письмо другу: июль, 2010
Из рассказа каскадера Александра о прибытии в Австралию в 80-е. Австралиец был немного удивлен появлением советской делегации и поэтому прямо спросил:"Коммунист?" Каскадер Александр немного заикался и поэтому спросил: "К-к-кенгуру?"
Наутро первого дня в Португалии было 37 градусов, так что я надела юбку и пошла по автостраде вдоль дорожных указателей в Лиссабон. Приблизительно через полчаса пути по очень скользкой брусчатке вдоль домов семей Реис и дверей с надписью correo (для газет), я наткнулась на местных жителей, двух дедков, и решила уточнить у них, правильно ли я иду. Послушав мои выкрики "Лишбоа! Лишбоа!", - один из дедков написал пальцем на пыльном стекле автомобиля "19 km", покрутил у виска и позвал подругу, которая как раз выходила из соседнего дома. Подруга взяла меня кренделем под руку, показала на автобусную остановку, где уже томилось под солнцем четыре человека, и, крикнув на мое thank you "de nada!" и махнув рукой, как на безнадежного ученика, которого все время приходится вытягивать на тройки, скрылась в подвале дома.
Это потом я узнала, что надо было говорить obrigada! - впрочем, это то немногое из их языка, что я выучила. Португальский португальский очень похож на русский, и складывается впечатление, что они все время говорят "Кашкайш! Што! Кашкайш! Э?" В паре километров от Эшторила по Лиссабонской ривьере есть место под названием Кашкайш, все из узеньких улочек, идущих вдоль двухэтажных зданий, на первых этажах в них торговые ряды и рестораны. Это конечная станция железнодорожного пути из Лиссабона в этом направлении, и на другом конце Каиш ду Содре, центральный вокзал, туда я и прикатила вскоре после встречи с дедками и их суетливой подругой. Идти было все равно, куда, а вернее, я еще плохо ориентировалась в пространстве, и карта была, конечно, пока еще без надобности, так что я решила по крайней мере перейти дорогу на красный свет вслед за толстяком с татуировкой Miguel на левой икре. После я заметила, что почти все там носят татуировки, и женщины, и мужчины, а пока пыталась вскарабкаться по почти отвесной дороге наверх, и молилась, что там я смогу передохнуть. Но на самом верху лестницы нашлась в паре шагов влево и вправо еще одна, и я свернула за угол, и зашла в магазин,чтобы купить воды, и продавец на хорошем английском ответил мне, что до Байру-Алту - днем и утром там местные торговые точки и литературные какие-то улицы, типа газетного киоска 1914 года или площади Пессоа, а ночью открыты двери клубов, и все высыпают на улицы, так что те превращаются в узкую кишку, наполненную людьми, и через каждые два с половиной метра тебе предлагают кокаин, экстази или гонза (типа поники) по 5 евро, ничуть не скрываясь от патруля (пересекающего местность все время твоего пути вдоль клубов) и болтая тугими пакетиками под светом фонарей - так вот, продавец ответил мне, что до Байру-Алту недалеко, из магазина направо и наверх вдоль трамвайных путей. И вышел из магазина вместе со мной, и показал мне еще раз, помогая себе руками.
Улицы в Лиссабоне идут все время вверх и потом все время вниз и потом еще раз вверх, и если я встану с одной стороны улицы, раскину руки и попрошу прохожих стать рядом и сделать тоже, то нас будет в лучшем случае пять человек, а обычно трое или даже двое. На мощеных дорожках скользко, и я временами скатывалась вниз, и потом опять карабкалась наверх. Впрочем, совсем не устала, или просто этого не чувствовала, и потом, там ведь дома в азулежу, плитке навроде нашей гжели, похожи на коробку с обрезками ткани и бусинами, и многие окна и входы в них наглухо закрыты ставнями, а иные даже заколочены. Один португалец, бывший оперный критик, а ныне фотограф, собирающийся в Порту, к послу Непала, чтобы сделать прививку от тропических заболеваний и отправиться в путешествие в Индию, рассказал мне после, что это все кризис, из-за него многие обанкротились и не смогли встать на ноги, и даже туристические вложения не помогли.
Грязные и улыбчивые мужчины, один из них мылил витрину непонятно какого заведения, хором сказали мне, что я уже в Байру-Алту, и улыбкой, тоже хором, проводили меня до поворота. Португальцы имеют лица двух разновидностей. У одной глаза расположены на очень большом расстоянии от носа, практически на висках, что делает их похожими на рыб; у людей такого типа нос пуговкой и очень пухлые губы, немного вывернутые наизнанку, будто сделавшиеся такими в результате пластической операции. Второй вид португальцев имеет выразительные, как у коней или коров, глаза, часто светлые - зеленые или голубые - в темных бровях и ресницах, и при этом уродливую нижнюю челюсть; рот их часто приоткрыт и весь в кривых зубах, и подбородок иногда вовсе отсутствует. Португальские женщины первого типа бывают очень милыми, похожими на рисованных животных вроде бурундуков Чипа и Дейла, и, когда они улыбаются, глаза обаятельно суживаются со стороны внешних уголков, а улыбка раздвигает щеки снизу, как молния сумки. Другая часть женщин часто имеет усики над верхней губой, редко встречающейся с нижней, так уж они воспитаны, наверное, рот не закрывать, а с возрастом, к сорока, их кожа становится сухой и морщинистой, как грецкий орех, и лица уже совсем превращаются в грубые и мужские. Курят португальцы повсюду, о чем свидетельствуют еще и таблички в самых неожиданных местах, вроде вагонов метро,например, а на другом вокзале, откуда поезд за 3-5 часов доставит тебя до севера, Порто (Порту), висит табличка, грозящая штрафом в 790 евро тому, кто осмелится закурить.
Как-то раз я заблудилась и забрела в черный район. Я и без того чувствовала себя непохожей на остальных - русским в Португалии скучно, и они едут, наверное, в Грецию и на Карибы, где все включено, говорят по-русски и никто не окликает тебя на каждом углу - серьезно, пройти по улице без сопровождения чьего бы то ни было комментария или причмокивания просто невозможно - а англичане, шведы и немцы ходят группами или по двое. Так что, очутившись одна то ли в Эстефания, то ли в Салданья, я почувствовала себя не альбиносом, а световым пятном, даже нет, просто куском бумаги, на котором еще ничего не нарисовали. Мавры стояли на выходе из каждой двери, и внутри них, и теснили японцев, у которых в распоряжении было всего три дома и один ресторан на другой стороне дороги. Я хотела купить расческу, потому что свою забыла дома, но, как назло, забыла еще и как будет "расческа" на любом языке, и, судя по предлагаемым городом услугам, местное население и туристов интересует только выпечка, рыба, старинное серебро, обувь и солнцезащитные очки. К счастью, там же я набрела на парикмахерскую: на высоких стульях сидели две сердитые негритянки, обернутые простыней цирюльника, и из нисколько не прохладной темноты явился третий негр, в дредах, собранных в хвост, и широко улыбнулся. Дальше я разыграла небольшой этюд, пытаясь объяснить, что именно мне нужно, и с третьей попытки парикмахер понял, и продал мне тонкий парикмахерский гребень с спицей на конце, и под полными нетерпения взглядами двух посетительниц я удалилась, счастливая, что нашла хоть что-то. Я тогда думала, что куплю себе нормальную расческу позже, но то ли плохо искала, то ли волосы португальцев расплетаются на ветру и после не путаются сами по себе, но до конца моего пребывания в Европе я не нашла нормальной расчески и обходилась этим парикмахерским гребнем.
Утомленная долгой прогулкой по экстремально крутому Лиссабону в такую жару, я купила у индуса из Бангладеш (он очень удивился, узнав последние новости о том, что в Москве сейчас так же жарко, как и в Лиссабоне: как будто даже с гордостью он спросил меня, мол, не правда ли, здесь очень жарко? - а после даже немного разочаровался, узнав о похожих температурах в Москве, словно способность удивить температурой была эксклюзивной только для Индии и Португалии, а никак не для России) местную сим-карту и завернула в первое попавшееся кафе, уже на периферии черного района. За стойкой стояли два пожилых португальца, а столики занимали очень тихие граждане, и мой английский был ни к селу не к городу: пожилые люди в Португалии несколько десятилетий провели под начальством фашиста Салазара, и, судя по неприветливым взглядам и почти категорическому отсутствию понимания моей речи - старику пришлось даже позвать свою молодую помощницу - режим Салазара пожилые люди не только пережили, сколько даже одобряли, и остались весьма недовольны гостеприимной политикой современного правительства. Но там я впервые попробовала местное лакомство, паштейш де ната, похожее на крема Каталана в слоеном тесте, и это, в общем, и ограничило мое знакомство с местной кухней, которая на 70 процентов состояла из рыбных блюд, которые я все равно не ем, и на 29 - из спиртных напитков, которые я все равно не пью. В этот самый оставшийся для пастейш де ната 1% я крепко втрескалась, даже несмотря на то, что крем в основном сделан из яиц, про которые я впоследствии рассказала итальянцу Марко, что я их не ем, потому что из них могут вырасти цыплята.
Покидала кафе, словно выталкиваемая подозрительно на меня глядящими стариками, будто я американский или скандинавский шпион (тем более все постоянно удивлялись что как так я тут одна) - в Португалии никто в общем не принимал меня за русскую, а работник местной компьютерной сети Фелип (которого я спросила на станции метрополитена в городе Порту одним вечером, как доехать до аэропорта, чтобы самолет отвез меня в Бергамо, в 40 км от Милана) сказал мне, что принял меня за немку или шведку, и что на русскую я вообще не похожа. Люди здесь очень гостеприимные и гордые этой своей национальной чертой еще, наверное, больше, чем русские своим хлебосольством - оно и в подметки не годится португальскому (бразильскому, марроканскому, индийскому и собственно португальскому-португальскому) или итальянскому (туринскому, римскому, сицилийскому). Вернулась в Каиш ду Содре грязная, уставшая, похожая на пыльную салфетку, и в таком виде электричка везла меня вдоль побережья реки Тежу: мимо районов, далеких от центра, где во дворах и на площади в тени деревьев сидят расслабленные люди (официант-румынец из британского кафе в Кашкайше сказал мне, что, честное слово, на улице Индепенденшиа ширяются у всех на глазах, но я не видала), где через Тежу (по-испански Тахо, как это озеро в Штатах) перекинут мост имени 25 апреля, похожий на Голден Гейт в Сан-Франциско, и длится еще и через половину западной части города, прямо над трущобами, где на балконах сушат штаны, полотенца и шторы, прямо над автомобилями в серых чехлах; мимо монастыря Жеронимуш, где похоронен Васко де Гама, и крепости Порт де Белейн, и вдоль многоэтажек, как на Ярославском направлении вокзала от Мазутки и Москвы третьей. И добралась до Эшторила. Такие были мои первые дни там.
Наутро первого дня в Португалии было 37 градусов, так что я надела юбку и пошла по автостраде вдоль дорожных указателей в Лиссабон. Приблизительно через полчаса пути по очень скользкой брусчатке вдоль домов семей Реис и дверей с надписью correo (для газет), я наткнулась на местных жителей, двух дедков, и решила уточнить у них, правильно ли я иду. Послушав мои выкрики "Лишбоа! Лишбоа!", - один из дедков написал пальцем на пыльном стекле автомобиля "19 km", покрутил у виска и позвал подругу, которая как раз выходила из соседнего дома. Подруга взяла меня кренделем под руку, показала на автобусную остановку, где уже томилось под солнцем четыре человека, и, крикнув на мое thank you "de nada!" и махнув рукой, как на безнадежного ученика, которого все время приходится вытягивать на тройки, скрылась в подвале дома.
Это потом я узнала, что надо было говорить obrigada! - впрочем, это то немногое из их языка, что я выучила. Португальский португальский очень похож на русский, и складывается впечатление, что они все время говорят "Кашкайш! Што! Кашкайш! Э?" В паре километров от Эшторила по Лиссабонской ривьере есть место под названием Кашкайш, все из узеньких улочек, идущих вдоль двухэтажных зданий, на первых этажах в них торговые ряды и рестораны. Это конечная станция железнодорожного пути из Лиссабона в этом направлении, и на другом конце Каиш ду Содре, центральный вокзал, туда я и прикатила вскоре после встречи с дедками и их суетливой подругой. Идти было все равно, куда, а вернее, я еще плохо ориентировалась в пространстве, и карта была, конечно, пока еще без надобности, так что я решила по крайней мере перейти дорогу на красный свет вслед за толстяком с татуировкой Miguel на левой икре. После я заметила, что почти все там носят татуировки, и женщины, и мужчины, а пока пыталась вскарабкаться по почти отвесной дороге наверх, и молилась, что там я смогу передохнуть. Но на самом верху лестницы нашлась в паре шагов влево и вправо еще одна, и я свернула за угол, и зашла в магазин,чтобы купить воды, и продавец на хорошем английском ответил мне, что до Байру-Алту - днем и утром там местные торговые точки и литературные какие-то улицы, типа газетного киоска 1914 года или площади Пессоа, а ночью открыты двери клубов, и все высыпают на улицы, так что те превращаются в узкую кишку, наполненную людьми, и через каждые два с половиной метра тебе предлагают кокаин, экстази или гонза (типа поники) по 5 евро, ничуть не скрываясь от патруля (пересекающего местность все время твоего пути вдоль клубов) и болтая тугими пакетиками под светом фонарей - так вот, продавец ответил мне, что до Байру-Алту недалеко, из магазина направо и наверх вдоль трамвайных путей. И вышел из магазина вместе со мной, и показал мне еще раз, помогая себе руками.
Улицы в Лиссабоне идут все время вверх и потом все время вниз и потом еще раз вверх, и если я встану с одной стороны улицы, раскину руки и попрошу прохожих стать рядом и сделать тоже, то нас будет в лучшем случае пять человек, а обычно трое или даже двое. На мощеных дорожках скользко, и я временами скатывалась вниз, и потом опять карабкалась наверх. Впрочем, совсем не устала, или просто этого не чувствовала, и потом, там ведь дома в азулежу, плитке навроде нашей гжели, похожи на коробку с обрезками ткани и бусинами, и многие окна и входы в них наглухо закрыты ставнями, а иные даже заколочены. Один португалец, бывший оперный критик, а ныне фотограф, собирающийся в Порту, к послу Непала, чтобы сделать прививку от тропических заболеваний и отправиться в путешествие в Индию, рассказал мне после, что это все кризис, из-за него многие обанкротились и не смогли встать на ноги, и даже туристические вложения не помогли.
Грязные и улыбчивые мужчины, один из них мылил витрину непонятно какого заведения, хором сказали мне, что я уже в Байру-Алту, и улыбкой, тоже хором, проводили меня до поворота. Португальцы имеют лица двух разновидностей. У одной глаза расположены на очень большом расстоянии от носа, практически на висках, что делает их похожими на рыб; у людей такого типа нос пуговкой и очень пухлые губы, немного вывернутые наизнанку, будто сделавшиеся такими в результате пластической операции. Второй вид португальцев имеет выразительные, как у коней или коров, глаза, часто светлые - зеленые или голубые - в темных бровях и ресницах, и при этом уродливую нижнюю челюсть; рот их часто приоткрыт и весь в кривых зубах, и подбородок иногда вовсе отсутствует. Португальские женщины первого типа бывают очень милыми, похожими на рисованных животных вроде бурундуков Чипа и Дейла, и, когда они улыбаются, глаза обаятельно суживаются со стороны внешних уголков, а улыбка раздвигает щеки снизу, как молния сумки. Другая часть женщин часто имеет усики над верхней губой, редко встречающейся с нижней, так уж они воспитаны, наверное, рот не закрывать, а с возрастом, к сорока, их кожа становится сухой и морщинистой, как грецкий орех, и лица уже совсем превращаются в грубые и мужские. Курят португальцы повсюду, о чем свидетельствуют еще и таблички в самых неожиданных местах, вроде вагонов метро,например, а на другом вокзале, откуда поезд за 3-5 часов доставит тебя до севера, Порто (Порту), висит табличка, грозящая штрафом в 790 евро тому, кто осмелится закурить.
Как-то раз я заблудилась и забрела в черный район. Я и без того чувствовала себя непохожей на остальных - русским в Португалии скучно, и они едут, наверное, в Грецию и на Карибы, где все включено, говорят по-русски и никто не окликает тебя на каждом углу - серьезно, пройти по улице без сопровождения чьего бы то ни было комментария или причмокивания просто невозможно - а англичане, шведы и немцы ходят группами или по двое. Так что, очутившись одна то ли в Эстефания, то ли в Салданья, я почувствовала себя не альбиносом, а световым пятном, даже нет, просто куском бумаги, на котором еще ничего не нарисовали. Мавры стояли на выходе из каждой двери, и внутри них, и теснили японцев, у которых в распоряжении было всего три дома и один ресторан на другой стороне дороги. Я хотела купить расческу, потому что свою забыла дома, но, как назло, забыла еще и как будет "расческа" на любом языке, и, судя по предлагаемым городом услугам, местное население и туристов интересует только выпечка, рыба, старинное серебро, обувь и солнцезащитные очки. К счастью, там же я набрела на парикмахерскую: на высоких стульях сидели две сердитые негритянки, обернутые простыней цирюльника, и из нисколько не прохладной темноты явился третий негр, в дредах, собранных в хвост, и широко улыбнулся. Дальше я разыграла небольшой этюд, пытаясь объяснить, что именно мне нужно, и с третьей попытки парикмахер понял, и продал мне тонкий парикмахерский гребень с спицей на конце, и под полными нетерпения взглядами двух посетительниц я удалилась, счастливая, что нашла хоть что-то. Я тогда думала, что куплю себе нормальную расческу позже, но то ли плохо искала, то ли волосы португальцев расплетаются на ветру и после не путаются сами по себе, но до конца моего пребывания в Европе я не нашла нормальной расчески и обходилась этим парикмахерским гребнем.
Утомленная долгой прогулкой по экстремально крутому Лиссабону в такую жару, я купила у индуса из Бангладеш (он очень удивился, узнав последние новости о том, что в Москве сейчас так же жарко, как и в Лиссабоне: как будто даже с гордостью он спросил меня, мол, не правда ли, здесь очень жарко? - а после даже немного разочаровался, узнав о похожих температурах в Москве, словно способность удивить температурой была эксклюзивной только для Индии и Португалии, а никак не для России) местную сим-карту и завернула в первое попавшееся кафе, уже на периферии черного района. За стойкой стояли два пожилых португальца, а столики занимали очень тихие граждане, и мой английский был ни к селу не к городу: пожилые люди в Португалии несколько десятилетий провели под начальством фашиста Салазара, и, судя по неприветливым взглядам и почти категорическому отсутствию понимания моей речи - старику пришлось даже позвать свою молодую помощницу - режим Салазара пожилые люди не только пережили, сколько даже одобряли, и остались весьма недовольны гостеприимной политикой современного правительства. Но там я впервые попробовала местное лакомство, паштейш де ната, похожее на крема Каталана в слоеном тесте, и это, в общем, и ограничило мое знакомство с местной кухней, которая на 70 процентов состояла из рыбных блюд, которые я все равно не ем, и на 29 - из спиртных напитков, которые я все равно не пью. В этот самый оставшийся для пастейш де ната 1% я крепко втрескалась, даже несмотря на то, что крем в основном сделан из яиц, про которые я впоследствии рассказала итальянцу Марко, что я их не ем, потому что из них могут вырасти цыплята.
Покидала кафе, словно выталкиваемая подозрительно на меня глядящими стариками, будто я американский или скандинавский шпион (тем более все постоянно удивлялись что как так я тут одна) - в Португалии никто в общем не принимал меня за русскую, а работник местной компьютерной сети Фелип (которого я спросила на станции метрополитена в городе Порту одним вечером, как доехать до аэропорта, чтобы самолет отвез меня в Бергамо, в 40 км от Милана) сказал мне, что принял меня за немку или шведку, и что на русскую я вообще не похожа. Люди здесь очень гостеприимные и гордые этой своей национальной чертой еще, наверное, больше, чем русские своим хлебосольством - оно и в подметки не годится португальскому (бразильскому, марроканскому, индийскому и собственно португальскому-португальскому) или итальянскому (туринскому, римскому, сицилийскому). Вернулась в Каиш ду Содре грязная, уставшая, похожая на пыльную салфетку, и в таком виде электричка везла меня вдоль побережья реки Тежу: мимо районов, далеких от центра, где во дворах и на площади в тени деревьев сидят расслабленные люди (официант-румынец из британского кафе в Кашкайше сказал мне, что, честное слово, на улице Индепенденшиа ширяются у всех на глазах, но я не видала), где через Тежу (по-испански Тахо, как это озеро в Штатах) перекинут мост имени 25 апреля, похожий на Голден Гейт в Сан-Франциско, и длится еще и через половину западной части города, прямо над трущобами, где на балконах сушат штаны, полотенца и шторы, прямо над автомобилями в серых чехлах; мимо монастыря Жеронимуш, где похоронен Васко де Гама, и крепости Порт де Белейн, и вдоль многоэтажек, как на Ярославском направлении вокзала от Мазутки и Москвы третьей. И добралась до Эшторила. Такие были мои первые дни там.