Воспоминания моего деда о войне. Трагедия в Заполярье в мае 1942 года
Уже не первый год наше государство эксплуатирует патриотические чувства людей, связанные с победой в Великой отечественной войне. Каждый год проводятся парады Победы, детей наряжают в военную форму, как будто это что-то веселое и привлекательное. Победа стала символом гордости нашей страны в отсутствии других значимых достижений в социально-экономической сфере.
Путин даже протащил в Конституцию поправку о том, что «Российская Федерация чтит память защитников Отечества, обеспечивает защиту исторической правды. Умаление значения подвига народа при защите Отечества не допускается».
Конечно, никто и не призывает преуменьшать подвиги советских солдат, но вопрос в другом - какова эта историческая правда? Всегда ли она так лицеприятна, как нам ее показывает госпропаганда?
Не так давно я приехал к своему дяде в гости и наткнулся на мемуары своего деда - Кудрякова Василия Антоновича (1922 - 1996). В конце 80-х он записывал свои воспоминания о Великой отечественной войне для нас - внуков. Я знал про существование этих мемуаров, но раньше не интересовался ими.
Меня поразили воспоминания деда о том, как его застала война, и как он пошел на фронт.
Но больше всего меня поразили события, разыгравшиеся с ним и сослуживцами в мае 1942 года в Заполярье, куда их послало командование в летнем обмундировании в снег и метель без еды, теплой одежды и сна. Они бесцельно шли несколько дней и в нечеловеческих условиях слепли, обмораживались, гибли от холода, голода и утомления. От голода приходилось закалывать живых лошадей и откапывать умерших из под снега.
Наверное, любой солдат мечтает вступить в ожесточенный бой со своим врагом и, если не победить, то хотя бы героически погибнуть в схватке с противником. Однако люди бездарно и бессмысленно умирали из-за ошибок командования, так и не побывав в бою, отчего солдатской душе было особенно тяжело. Как писал дед, были и такие солдаты, которые как в бою кричали: "Ура! В атаку!" - стреляли, бросали гранаты, падали и умирали.
Ниже я публикую без купюр воспоминания своего дела, Кудрякова Василия Антоновича, о событиях, разыгравшихся за Мурманском 3-8 мая 1942 года. Ранее в конце 80-х годов воспоминания деда публиковались в местных газетах “Челябинский рабочий”, “Вперед” (г. Красноуфимск) и других, но были позабыты (сохранились только вырезки из газет).
Судите сами, какова была цена победы. Бесцельно и бесславно умерло более 2 тысяч солдат. Это и есть историческая правда, о которой необходимо помнить.
О ТРАГЕДИИ В ЗАПОЛЯРЬЕ
В декабре 1941 года в Красноуфимском районе Свердловской области была сформирована 152-я стрелковая дивизия. Полки: 480, 544, 646 и 333 артполк, 274-й медико-санитарный батальон (МСБ) и другие спецподразделения.
Командир дивизии полковник Вехин Григорий Иванович. Командир 646 полка - Таранов Дмитрий Ильич. В этом полку находился и я.
В феврале 1942 года из Красноуфимска 152 с.д. двинулась в боевой путь, приблизилась в Карельскому фронту и находилась в резерве ставки ВГК. С 1 мая 1942 года 152 с.д. включили в состав 14 армии Карельского фронта, Мурманское направление. Был приказ - сходу вступить в бой. Но бойцы этого не знали. Погода была теплая, нас обмундировали в летнюю форму.
На станции г. Кемь, Карело-Финской ССР, погрузились в вагоны. В честь праздника выдали по 100 гр. водки, хорошо покормили и эшелоны двинулись на г. Мурманск. Настроение было радостное, ехали с песнями, а кое-кто грустил, писали письма родным.
Мурманск встретил нас по-фронтовому сурово: шел снег, холодно, частые воздушные тревоги, бомбежки, пожары. Город бомбили днём и ночью. В городе сохранилась дисциплина, порядок, организованность, работали учреждения, предприятия, магазины. В порту шла напряженная работа. В работу включились и мы. Грузили на транспорт технику, боеприпасы.
В ночь на 3 мая 1942 г. мы переправились через Кольский залив. Нас поразила погода, лежал нетронутый снег, дули сильные метели. Все притихли. Здесь зима, а мы в летней форме.
Транспорт был на колёсах, всё встало на месте без движения. Мы работали около 2-х суток без отдыха, без пищи и сна. Ждали обед и отдых, но последовала команда - взять миномёты, боеприпасы, приготовиться к походу. Бойцы просили выдать плащ-палатки и "НЗ" (неприкосновенный запас продуктов), но им грубо отказали:
- Мы приехали сюда не митинговать, как в колхозе, а воевать! Трибунала захотели? Кухня будет на привале.
- Шагом марш! - Навьючив на себя миномёты, лотки с минами, оружие, боеприпасы, в полной боевой готовности, усталые, без сна, голодные, мы двинулись к передовой по Мишуковской дороге. Дорога шла увал за увалом, петляя по горам, покрытая коркой льда. Было скользко, часто падали, а сильный порывистый ветер пронизывал нас до костей, сбивал с ног. Идти было трудно. Ноги в ботинках становились как ледяшки, не подчиняясь нашей воле. Шли молча, настойчиво преодолевая трудности, надеясь, что впереди будет кухня, тепло и отдых.
Дошли до привала, а кухни нет. Обман командиров сильно обеспокоил нас недоверием к ним и неопределённой обстановкой, от нас что-то скрывают.
- А где обещанная кухня?
- Прекратить разговоры! Трибунала захотели?
От ветра зарылись в снег. Какой уж тут отдых! Окоченевшие, голодные, усталые - глаза слипаются, одолела дремота.
- Встать! Шагом марш! - Заполярье, кто представлял его таким? Суровый край. В мае свирепствуют метели, порывистые ветры, лежит нетронутый снег. Кругом голые ледяные горы, лесов и населённых пунктов нет на десятки километров.
Мы не знали этого, но командование-то знали об этом прекрасно, почему сняли с нас зимнее обмундирование?
Шли мы к передовой без артиллерии, без обозов, без запаса боеприпасов, продуктов. Разве мы боеспособны?
Старшего командования с нами не было, во главе шел помощник командира роты Густокашин, командиры взводов. Они шли без груза, даже без оружия, одеты по-тёплому, а поверх плащ-накидки.
С большим трудом дошли до 25 км, ранее здесь располагалась часть, есть землянки. Здесь наш ночлег. Землянки разрушены, где можно спастись только от ветра. Кухни не было и здесь. Хотели разжечь печку, но кроме дыма ничего не получилось. Снег тает, под ногами образовались лужи, а с верху течет вода и метёт снег. Всем хочется спать, но сон это смерть! И весь ночной отдых топтались на ногах.
4 мая. Голодные, усталые, окоченевшие мы двинулись в путь. А куда? Мы ничего не знали. Если на передовую, разве мы боеспособны? Наш миномётный батальон растянулся на 2-3 км, много было очень слабых, идти сами не могли. Как могли помогали слабым. Шли вперёд.
- Запевай! - Кто-то крикнул в шутку.
- Скоро запоешь на том свете.
С большим трудом дотянулись до 44 км, где были землянки.Но землянки, как на 25 км, были разрушены. И вторая ночь прошла так же как и первая, но больше было слабых и они валились в лужи воды. Сонных и слабых поднимали, спать не давали, а глаза слипались, спали стоя. От дыма задыхались, кашляли, у многих появилась сильная одышка.
5 мая. - Старшина приехал! - радостно кричали бойцы, надеясь на спасение от голода. Старшина приехал на лошади верхом и привез не полный бумажный мешок сухарей на всю роту. Каждому обошлось по половине сухаря. Съели, как лакомый кусочек и ничего не почувствовали.
- И больше ничего не обещают. А у нас все живы? - поинтересовался старшина.
- Пока все, но очень много слабых.
- В 480 полку несколько бойцов умерло, застыли сонные. Вы хоть в шапках, а они в пилотках.
- Ты что, старшина, распускаешь ложные слухи, дезорганизуешь бойцов. Трибунала захотел? - пригрозили командиры. Но бойцы не боясь закричали на них:
- Угрозами боевого духа не поднимешь! Сами все испытываем, знаем! Надо тех отдать под трибунал, кто гонит нас на смерть без сна, без продуктов в летней форме!!! - Кричали бойцы в защиту старшины.
И снова приказ двигаться дальше. Это же безумие и мучительная смерть!!! Ветер усилился и дул, то с колючим снегом, то с дождем. Шинели намокли и обледенели, и вместо тепла, мы начали еще более мерзнуть. Дорога превратилась в лёд.
И с 5 мая началась трагедия в батальонах нашего 646 полка. Душила одышка, многие ослепли, ноги обморожены и воле бойцов не подчинялись. Бойцы начали падать как мухи. Подвод нет. Бойцы валяются, а мы были бессильны чем-либо помочь, и они умирали на наших глазах. Сначала были одиночки, потом десятки, а позже не поддавалось подсчету. Мы, помоложе и покрепче шли последними, чтобы оказывать помощь слабым, но слабых было очень много, и мы оказались бессильными, а многим уже помощь была не нужна.
Одни умирали спокойно, без жалоб и стона, лица желтели, а глаза смотрели, как у живых. Другие просили написать жене или матери о их смерти, чтобы не ждали их домой.
- Милые дети! Милая дорогая мама, жена! Больше не увидите меня. Прощайте! - а у самих текут слёзы. Умирали все по-разному. Были и такие, как в бою кричали: "Ура! В атаку!" - стреляли, бросали гранаты, падали и умирали. А некоторые, на удивление, пели песни и так трогательно, жалобно, что невольно плакали многие, что и с ними может случиться это же. Пели: "Там в саду при долине", "Ох, умру я, умру я, похоронят меня. И родные не узнают, где могилка моя", "Бродяга", "Жена найдет себе другого, а мать сыночка никогда", "Напрасно старушка ждет сына домой, ей скажут она зарыдает". Пели многие песни, у каждого своя любимая. Песни смолкали, бойцы умирали. Жутко, что творилось!
Необходимо было тепло, питание и сон, а этого не было. Я смотрел на знакомые лица боевых друзей, и мне было не понятно: почему происходит все это?. Неужели об этом не знает командование? Это же самая позорная и мучительная смерть, не исполнив своего воинского долга патриота перед Родиной в открытом священном бою с фашистами, так бесславно погибнуть! Я рвался на фронт сражаться фашистами и если погибнуть, то только в святом бою, а не такой, никому не нужной, позорной смертью. Встанет ли кто за это перед трибуналом? Так размышляли многие бойцы.
Командиры куда-то исчезли, видимо, подались ближе к продуктам, теплу. Батальоны все перемешались, но наш взвод шел самостоятельно, слабым помогали, как могли. Мы видели только пожилого комиссара 646-го полка т. Рябкова, который ехал верхом на лошади, возглавляя полк в походе. Озверелые бойцы ожесточились на него:
- Куда нас ведете? Разве не видите, что творится? Давай нам пожрать!!!
- Я тоже подчинённый, выполняю приказ командования. О том, что происходит я доложил. Сам слез с коня, снял седло и бросил его в сторону.
- Убивайте коня! Вот всё, чем могу помочь вам, - и сам пошёл пешком.
Коня забили и в драку тушу разорвали по кусочкам, глодали кости с сырым мясом, хуже дикарей. Были слухи, что ели человеческое мясо. Нам сказали, что нужно крепиться до 63(73) км, где обещали нам питание, тепло и отдых. (Ожидалась помощь от частей, что находятся здесь, но этого почему-то не произошло).
6 мая к утру пришли на большую долину. В стороне стояли штабеля из мертвецов, как бараки. При виде этого, от ужаса, волосы встали дыбом у меня. Вся долина усеяна трупами бойцов, кое-кто был еще жив, шевелился.
Ужас! Кошмар! Неужели об этом не знает командование? Куда нас ведут? До нас здесь побывали 480 и 544 полки, пришел сюда и наш 646 полк, чтобы еще более пополнить штабеля и долину трупами бойцов.
В стороне стояла большая санитарная палатка, и у входа её с боем лезли бойцы, чтобы согреться и отдохнуть. Медицина была бессильна. Наш взвод расположился у посадки. Выкопали в снегу котлован, наломали веток под себя, а в центре развели костёр. Для поддержания костра установили дежурство. Вот так мы просушили портянки, шинели и немного отдохнули сами. И это спасло нам жизни.
Обо всём описать невозможно. Описываю только об том, что испытал и видел сам.
- Толмачев здесь?
- Я Толмачев, - быстро встал и оторопел. Перед нами стоял комиссар полка Рябков.
- Вы, говорят, поваром были до войны?
- Да, был несколько лет.
- Бери себе помощника, будешь готовить обед.
Толмачев подмигнул мне, и мы пошли за комиссаром. Комиссар раздобыл вермишеля на одну кухню, на весь полк. Таскали хворост, чистый снег. Я кочегарил, а Толмачев варил. Раздачей обеда командовал сам комиссар, выделив для этого несколько человек, которые выполняли его указания. В основном поддерживали тех, кто лежал, не мог двигаться. Остатки, подгоревшее разрешили нам - поварам.
- А это вам на весь взвод. - Заскребли с пригарью полкотелка, и это нас немного подкрепило.
Ночь на 7 мая была самой жуткой, и не случайно её окрестили "Варфоломеевской ночью", а долину "Долиной смерти" (Так назвали эту долину реки Западная Лица и альпийские стрелки в 1941 году, понеся здесь огромные потери). Мы, своими огромными жертвами, это мрачное название повторили.
С вечера, когда горели костры, многие заснули, а наутро без поддержания костров валялись уже трупами. Штабеля и долина пополнились новыми трупами, а родные никогда не увидят их. И действительно: "Напрасно старушка ждёт сына домой". А сколько осталось вдов, сирот?
Зачем мы шли сюда? Нас всю дорогу стращали Военным Трибуналом за то, что мы просили палатки, продукты, тепло и отдых. А встанет ли кто-нибудь из командования перед Трибуналом за бессмысленные, преступные жертвы бойцов?!! В одной только "Долине смерти" умерло более тысячи бойцов по преступности командования.
7 мая. На утро появился наш командир взвода - бодрый, весёлый.
- Кудряков! Остаёшься за меня.
- А вы куда? - его не было и до этого.
- Повтори моё приказание!
- Вы видите эти трупы? - Толмачев показал на штабеля и обвел рукой "Долину смерти". - Все они выполняли Приказ командира дивизии и исполнили свой последний воинский Долг, по его преступности...
На него закричали все бойцы:
- Где ты до этого пропадал? В тепле спал, да жрал до отвала? А где сейчас командование? Выпивают, да жрут наши солдатские запасы и ты к ним спешишь?
- Убирайся от нас! А то будешь лежать вместе с трупами, - и направили на него оружие.
Он что-то закричал с угрозой и рысцой умчался от нас. И до 44 км мы его больше не видели. Дали Приказ двигаться обратно на 44 км, где обещают нам питание, тепло и отдых.
- Опять дразнят нас "раем". А зачем нас гнали сюда?
На этот раз мы не сомневались, когда-то всё это должно кончиться, пока не погибла вся дивизия. Обратно шли через трупы своих боевых друзей, на умирающих уже никто не обращал внимания - все были очень слабы и кое-как передвигались. Морские пехотинцы нашу 152 стр. дивизию в насмешку окрестили "Голубой дивизией". Такая дивизия была на этом фронте "Испанская голубая". Бойцы в этом не виноваты, они выполняли Приказ командования.
Шли весь день, а некоторые пришли утром 8 мая, остальные остались на дороге. В ночь на 8 мая на 44 км раскопали под снегом двух павших лошадей. Трудились над ними, кто как мог: ножом, лопаткой, штыком и моментально растащили туши. Ели все с жадностью, умирать с голода никому не хотелось. Жарили мясо на штыках, как шашлыки, ели сырым без соли. И многим спасло жизнь. С кухни выдали понемногу жидкого супа. На ночь расположились в полуразрушенных землянках, но с хорошим настроением о завтрашнем дне.
8 мая 1942 года. Обещание сбылось. Выдали палатки, натянули их в землянках, затопили печки, стало тепло, сухо. Завтрак поели с аппетитом. Кормили нас несколько раз понемногу, чтобы мы втянулись безболезненно. Умирали бойцы и 8 мая...
Открыли санитарные палатки и всех подвергли медосмотру. Тяжелобольных, обмороженных, ослепших отправили в госпиталя г. Архангельска морем. Некоторых больных оставили лечиться в медсанбате.
Все командиры были здесь в отдельной тёплой палатке, в том числе и наш командир взвода. Ели, пили до отвала, бросив своих бойцов, спасая свои шкуры.
Питание улучшалось, ели уже нормально. Поправили нары, спали в тепле. Все чувствовали себя хорошо, а через 2-3 дня послышались уже песни. Но песни сначала были грустные, что пели умирающие бойцы, всем нам не верилось, что остались живы, выдержали жуткую трагедию.
Много ли надо человеку? А почему этого не сделали с 3 мая? Около 100 бойцов самых здоровых из 646 полка направили в "Долину смерти" для учета умерших по дороге и в долине.
Итог трагедии:
По неполным данным не всех удалось извлечь из под снега, умерло более двух тысяч бойцов и более двух тысяч отправлены в госпиталя. Более 40% из 12-ти тысячной дивизии вышли из строя по преступности командования.
Я перенес трагедию, но остался больным на всю жизнь.
Кто остался жив, многие умерли преждевременно по причине трагедии.