Читаю. Шарль Диль. Византийские портреты (1906-1908 годы).
Сейчас все снимают историческое и псевдоисторическое. Тут тебе и "Викинги", и "Игра престолов" и т.д. и т.п. Ох, снимали бы лучше про Византию, там "и жизнь, и слезы, и любовь". Византия в описании Шарля Диля и живом талантливом переводе 1914 г., выполненном М.В.Безобразовой, поражает, ужасает, восхищает, смешит.
Вот некоторые цитаты для ощущения "вкуса" текста:
...Некоторые из самых знаменитых жертв императрицы, в общем, чувствовали себя хорошо и, несмотря на временные невзгоды, сделали довольно блестящую карьеру; с другой стороны, самые опасные ее противники поплатились не смертью, а простым изгнанием за то, что осмелились пойти против нее.
...Как и прежде, она не останавливалась перед тем, чтобы пустить в ход руки, и охотно подкрепляла пощечинами свои благочестивые наставления.
...Регентша падает к ногам святого отца и просит не забывать ее в своих молитвах, как вдруг патриарх встает, подпрыгивает, поворачивается спиной к императрице… и пусть прочтут у самих летописцев, что он пустил в лицо Феодоры. Затем, повернувшись к ней лицом, заявил: «Ты никак не можешь сказать, царица, что даже и в этом мы не постарались оказать тебе почесть». Тут он откинул капюшон и явил свой лик: воображаемый патриарх был не кто иной, как любимый шут императора.
…совершенный невежда Василий не умел ни читать, ни писать, он прежде всего представлял собой красивое человеческое животное. Этого оказалось достаточно, чтобы быть счастливым.
...Однако жениться на своей любовнице ему мешало одно обстоятельство: ее муж. Но Гутцуниат очень остроумно умер вскоре после смерти Феофано, и это вышло так кстати, что злые языки стали поговаривать, что эти две смерти, такие своевременные, быть может, произошли не вполне случайно.
...Подле монарха жили обе старые порфирородные царицы, ставшие с годами немного маньячками. Зоя проводила все время в изготовлении ароматов, зиму и лето запираясь в жарко натопленных комнатах и отрываясь от своего любимого занятия только для того, чтобы воскуривать фимиам перед дорогими ей образами и вопрошать их о будущем; Феодора считала и пересчитывала деньги, накопленные в ларцах, почти равнодушная ко всему остальному, совсем засохнув в своей чистоте и святости.
...Так, одним из больших удовольствий императора было слушать, как кто-нибудь заикается, напрасно силясь произнести ясно слово, и рассказывают, что один придворный имел очень большой успех во дворце, прикидываясь страдающим полной афонией, переходившей постепенно в нечленораздельные звуки и жалкое заикание. Этим милым талантом он привел Константина в такой восторг, что сделался первым фаворитом царя и с тех пор получил право свободно во всякое время входить к императору как близкий человек, жать ему руки, целоваться с ним и обниматься, усаживаться со смехом к нему на кровать; иногда даже он среди ночи шел к нему и будил его, чтобы рассказать какую-нибудь более или менее смешную историю, а также выпросить у него по этому случаю какую-нибудь милость или подарок.
...Андроник сначала притаился в траве, "как заяц", и стал поджидать удобную минуту, чтобы воспользоваться захваченными им с собой веревками. Со свойственной ему сметливостью он, выходя из тюрьмы, не забыл тщательно притворить за собою дверь. Поэтому, когда дежурный офицер делал свой вечерний обход, он не заметил ничего необычайного; расставив стражу по ее местам, он спокойно пошел лечь спать. Тогда, в самую полночь, Андроник привязал веревку за один из наружных стенных зубцов и бесшумно спустился на морской берег.
...Я поношу литературу, со слезами говорю: "Господи! да будут прокляты науки и те, кто их изучает! Проклят будь тот день и час, когда меня послали в школу, чтобы учиться наукам и стараться зарабатывать тем себе хлеб". Если бы сделали тогда из меня золотошвея, одного из тех, что зарабатывают себе хлеб тем, что изготовляют златотканые одежды, я отпер бы тогда свой шкаф и нашел бы там хлеб в изобилии, вино, тунец и макрель; а теперь, если я его отопру, сколько бы ни искал по всем полкам, только и увижу, что бумажные мешки, набитые бумагами. Я открываю сундук, чтобы поискать там кусок хлеба, нахожу маленький бумажный мешок. Открываю сундук, ищу кошелек, ощупываю его, думая, нет ли там денег, но он набит бумагой. Тогда у меня не хватает больше сил, я падаю от истощения. И в припадке голода я в моем бедственном положении предпочитаю изучению литературы и грамматики ремесло золотошвея".
Вот некоторые цитаты для ощущения "вкуса" текста:
...Некоторые из самых знаменитых жертв императрицы, в общем, чувствовали себя хорошо и, несмотря на временные невзгоды, сделали довольно блестящую карьеру; с другой стороны, самые опасные ее противники поплатились не смертью, а простым изгнанием за то, что осмелились пойти против нее.
...Как и прежде, она не останавливалась перед тем, чтобы пустить в ход руки, и охотно подкрепляла пощечинами свои благочестивые наставления.
...Регентша падает к ногам святого отца и просит не забывать ее в своих молитвах, как вдруг патриарх встает, подпрыгивает, поворачивается спиной к императрице… и пусть прочтут у самих летописцев, что он пустил в лицо Феодоры. Затем, повернувшись к ней лицом, заявил: «Ты никак не можешь сказать, царица, что даже и в этом мы не постарались оказать тебе почесть». Тут он откинул капюшон и явил свой лик: воображаемый патриарх был не кто иной, как любимый шут императора.
…совершенный невежда Василий не умел ни читать, ни писать, он прежде всего представлял собой красивое человеческое животное. Этого оказалось достаточно, чтобы быть счастливым.
...Однако жениться на своей любовнице ему мешало одно обстоятельство: ее муж. Но Гутцуниат очень остроумно умер вскоре после смерти Феофано, и это вышло так кстати, что злые языки стали поговаривать, что эти две смерти, такие своевременные, быть может, произошли не вполне случайно.
...Подле монарха жили обе старые порфирородные царицы, ставшие с годами немного маньячками. Зоя проводила все время в изготовлении ароматов, зиму и лето запираясь в жарко натопленных комнатах и отрываясь от своего любимого занятия только для того, чтобы воскуривать фимиам перед дорогими ей образами и вопрошать их о будущем; Феодора считала и пересчитывала деньги, накопленные в ларцах, почти равнодушная ко всему остальному, совсем засохнув в своей чистоте и святости.
...Так, одним из больших удовольствий императора было слушать, как кто-нибудь заикается, напрасно силясь произнести ясно слово, и рассказывают, что один придворный имел очень большой успех во дворце, прикидываясь страдающим полной афонией, переходившей постепенно в нечленораздельные звуки и жалкое заикание. Этим милым талантом он привел Константина в такой восторг, что сделался первым фаворитом царя и с тех пор получил право свободно во всякое время входить к императору как близкий человек, жать ему руки, целоваться с ним и обниматься, усаживаться со смехом к нему на кровать; иногда даже он среди ночи шел к нему и будил его, чтобы рассказать какую-нибудь более или менее смешную историю, а также выпросить у него по этому случаю какую-нибудь милость или подарок.
...Андроник сначала притаился в траве, "как заяц", и стал поджидать удобную минуту, чтобы воспользоваться захваченными им с собой веревками. Со свойственной ему сметливостью он, выходя из тюрьмы, не забыл тщательно притворить за собою дверь. Поэтому, когда дежурный офицер делал свой вечерний обход, он не заметил ничего необычайного; расставив стражу по ее местам, он спокойно пошел лечь спать. Тогда, в самую полночь, Андроник привязал веревку за один из наружных стенных зубцов и бесшумно спустился на морской берег.
...Я поношу литературу, со слезами говорю: "Господи! да будут прокляты науки и те, кто их изучает! Проклят будь тот день и час, когда меня послали в школу, чтобы учиться наукам и стараться зарабатывать тем себе хлеб". Если бы сделали тогда из меня золотошвея, одного из тех, что зарабатывают себе хлеб тем, что изготовляют златотканые одежды, я отпер бы тогда свой шкаф и нашел бы там хлеб в изобилии, вино, тунец и макрель; а теперь, если я его отопру, сколько бы ни искал по всем полкам, только и увижу, что бумажные мешки, набитые бумагами. Я открываю сундук, чтобы поискать там кусок хлеба, нахожу маленький бумажный мешок. Открываю сундук, ищу кошелек, ощупываю его, думая, нет ли там денег, но он набит бумагой. Тогда у меня не хватает больше сил, я падаю от истощения. И в припадке голода я в моем бедственном положении предпочитаю изучению литературы и грамматики ремесло золотошвея".