Re: Кстати о Пушкине, даext_1663292June 6 2015, 21:50:49 UTC
В 20-е годы XIX в. четверостишие получило широкое распространение под именем Пушкина. Как его сочинение оно записано уже в тетради 1817-1820 гг., принадлежавшей «какой-то дворянской семье, настроенной весьма консервативно».9 18 июля 1827 г. рядовой Д. Брандт, разжалованный из штабс-капитанов, показал, что юнкер В. Я. Зубов декламировал ему следующий «отрывок» Пушкина: И у фонарного столба Попа последнего кишкой Царя последнего удавим.10 Эти свидетельства исходили от людей, не связанных с поэтом, и поэтому не могут считаться авторитетными. Они лишь отражали существовавшее в те годы убеждение в том, что эпиграмма вышла из-под пера Пушкина. Больший интерес представляют два других ранних списка четверостишия. Первый из них находится в тетради, принадлежавшей А. В. Шереметеву, который был лично знаком с Пушкиным, связан с декабристами и мог получать тексты стихотворений если не от самого поэта, то от близких ему лиц. Тетрадь заполнялась в двадцатые годы, качество текстов в ней очень высокое, и четверостишие приписано Пушкину. Кроме этого спорного четверостишия, в ней нет ни одного другого стихотворения из числа тех, которые ходили под именем Пушкина, но в действительности ему не принадлежали. Второй список находился в ныне утраченной тетради, принадлежавшей приятелю Пушкина - П. П. Каверину. Здесь имя поэта при эпиграмме не значилось, но в оглавлении она была помещена среди произведений, безусловно ему принадлежащих. Таким образом, лица, знакомые с Пушкиным, считали его автором четверостишия «Мы добрых граждан позабавим...»; однако они не оставили никаких указаний на источник текста, а потому достоверность этих свидетельств не может не вызывать большого сомнения. Нет таких указаний и ни в одном из поздних списков (Н. С. Тихонравова, В. Е. Якушкина, П. А. Ефремова); не дал их и Н. П. Огарев, опубликовавший четверостишие как стихотворение Пушкина.11 Статья М. А. Цявловского была полемически заострена против тех пушкинистов, которые, не приводя никаких доказательств, категорически утверждали, что эпиграмму написал не Пушкин (Н. В. Гербель, В. Я. Брюсов, Н. О. Лернер12). Полемизируя с Н. О. Лернером, Цявловский писал: «Мнение, что Пушкин не может быть автором эпиграммы, основывалось на неверном представлении о поэте как трибуне радикальных идей своего времени».13 Именно в подтверждение этой мысли в статье далее приводились запись из дневника П. И. Долгорукова и дерзкий тост поэта в честь убийства Павла I, о котором рассказал в своих воспоминаниях И. П. Липранди.14 «Все это, - заключал Цявловский, - не позволяет нам в категорической форме отрицать принадлежность Пушкину революционной эпиграммы. Как можно утверждать, что поэт, по словам Вяземского, „живший и раскалявшийся в жгучей и вулканической атмосфере“ декабристских кругов, не мог сымпровизировать вольный перевод французских стихов, с такой страшной экспрессией выражающих дух великой буржуазной революции».
1817-1820 гг., принадлежавшей «какой-то дворянской семье, настроенной весьма консервативно».9 18 июля 1827 г. рядовой Д. Брандт, разжалованный из штабс-капитанов, показал, что юнкер В. Я. Зубов декламировал ему следующий «отрывок» Пушкина:
И у фонарного столба
Попа последнего кишкой
Царя последнего удавим.10
Эти свидетельства исходили от людей, не связанных с поэтом, и поэтому не могут считаться авторитетными. Они лишь отражали существовавшее в те годы убеждение в том, что эпиграмма вышла из-под пера Пушкина.
Больший интерес представляют два других ранних списка четверостишия. Первый из них находится в тетради, принадлежавшей А. В. Шереметеву, который был лично знаком с Пушкиным, связан с декабристами и мог получать тексты стихотворений если не от самого поэта, то от близких ему лиц. Тетрадь заполнялась в двадцатые годы, качество текстов в ней очень высокое, и четверостишие приписано Пушкину. Кроме этого спорного четверостишия, в ней нет ни одного другого стихотворения из числа тех, которые ходили под именем Пушкина, но в действительности ему не принадлежали. Второй список находился в ныне утраченной тетради, принадлежавшей приятелю Пушкина - П. П. Каверину. Здесь имя поэта при эпиграмме не значилось, но в оглавлении она была помещена среди произведений, безусловно ему принадлежащих. Таким образом, лица, знакомые с Пушкиным, считали его автором четверостишия «Мы добрых граждан позабавим...»; однако они не оставили никаких указаний на источник текста, а потому достоверность этих свидетельств не может не вызывать большого сомнения.
Нет таких указаний и ни в одном из поздних списков (Н. С. Тихонравова, В. Е. Якушкина, П. А. Ефремова); не дал их и Н. П. Огарев, опубликовавший четверостишие как стихотворение Пушкина.11
Статья М. А. Цявловского была полемически заострена против тех пушкинистов, которые, не приводя никаких доказательств, категорически утверждали, что эпиграмму написал не Пушкин (Н. В. Гербель, В. Я. Брюсов, Н. О. Лернер12). Полемизируя с Н. О. Лернером, Цявловский писал: «Мнение, что Пушкин не может быть автором эпиграммы, основывалось на неверном представлении о поэте как трибуне радикальных идей своего времени».13 Именно в подтверждение этой мысли в статье далее приводились запись из дневника П. И. Долгорукова и дерзкий тост поэта в честь убийства Павла I, о котором рассказал в своих воспоминаниях И. П. Липранди.14 «Все это, - заключал Цявловский, - не позволяет нам в категорической форме отрицать принадлежность Пушкину революционной эпиграммы. Как можно утверждать, что поэт, по словам Вяземского, „живший и раскалявшийся в жгучей и вулканической атмосфере“ декабристских кругов, не мог сымпровизировать вольный перевод французских стихов, с такой страшной экспрессией выражающих дух великой буржуазной революции».
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Leave a comment