прелесть общества. Дмитрий Александрович приглашал гостей, а у Александра Львовича дом всегда был полон друзей и приверженцев.
Словом, в отношении изящества, Петербург не уступал Парижу, и, что всего важнее, директором театров был знатный барин, умный, образованный, ласковый, приветливый Александр Львович Нарышкин!
Тогда на петергофской дороге были аристократические летние жилища, принадлежащие теперь огородникам, трактирщикам, купцам и счастливым чиновникам».
О Нарышкине существует много анекдотов:
«На одном из праздников, устроенных Александром Львовичем на своей даче, присутствовал Александр I. «Во что же обошелся этот великолепный праздник?» - спросил император. «В тридцать рублей, Ваше величество, - заметил Нарышкин, - я заплатил тридцать рублей только за гербовую бумагу подписанных мною векселей». Спустя какое-то время император послал Нарышкину книгу, в которую были вплетены сто тысяч ассигнациями. Находчивый Нарышкин просил передать императору свою глубокую признательность и при этом добавил, что «сочинение очень интересное и желательно бы получить продолжение». Говорили также, что Александр I вторично прислал книгу с вплетенными в нее ста тысячами, но приказал устно передать, что издание окончено».
Между тем Нарышкин постоянно был по уши в долгах. Об этом злословил весь Петербург. Рассказывали, что однажды, во время Отечественной войны 1812 года, некто при Нарышкине похвалил храбрость его сына, который, заняв во время боя какую-то позицию, отстоял ее у неприятеля. «Это уж наша фамильная черта, - отозвался остроумный Нарышкин, - что займем, того не отдадим».
Когда принц Прусский гостил в Петербурге, шел беспрерывный дождь. Государь изъявил сожаление. «По крайней мере принц не скажет, что Ваше Величество его сухо приняли»,- заметил Нарышкин.
«Отчего ты так поздно приехал ко мне»,- спросил его раз император. «Без вины виноват, Ваше Величество,- отвечал Нарышкин,- камердинер не понял моих слов: я приказал ему заложить карету; выхожу - кареты нет. Приказываю подавать,- он подает мне пук ассигнаций. Надобно было послать за извозчиком».
В начале 1809 года, в пребывание здесь прусского короля и королевы, все знатнейшие государственные и придворные особы давали великолепные балы в честь великолепных гостей. А. Л. Нарышкин сказал притом о своем бале: «Я сделал то, что было моим долгом, но я и сделал это в долг».
Пыляев дает прекрасное описание дачи и несметных богатств, которые там были:
Пыляев в этой же самой книге, «Забытое прошлое окрестностей Петербурга», ранее пишет даче Александра Александровича Нарышкина (1726-1795) Красная мыза, лежавшей на 4-й версте от Петербурга, которую Екатерина называла «Га! га!». Такое впечатление, что когда Пыляев стал писать о мызе А. Л. Нарышкина, что на 18-й версте, он ещё раз повторил то, что писал о предыдущей мызе. Как могла Екатерина здесь останавливаться, когда А. Л. Нарышкин стал владельцем только в 1803 году. И ещё одна неточность - эту дачу строил Ринальди, а не Растрелли. Кроме того: « На этой даче, находясь в гостях у А.Нарышкина, она была извещена курьером из армии о фридландском мире со шведами». О каком мире идет речь? О Верельском?
К сказанному можно добавить, что Иван Петрович Мятлев нам известен главным образом как автор слов романса «Как хороши, как свежи были розы…».
Картина Рафаэля «Мадонна с младенцем Христом» - это знаменитая «Мадонна Альба», которую в 1836 г. Николай I купил для Эрмитажа. В 1920-е вся коллекция живописи Мятлевых поступила в Эрмитаж. В 1920-1930-е в Эрмитаже начались распродажи, возами вывозили. Коллекция, как и всё, имеющее ценность, была продана. В 2004 году картину привозили ненадолго в Эрмитаж.
Для размещения коллекции Владислав Иванович Мятлев пристроил с востока и запада к дому трехэтажные застекленные веранды, которые нарушили пропорции, испортили внешний вид.
Огромная библиотека Мятлева, насчитывавшая 18 тысяч томов, в основном на французском языке, стала храниться во вновь отстроенном Готическом доме, стоящем напротив основного.
В 1888 году Мятлевы продали дачу. 1 февраля 1892 г. последовало высочайшее соизволение «в постоянное пользование г. С.-Петербурга без передачи права собственности, принадлежащей Попечительству Императрицы Марии Александровны о слепых Новознаменской дачи для призрения хронических душевных больных».
Количество больных увеличивалось (400 человек). Были возведены новые постройки, каменные и деревянные; деревянные не сохранились, а в каменных теперь ютятся чекисты. Больничная домовая церковь не вмещала всех желающих, и в 1898 г. на средства Государственной думы была построена новая каменная одноэтажная Знаменская церковь. В «Знаменской церкви идея терпения и вечном спасении очень ярко выражена, что успокоительно для больных». В Новознаменской больнице последние два года своей жизни провел писатель Глеб Успенский, здесь он умер 24 марта 1902 г.
В 1908 г. был задуман капитальный ремонт здания и только вмешательством Императорской археологической комиссии, которая посчитала своим долгом уведомить губернатора Санкт-Петербурга о «большой художественной ценности зданий как по своей внешней архитектуре, так и по внутренней отделке», удалось этот ремонт остановить. Несмотря на старания архитектурной общественности, некоторые изменения всё же произошли. Да и вообще, к этому времени многое уже пропало или было близко к разрушению.
Архитектор В. А. Щуко в 1911 г. писал о том, что здание больницы - «прямо таки драгоценный памятник старины XVIII в., где чудом уцелели внутренние отделки, даже фресковая живопись, старинные предметы», и ходатайствовал о сохранении здания и передаче наиболее ценных вещей в «Музей Старого Петербурга».
После 1917 г. больницу закрыли. Здесь разместили Третью сельскохозяйственную колонию. Больничные корпуса были отведены для заключенных, в главном здании был организован клуб, в Готическом доме разместилась контора. Здание деревянной церкви-столовой отвели под театр.
Писатель Л. Пантелеев о Новознаменском исправдоме:
Одну из глав «Республики ШКИД» я писал в лазарете Новознаменского исправдома. Было это ранней осенью 1926 года. Идиллические времена! Исправдом располагался в бывшем имении. Под одной кровлей, в удобных, похожих на больничные палаты, спальнях жили, отбывая разные сроки наказания, - латвийский шпион, цыгане-конокрады, растратчики, взяточники, профессиональный шулер Вяткин, комдив Сашко, осужденный за участие в дуэли, и тут же - карманные воры, фармазонщики, нэпманы-налогонеплателыцики… Две большие комнаты сплошь были заселены молодыми сектантами-баптистами, отбывавшими трехлетний срок за отказ от военной службы. Не помню, чтобы кто-нибудь их обижал, никто не смеялся над ними - ни комдив Сашко, ни шулера, ни карманники. С уважением относилось к этим ребятам и тюремное начальство. Не мог и я не заглядеться на них, не задуматься над тем, какая сила ведет их на подвиг. Правда в те годы подвиг этот не был невыносимо тяжел. Когда молодые евангелисты досиживали свои три года, к ним никто уже не предъявлял никаких претензий, от воинской повинности они освобождались, получали белые билеты.
В 1936 г. колония была преобразована в Новознаменскую трудовую колонию для несовершеннолетних при НКВД. Главный каменный дом с участком отошел к молочно-огородному совхозу «Пролетарский труд» при Кировском заводе, в здании жили рабочие и служащие завода.
Архитектурная общественность продолжала борьбу за здание. В. Щуко представил в Архитектурный музей при Академии художеств сделанные им чертежи, а также акварели с плафонов. Архитектор В. А. Таубер в 1936 г. составил первичный паспорт на дачу с кратким архитектурным описанием фасадов двух каменных домов - господского и Готического. Архитектор В. А. Максимов, представитель Отдела охраны памятников, 25 марта 1938 г. писал о том, что здание находится в полуразрушенном состоянии, указывал на протечки, сырость, разрушение полов. В 1939 г. обращается внимание на плачевное состояние художественной отделки Новознаменского главного дома, на необходимость произвести архитектурные обмеры и реставрационные работы, восстановить в должном виде фасады.
Но в сентябре 1941 года немцы были уже в Стрельне. Сосновая Поляна, как и соседнее Лигово (Урицк) оказались под немцами. В фильме «Блокада» отражен реальный эпизод: трое немецких лейтенантов останавливают переполненный трамвай, идущий из Стрельны в Ленинград.
Фотография 1941 года, немец в трамвае:
На карте обозначено место, где находился трамвай. До Новознаменской дачи всего двести метров:
Рубеж проходил в трех километрах восточнее, там где сейчас Полежаевский парк, а также кинотеатр «Рубеж» на проспекте Ветеранов.
После войны здания восстанавливались под руководством архитектора Михаила Михайловича Плотникова (1901 - 1992).
К сожалению, о восстановлении интерьеров речь не шла. В усадебном и Готическом домах разместилось наше нии-чаво, а именно ВИАСМ - ВНПО «Союзавтоматстром» (Всесоюзный научно-исследовательский институт автоматизации промышленности строительных материалов). Институт был основан в 1952 году. Добираться сюда было долго, тогда здесь ходил только тот самый 36-й трамвай, который до Стрельны. От остановки до института идти примерно километр, зато по аллеям старого воронцовского парка, мимо живописных прудов. Правда, когда несешься на работу под моросящим дождиком ранним солнечным декабрьским утром, вся эта красота не слишком бросается в глаза.
Когда институт ещё только разместился на даче, то внутри здания ничего не было. Надо было привозить мебель, книги, приборы, наконец, продукты в столовую. Для этих целей институт где-то раздобыл лошадь, которую нужно было как-то содержать, кормить. Но в советское время научно-исследовательским институтам лошади не полагались, чай не колхоз какой-нибудь. То есть на содержание лошади никаких денежных средств не отпускалось. Из создавшегося положения нашли изящный выход. В штате института была вакансия младшего научного сотрудника, так называемого «мэнээса». Напомню, что в советское время мэнээсом мог быть кандидат околовсяческих наук или аспирант. Так вот, был объявлен конкурс на эту вакансию, лошадь успешно этот конкурс прошла, была зачислена в штат и, видимо, со временем доросла до доктора наук. О партийной принадлежности лошади старшие коллеги мне ничего не сообщили.
Но этого мало. Позже здесь разместилась так называемая Базовая кафедра Технологического института. Раз в неделю, на третьем, четвертом и пятом курсах я прилежно грызла гранит на этой самой кафедре. Мы жили тогда на Гороховой, я ехала на метро от Пушкинской до Автова, затем вместе с чекистами на упомянутом выше 36-м трамвае. Потом, раним и т.д. утром марш бросок по парку, чтобы не опоздать к началу занятий. Дорога от дома до института занимала полтора часа в одну сторону. Именно тогда я окончательно прикипела к четырехкальциевому алюмоферриту, да. А с 1981 года я стала уже полноправной институтской лошадью.
Базовая кафедра размещалась на первом этаже восточной части здания. Учебный процесс проходил на этой веранде.
На веранду можно было попасть через два помещения. С южной стороны был кабинет секретарши, Аллы Ивановны. Вот через этот кабинет мы и проходили. Можно было пройти и через кабинет завкафедрой, Гельфанда Якова Евсеевича. Кабинет смотрел окнами на север. Но через его кабинет мы не ходили.
А вот в центре веранды была еще одна дверь, которая вела в кладовку. Так как кладовка находится внутри здания, то в ней не было окон. В кладовке были голые оштукатуренные стены, на стеллажах стояли приборы.
Все здание является памятником архитектуры и находится под охраной государства. Но вот эта самая кладовка охранялась особо. В этой комнате запрещалось что-либо менять, нельзя было даже гвоздь в стену забить. Стеллажи к стенам никак не крепились. Особый статус кладовки, как нам сказали, объяснялся тем, что именно в этом помещении всегда ночевала Екатерина II, когда ездила в Петергоф, так как проехать за один день из Петербурга до Петергофа ей было никак.
Если я правильно понимаю, Базовая кафедра и сейчас существует, но в другом здании, что через дорогу. А в плане научной подготовки, ничего не изменилось. Учат не тому что надо, а тому что сами знают.
На втором этаже (под балконом) была библиотека, а на третьем - просторный двухпросветный зал.
Кстати, мне непонятно, почему балкончики с северной и южной стороны Плотников сделал такими страшненькими. Когда балконы были на три окна - это выглядело гораздо лучше. Ну и веранды, конечно, фасад только портят.
Сверху открывался чудесный вид. Но там всегда какого-нибудь стекла не хватало, поэтому всё было засижено голубями.
В Готическом доме на первом этаже была столовая, в которую также допускались соседние чекисты. Второй этаж занимали бездельники типа партийцев, комсомольцев, профком.
Недавно в Готическом доме был пожар, окна и двери заколочены, всё тихо разваливается.
В этом здании на третьем этаже располагался отдел кадров, рядом сидели бойцы невидимого фронта из первого отдела. Ненавистный нормоконтроль на втором этаже. Там же экономисты. То есть тут находилось всё, что нужно для полноценной научной работы.
Научный процесс кипел в здании, пристроенном в 1966 к предыдущему, по проекту Трубникова и Цымбала. Как говорится - музыка, застывшая в камне:
В 1992 году наш цементный отдел, построившись колонной по четыре, убыл в направлении Васильевского острова, в дружественный нам Гипроцемент.
С тех пор в институте я ни разу не была. Внутри ничего не изменилось. В смысле, никакого ремонта за последние двадцать лет не было, всё облезлое и обшарпанное.
Вид институтского двора. Кажется, НИИ теперь занимается изготовлением чего-то инновационного и экологически чистого для птицефабрик:
В 1991 г. А. А. Собчак отдал усадебный дом для детей приезжающих инвесторов. Теперь это частная школа при Педагогическом университете им. Герцена с громким названием «Международная школа-пансионат».
Как любят у нас теперь всё огородить жуткого вида заборами:
Нужную для ПФ справку получила быстро, отправилась гулять по старому парку. В парке больше нет ни мраморных статуй, ни лабиринтов, беседок и гротов. Только извилистые аллеи и дорожки, да проточные пруды.
О Новознаменской даче есть очень интересная и подробная статья .
Здание института было построено в 1760 году. Сначала это был дачный дом, в котором иногда гостили Елизавета Петровна, Екатерина II, Александр I. В 1888 году владельцы продали дачу в казну, вскоре здесь разместили больницу для душевнобольных. Сразу после революции тут устроили сельскохозяйственную колонию для беспризорников. С 1947 на территории усадьбы разместили Центральную школу ГУЛАГа НКВД СССР. Собственно, училище это и сейчас существует в природе на том же месте, только теперь называется, кажется, университет или академия. Чекисты занимают корпуса, которые были построены в начале ХХ века для душевно больных. Кстати, именно благодаря этому училищу улица так душевно и называется.
А в усадебном доме и в служебном «готическом доме» после 1952 года разместили наш нии-гугу. Потом, в 1990-е Собчак отдал усадебный дом под пансионат для детей иностранных инвесторов. Эта частная так называемая «международная» школа находится в здании и по сей день.
По указу Петра I вдоль Петергофской дороги были нарезаны участки земли для строительства «приморских домов». Участки имели длину 1 000 саженей, ширину - 100 саженей (около 213 м). Постройка дач оживилась в елизаветинскую эпоху (1741 - 1761), а в екатерининское время (1762 - 1796), по словам иностранцев, Петергофская дорога напоминала переезд из Парижа в Версаль.
Новознаменская дача занимает пять участков. Сначала этой огромной усадьбой владели братья А.М. и П.М. Апраксины. Потом, в 1750-х годах, участки приобрел Михаил Илларионович Воронцов и назвал свою усадьбу Бельвю (прекрасный вид).
Дачу для Воронцова начинал строить Джузеппе Трезини, который зять Доменико. Джузеппе взял фамилию тестя. В 1751 г. в письме к Елизавете Петровне Воронцов объясняет: «… правда, я сверх силы моей, не столько для собственной амбиции, как для будущей памяти, начал строение каменного двора». Видимо из тех же соображений и в то же время он начал строительство дворца на Садовой 26 (сейчас Суворовское училище). С 1755 г. у М. И. Воронцова начал работать Ринальди. «… В течение 5 лет, начиная с 1755 г., был построен господский дом, флигеля, служебные корпуса, декоративные и утилитарные строения»
Михаил Илларионович был женат на Анне Карловне Скавронской.
Елизавета Петровна не раз ездила на дачу к своим друзьям. В 1766 году дача была продана. Потом, в 1803 г., дачу для своей жены, Марии Алексеевны, приобрел Александр Львович Нарышкин (1768 - 1826), обер-камергер и директор императорских театров.
На карте 1817 года обозначены пять участков, на которых располагалась мыза Нарышкина:
Ф.В. Булгарин вспоминал:
«После смерти Л.А.Нарышкина не было, так сказать, главы в обществе, но сыновья его сохранили принадлежащее им первенство, потому что никто не мог подражать Нарышкинской манере. Были им равные родом и высшие богатством, но никто не умел быть в такой степени барином (grand seigneur), как Лев Александрович Нарышкин и сыновья его, Александр Львович и Дмитрий Львович, никто не мог с необыкновенною простотою в обхождении соединить такой благородный тон и самой фамильярностью внушать к себе уважение, как Нарышкины. Александр Львович жил открыто: дом его называли Афинами. Тут собиралось все умное и талантливое в столице, а между ими ум хозяина рассыпался ежедневно искрами, которые иногда больно обжигали глупую гордость и неуместное чванство, но большею частью возбуждали веселость. Дмитрий Львович, муж первой красавицы в столице, изобиловавшей красавицами, жил также барином, но в другом роде. Балы его и праздники имели более официальности и менее той благородной свободы, которая составляет всю прелесть общества. Дмитрий Александрович приглашал гостей, а у Александра Львовича дом всегда был полон друзей и приверженцев.
Словом, в отношении изящества, Петербург не уступал Парижу, и, что всего важнее, директором театров был знатный барин, умный, образованный, ласковый, приветливый Александр Львович Нарышкин!
Тогда на петергофской дороге были аристократические летние жилища, принадлежащие теперь огородникам, трактирщикам, купцам и счастливым чиновникам».
О Нарышкине существует много анекдотов:
«На одном из праздников, устроенных Александром Львовичем на своей даче, присутствовал Александр I. «Во что же обошелся этот великолепный праздник?» - спросил император. «В тридцать рублей, Ваше величество, - заметил Нарышкин, - я заплатил тридцать рублей только за гербовую бумагу подписанных мною векселей». Спустя какое-то время император послал Нарышкину книгу, в которую были вплетены сто тысяч ассигнациями. Находчивый Нарышкин просил передать императору свою глубокую признательность и при этом добавил, что «сочинение очень интересное и желательно бы получить продолжение». Говорили также, что Александр I вторично прислал книгу с вплетенными в нее ста тысячами, но приказал устно передать, что издание окончено».
Между тем Нарышкин постоянно был по уши в долгах. Об этом злословил весь Петербург. Рассказывали, что однажды, во время Отечественной войны 1812 года, некто при Нарышкине похвалил храбрость его сына, который, заняв во время боя какую-то позицию, отстоял ее у неприятеля. «Это уж наша фамильная черта, - отозвался остроумный Нарышкин, - что займем, того не отдадим».
Когда принц Прусский гостил в Петербурге, шел беспрерывный дождь. Государь изъявил сожаление. «По крайней мере принц не скажет, что Ваше Величество его сухо приняли»,- заметил Нарышкин.
«Отчего ты так поздно приехал ко мне»,- спросил его раз император. «Без вины виноват, Ваше Величество,- отвечал Нарышкин,- камердинер не понял моих слов: я приказал ему заложить карету; выхожу - кареты нет. Приказываю подавать,- он подает мне пук ассигнаций. Надобно было послать за извозчиком».
В начале 1809 года, в пребывание здесь прусского короля и королевы, все знатнейшие государственные и придворные особы давали великолепные балы в честь великолепных гостей. А. Л. Нарышкин сказал притом о своем бале: «Я сделал то, что было моим долгом, но я и сделал это в долг».
Пыляев дает прекрасное описание дачи и несметных богатств, которые там были:
Пыляев в этой же самой книге, «Забытое прошлое окрестностей Петербурга», ранее пишет даче Александра Александровича Нарышкина (1726-1795) Красная мыза, лежавшей на 4-й версте от Петербурга, которую Екатерина называла «Га! га!». Такое впечатление, что когда Пыляев стал писать о мызе А. Л. Нарышкина, что на 18-й версте, он ещё раз повторил то, что писал о предыдущей мызе. Как могла Екатерина здесь останавливаться, когда А. Л. Нарышкин стал владельцем только в 1803 году. И ещё одна неточность - эту дачу строил Ринальди, а не Растрелли. Кроме того: « На этой даче, находясь в гостях у А.Нарышкина, она была извещена курьером из армии о фридландском мире со шведами». О каком мире идет речь? О Верельском?
К сказанному можно добавить, что Иван Петрович Мятлев нам известен главным образом как автор слов романса «Как хороши, как свежи были розы…».
Картина Рафаэля «Мадонна с младенцем Христом» - это знаменитая «Мадонна Альба», которую в 1836 г. Николай I купил для Эрмитажа. В 1920-е вся коллекция живописи Мятлевых поступила в Эрмитаж. В 1920-1930-е в Эрмитаже начались распродажи, возами вывозили. Коллекция, как и всё, имеющее ценность, была продана. В 2004 году картину привозили ненадолго в Эрмитаж.
Для размещения коллекции Владислав Иванович Мятлев пристроил с востока и запада к дому трехэтажные застекленные веранды, которые нарушили пропорции, испортили внешний вид.
Огромная библиотека Мятлева, насчитывавшая 18 тысяч томов, в основном на французском языке, стала храниться во вновь отстроенном Готическом доме, стоящем напротив основного.
В 1888 году Мятлевы продали дачу. 1 февраля 1892 г. последовало высочайшее соизволение «в постоянное пользование г. С.-Петербурга без передачи права собственности, принадлежащей Попечительству Императрицы Марии Александровны о слепых Новознаменской дачи для призрения хронических душевных больных».
Количество больных увеличивалось (400 человек). Были возведены новые постройки, каменные и деревянные; деревянные не сохранились, а в каменных теперь ютятся чекисты. Больничная домовая церковь не вмещала всех желающих, и в 1898 г. на средства Государственной думы была построена новая каменная одноэтажная Знаменская церковь. В «Знаменской церкви идея терпения и вечном спасении очень ярко выражена, что успокоительно для больных». В Новознаменской больнице последние два года своей жизни провел писатель Глеб Успенский, здесь он умер 24 марта 1902 г.
В 1908 г. был задуман капитальный ремонт здания и только вмешательством Императорской археологической комиссии, которая посчитала своим долгом уведомить губернатора Санкт-Петербурга о «большой художественной ценности зданий как по своей внешней архитектуре, так и по внутренней отделке», удалось этот ремонт остановить. Несмотря на старания архитектурной общественности, некоторые изменения всё же произошли. Да и вообще, к этому времени многое уже пропало или было близко к разрушению.
Архитектор В. А. Щуко в 1911 г. писал о том, что здание больницы - «прямо таки драгоценный памятник старины XVIII в., где чудом уцелели внутренние отделки, даже фресковая живопись, старинные предметы», и ходатайствовал о сохранении здания и передаче наиболее ценных вещей в «Музей Старого Петербурга».
После 1917 г. больницу закрыли. Здесь разместили Третью сельскохозяйственную колонию. Больничные корпуса были отведены для заключенных, в главном здании был организован клуб, в Готическом доме разместилась контора. Здание деревянной церкви-столовой отвели под театр.
Писатель Л. Пантелеев о Новознаменском исправдоме:
Одну из глав «Республики ШКИД» я писал в лазарете Новознаменского исправдома. Было это ранней осенью 1926 года. Идиллические времена! Исправдом располагался в бывшем имении. Под одной кровлей, в удобных, похожих на больничные палаты, спальнях жили, отбывая разные сроки наказания, - латвийский шпион, цыгане-конокрады, растратчики, взяточники, профессиональный шулер Вяткин, комдив Сашко, осужденный за участие в дуэли, и тут же - карманные воры, фармазонщики, нэпманы-налогонеплателыцики… Две большие комнаты сплошь были заселены молодыми сектантами-баптистами, отбывавшими трехлетний срок за отказ от военной службы. Не помню, чтобы кто-нибудь их обижал, никто не смеялся над ними - ни комдив Сашко, ни шулера, ни карманники. С уважением относилось к этим ребятам и тюремное начальство. Не мог и я не заглядеться на них, не задуматься над тем, какая сила ведет их на подвиг. Правда в те годы подвиг этот не был невыносимо тяжел. Когда молодые евангелисты досиживали свои три года, к ним никто уже не предъявлял никаких претензий, от воинской повинности они освобождались, получали белые билеты.
В 1936 г. колония была преобразована в Новознаменскую трудовую колонию для несовершеннолетних при НКВД. Главный каменный дом с участком отошел к молочно-огородному совхозу «Пролетарский труд» при Кировском заводе, в здании жили рабочие и служащие завода.
Архитектурная общественность продолжала борьбу за здание. В. Щуко представил в Архитектурный музей при Академии художеств сделанные им чертежи, а также акварели с плафонов. Архитектор В. А. Таубер в 1936 г. составил первичный паспорт на дачу с кратким архитектурным описанием фасадов двух каменных домов - господского и Готического. Архитектор В. А. Максимов, представитель Отдела охраны памятников, 25 марта 1938 г. писал о том, что здание находится в полуразрушенном состоянии, указывал на протечки, сырость, разрушение полов. В 1939 г. обращается внимание на плачевное состояние художественной отделки Новознаменского главного дома, на необходимость произвести архитектурные обмеры и реставрационные работы, восстановить в должном виде фасады.
Но в сентябре 1941 года немцы были уже в Стрельне. Сосновая Поляна, как и соседнее Лигово (Урицк) оказались под немцами. В фильме «Блокада» отражен реальный эпизод: трое немецких лейтенантов останавливают переполненный трамвай, идущий из Стрельны в Ленинград.
Фотография 1941 года, немец в трамвае:
На карте обозначено место, где находился трамвай. До Новознаменской дачи всего двести метров:
Рубеж проходил в трех километрах восточнее, там где сейчас Полежаевский парк, а также кинотеатр «Рубеж» на проспекте Ветеранов.
После войны здания восстанавливались под руководством архитектора Михаила Михайловича Плотникова (1901 - 1992).
К сожалению, о восстановлении интерьеров речь не шла. В усадебном и Готическом домах разместилось наше нии-чаво, а именно ВИАСМ - ВНПО «Союзавтоматстром» (Всесоюзный научно-исследовательский институт автоматизации промышленности строительных материалов). Институт был основан в 1952 году. Добираться сюда было долго, тогда здесь ходил только тот самый 36-й трамвай, который до Стрельны. От остановки до института идти примерно километр, зато по аллеям старого воронцовского парка, мимо живописных прудов. Правда, когда несешься на работу под моросящим дождиком ранним солнечным декабрьским утром, вся эта красота не слишком бросается в глаза.
Когда институт ещё только разместился на даче, то внутри здания ничего не было. Надо было привозить мебель, книги, приборы, наконец, продукты в столовую. Для этих целей институт где-то раздобыл лошадь, которую нужно было как-то содержать, кормить. Но в советское время научно-исследовательским институтам лошади не полагались, чай не колхоз какой-нибудь. То есть на содержание лошади никаких денежных средств не отпускалось. Из создавшегося положения нашли изящный выход. В штате института была вакансия младшего научного сотрудника, так называемого «мэнээса». Напомню, что в советское время мэнээсом мог быть кандидат околовсяческих наук или аспирант. Так вот, был объявлен конкурс на эту вакансию, лошадь успешно этот конкурс прошла, была зачислена в штат и, видимо, со временем доросла до доктора наук. О партийной принадлежности лошади старшие коллеги мне ничего не сообщили.
Но этого мало. Позже здесь разместилась так называемая Базовая кафедра Технологического института. Раз в неделю, на третьем, четвертом и пятом курсах я прилежно грызла гранит на этой самой кафедре. Мы жили тогда на Гороховой, я ехала на метро от Пушкинской до Автова, затем вместе с чекистами на упомянутом выше 36-м трамвае. Потом, раним и т.д. утром марш бросок по парку, чтобы не опоздать к началу занятий. Дорога от дома до института занимала полтора часа в одну сторону. Именно тогда я окончательно прикипела к четырехкальциевому алюмоферриту, да. А с 1981 года я стала уже полноправной институтской лошадью.
Базовая кафедра размещалась на первом этаже восточной части здания. Учебный процесс проходил на этой веранде.
На веранду можно было попасть через два помещения. С южной стороны был кабинет секретарши, Аллы Ивановны. Вот через этот кабинет мы и проходили. Можно было пройти и через кабинет завкафедрой, Гельфанда Якова Евсеевича. Кабинет смотрел окнами на север. Но через его кабинет мы не ходили.
А вот в центре веранды была еще одна дверь, которая вела в кладовку. Так как кладовка находится внутри здания, то в ней не было окон. В кладовке были голые оштукатуренные стены, на стеллажах стояли приборы.
Все здание является памятником архитектуры и находится под охраной государства. Но вот эта самая кладовка охранялась особо. В этой комнате запрещалось что-либо менять, нельзя было даже гвоздь в стену забить. Стеллажи к стенам никак не крепились. Особый статус кладовки, как нам сказали, объяснялся тем, что именно в этом помещении всегда ночевала Екатерина II, когда ездила в Петергоф, так как проехать за один день из Петербурга до Петергофа ей было никак.
Если я правильно понимаю, Базовая кафедра и сейчас существует, но в другом здании, что через дорогу. А в плане научной подготовки, ничего не изменилось. Учат не тому что надо, а тому что сами знают.
На втором этаже (под балконом) была библиотека, а на третьем - просторный двухпросветный зал.
Кстати, мне непонятно, почему балкончики с северной и южной стороны Плотников сделал такими страшненькими. Когда балконы были на три окна - это выглядело гораздо лучше. Ну и веранды, конечно, фасад только портят.
Сверху открывался чудесный вид. Но там всегда какого-нибудь стекла не хватало, поэтому всё было засижено голубями.
В Готическом доме на первом этаже была столовая, в которую также допускались соседние чекисты. Второй этаж занимали бездельники типа партийцев, комсомольцев, профком.
Недавно в Готическом доме был пожар, окна и двери заколочены, всё тихо разваливается.
В этом здании на третьем этаже располагался отдел кадров, рядом сидели бойцы невидимого фронта из первого отдела. Ненавистный нормоконтроль на втором этаже. Там же экономисты. То есть тут находилось всё, что нужно для полноценной научной работы.
Научный процесс кипел в здании, пристроенном в 1966 к предыдущему, по проекту Трубникова и Цымбала. Как говорится - музыка, застывшая в камне:
В 1992 году наш цементный отдел, построившись колонной по четыре, убыл в направлении Васильевского острова, в дружественный нам Гипроцемент.
С тех пор в институте я ни разу не была. Внутри ничего не изменилось. В смысле, никакого ремонта за последние двадцать лет не было, всё облезлое и обшарпанное.
Вид институтского двора. Кажется, НИИ теперь занимается изготовлением чего-то инновационного и экологически чистого для птицефабрик:
В 1991 г. А. А. Собчак отдал усадебный дом для детей приезжающих инвесторов. Теперь это частная школа при Педагогическом университете им. Герцена с громким названием «Международная школа-пансионат».
Как любят у нас теперь всё огородить жуткого вида заборами:
Нужную для ПФ справку получила быстро, отправилась гулять по старому парку. В парке больше нет ни мраморных статуй, ни лабиринтов, беседок и гротов. Только извилистые аллеи и дорожки, да проточные пруды.
О Новознаменской даче есть очень интересная и подробная статья .