После боя.
- Короткая! - рявкнул Рабинович, придавив тангенту гарнитуры шлемофона.
Бронеход встал.
Наводчик орудия Зац плавно увёл башню вправо и выполнил стандартную огневую задачу, метнув в цель миллионвольтный плазмоид.
Стотонная машина откатилась назад на два трака, маханик-водитель Беньямин Каценеленбоген даванул на реостат, доведя обороты коленвала до 2500 по тахометру.
Бронеход стремительно догонял боевой порядок.
... После боя экипаж атомного бронехода "нукер" отдыхал на люке реакторного отсека, задумчиво ковыряя ложками в банках пайковой перловки и поглядывая на окружающий кустарник.
- Эй, железяки, алё! - раздался наглый юный голос с траверса машины.
Рабинович доскрёб свою банку и, лениво обернувшись, швырнул её в хасида-пехотинца, стоявшего шагах в пяти.
Мотнув пейсами, тот упал навзничь в попытке увернуться.
Каценеленбоген хмыкнул и примерился в который раз пересказать историю своего деда-диверсанта, геройствовавшего некогда на Донбассе в составе ДРГ СН ГРУ ГШ МО РФ.
- Чё те надо, пархатый? - перебил его Рабинович, обращаясь к посрамлённому пехотинцу.
- Коробку свою уберите, мешаете, - буркнул тот, барахтаясь.
Рабинович сунул в рот папироску, покатал её по углам рта и спросил у экипажа:
- Чё делать будем, бояре?
- Зац предлагает сдаться! - сказал Зац и захохотал.
Беня же поднялся и молча открыл ящик с артиллерийским ЗИП, свинтил два верхних колена банника и примерился прикрутить стальную щётку, обращая шест в шестопёр.
Рабинович стоял у среза борта и смотрел, как из кустов выдирается два десятка пейсатых воинов и плотной гурьбой движется к бронеходу.
Он расстегнул мотню скафандра и, под одобрительное гуканье Заца, помочился в сторону набегающей толпы.
Пехотинцы остановились недоходя и вперёд посунулся живописный тип в пожжёной плащ-палатке, офицерской фуражке и бородой веником.
Он протёр очки, нацепил их на нос, подёргал себя левой рукой за пейс и, оскалившись, поглядел снизу вверх на экипаж.
- Господа бронеходчики! - ноющим голосом возопил тип, - ну вы же русские люди! Ну имейте совесть! Мы же ваши боевые братья-храбрецы! Я капитан Онопченко, а это мои солдаты с полтавских хуторов! Что вам стоит отъехать, а у нас уже палатки стоят, нам сниматься с места целое дело! А мы вам сала домашнего шмат да варёхи из бураков литр дадим!
- У нас в Челябе, - внезапно высказался Каценеленбоген, - сало хуже жидовского.
Зац громко сглотнул.
От непонятного фронтального наезда и предательства экипажа Рабинович мгновенно осатанел.
- Да вы что, ёб вашу мать! - заорал он, - да хули вы до нас доебались, быдланы сиволапые?!
- Вы нам вид на Париж загораживаете, - тихо ответил капитан Онопченко, - нехай бы хлопцы побачили, пока он есть.
Бронеход встал.
Наводчик орудия Зац плавно увёл башню вправо и выполнил стандартную огневую задачу, метнув в цель миллионвольтный плазмоид.
Стотонная машина откатилась назад на два трака, маханик-водитель Беньямин Каценеленбоген даванул на реостат, доведя обороты коленвала до 2500 по тахометру.
Бронеход стремительно догонял боевой порядок.
... После боя экипаж атомного бронехода "нукер" отдыхал на люке реакторного отсека, задумчиво ковыряя ложками в банках пайковой перловки и поглядывая на окружающий кустарник.
- Эй, железяки, алё! - раздался наглый юный голос с траверса машины.
Рабинович доскрёб свою банку и, лениво обернувшись, швырнул её в хасида-пехотинца, стоявшего шагах в пяти.
Мотнув пейсами, тот упал навзничь в попытке увернуться.
Каценеленбоген хмыкнул и примерился в который раз пересказать историю своего деда-диверсанта, геройствовавшего некогда на Донбассе в составе ДРГ СН ГРУ ГШ МО РФ.
- Чё те надо, пархатый? - перебил его Рабинович, обращаясь к посрамлённому пехотинцу.
- Коробку свою уберите, мешаете, - буркнул тот, барахтаясь.
Рабинович сунул в рот папироску, покатал её по углам рта и спросил у экипажа:
- Чё делать будем, бояре?
- Зац предлагает сдаться! - сказал Зац и захохотал.
Беня же поднялся и молча открыл ящик с артиллерийским ЗИП, свинтил два верхних колена банника и примерился прикрутить стальную щётку, обращая шест в шестопёр.
Рабинович стоял у среза борта и смотрел, как из кустов выдирается два десятка пейсатых воинов и плотной гурьбой движется к бронеходу.
Он расстегнул мотню скафандра и, под одобрительное гуканье Заца, помочился в сторону набегающей толпы.
Пехотинцы остановились недоходя и вперёд посунулся живописный тип в пожжёной плащ-палатке, офицерской фуражке и бородой веником.
Он протёр очки, нацепил их на нос, подёргал себя левой рукой за пейс и, оскалившись, поглядел снизу вверх на экипаж.
- Господа бронеходчики! - ноющим голосом возопил тип, - ну вы же русские люди! Ну имейте совесть! Мы же ваши боевые братья-храбрецы! Я капитан Онопченко, а это мои солдаты с полтавских хуторов! Что вам стоит отъехать, а у нас уже палатки стоят, нам сниматься с места целое дело! А мы вам сала домашнего шмат да варёхи из бураков литр дадим!
- У нас в Челябе, - внезапно высказался Каценеленбоген, - сало хуже жидовского.
Зац громко сглотнул.
От непонятного фронтального наезда и предательства экипажа Рабинович мгновенно осатанел.
- Да вы что, ёб вашу мать! - заорал он, - да хули вы до нас доебались, быдланы сиволапые?!
- Вы нам вид на Париж загораживаете, - тихо ответил капитан Онопченко, - нехай бы хлопцы побачили, пока он есть.