Про 90е и эмиграцию - 15
Это последняя часть! Теперь пишите ваши мемуары, а я почитаю!
Перед самым отъездом на постдок в Гренобль я попала на празднование десятилетия выпуска, там были люди из нашего класса и из параллельного. До тех пор я достаточно долго в школу не заходила. Помню, неприятно поразило то, что стены вокруг учительской на втором этаже были сплошь увешаны фотографиями из экзотических поездок Давидовича; тогда, в 97 году, люди все-таки были еще очень бедные, хотя, может, большинства учеников беды и не касались. Самого Давидовича мы особенно не знали, он пришел в школу, когда мы ее почти закончили. Слышали только разные неприятные слухи о его патологической авторитарности и желании влезать в частную жизнь, настолько неприятные, что никакого желания общаться не возникало (хотя у меня было много знакомых из его последнего класса в 91 школе, двумя годами старше нас, и там, наверное, больше людей к нему хорошо относилось, чем ненавидело). Один одноклассник принес какой-то очень хороший коньяк и произнес примерно следующий тост за нашего учителя математики: "Вот Р. К. настоящий учитель - не то что всякие там Давидовичи!" Вошел какой-то мужик, одноклассник налил ему тоже и через некоторое время спросил, а кто это. Естественно, Давидович это и был.
Некоторые люди стали возвращаться, например, Д.К. вернулся в Москву довольно быстро, В. вернулись тоже, но М.В. потом опять уехал, в Англию, точнее даже в Шотландию. Впрочем, приезжал регулярно. Мой одноклассник Ф.П. тоже в некоторый момент вернулся, завел бурный роман с женой режиссера Балабанова, и по слухам, устроился работать в передачу "Суд идет", но она прекратила свое существование еще до того, как был запланирован первый выпуск с его участием. Правда это или нет, в любом случае Ф.П. вернулся к математическим занятиям и переехал в Израиль.
Кризис 98 года застал нас на озере Днико в Псковской области, мы туда поехали на машинах и обнаружили, что что-то не так, увидев цены на бензин на заправке - но это не точно, пусть меня поправят товарищи, если было по-другому.
Конечно, он ударил очень по многим, но помню и то, что примерно в это время ситуация в Москве перестала выглядеть беспросветно - по крайней мере в магазинах появилась в заметных количествах нормальная российская еда; в середине 90х это были в основном западные продукты, часто такие, которых я никогда не видела на западе (в смысле не очень хорошие), плюс какая-нибудь датская свинина, ну свиньи, надеюсь, везде примерно одинаковы. В провинции совершенно не перестала она так выглядеть, думаю, даже пик плохого пришелся на конец 90х и самое начало двухтысячных. В 98 (или 99?) году мы поехали в Каргополь и дальше на Кенозеро, и меня поразили местные собаки: мы по дороге ели какие-то чипсы, выбросили пустые пакеты, так собаки их извлекли и долго вылизывали, видимо, в надежде, что остатки жира имеют пищевую ценность. Более веселая история произошла с нами на Порженском погосте - там рыбаки подарили нам рыбу и картошку, мы часть картошки оставили на утро и были неправы, потому что вороны ночью выклевали все внутри, оставив аккуратные шкурки.
Порженский погост был совсем в упадке и грозил развалиться, а вот церковь на Хижгоре как-то реставрировалась. Когда мы туда пришли, мы встретили двух реставраторов-подростков, старшему было лет пятнадцать, а младшему не сильно больше десяти.
Из Каргополя на Кенозеро мы ехали по очень древней дороге, Пудожскому тракту, он был в основном грунтовый и его засыпали щебенкой к очередным выборам. Собственно, камаз со щебенкой нас и подвез. Мы думали, тракт асфальтируют, но два года назад там все еще был грейдер и местами бетонка (под народным названием "Последний путь", она шла до какого-то кладбища; в карельской части, впрочем, вроде асфальт, плохие дороги - это какое-то роковое свойство архангельской администрации). Водитель камаза говорил про выборы: "Только за Зюганова!" Насколько я понимаю, то был в тех краях общий сентимент, вполне понятный.
Я за Зюганова голосовать не хотела, но когда нам предъявили Путина, тоже никакого энтузиазма не проявила, а совсем наоборот, кагебешники доверия не вызывали, в моих близких кругах тоже. Надеялась, что выберут Примакова, с которым вообще многие связывали начало перемен к лучшему, хотя он, конечно, тоже был не без кагебешности. Но его подвергли всевозможной дискредитации по телевизору задолго до выборов, да и не факт, что он сам сильно хотел. Осенью 99 года я переехала в Париж, неожиданно получив работу в университете, который я считала слишком для себя престижным; ну вот с тех пор там с перерывами и работаю, а с 11 года и в Москве, но это уже совсем другая история.
ВСЕ!!! КОНЕЦ!!!
Перед самым отъездом на постдок в Гренобль я попала на празднование десятилетия выпуска, там были люди из нашего класса и из параллельного. До тех пор я достаточно долго в школу не заходила. Помню, неприятно поразило то, что стены вокруг учительской на втором этаже были сплошь увешаны фотографиями из экзотических поездок Давидовича; тогда, в 97 году, люди все-таки были еще очень бедные, хотя, может, большинства учеников беды и не касались. Самого Давидовича мы особенно не знали, он пришел в школу, когда мы ее почти закончили. Слышали только разные неприятные слухи о его патологической авторитарности и желании влезать в частную жизнь, настолько неприятные, что никакого желания общаться не возникало (хотя у меня было много знакомых из его последнего класса в 91 школе, двумя годами старше нас, и там, наверное, больше людей к нему хорошо относилось, чем ненавидело). Один одноклассник принес какой-то очень хороший коньяк и произнес примерно следующий тост за нашего учителя математики: "Вот Р. К. настоящий учитель - не то что всякие там Давидовичи!" Вошел какой-то мужик, одноклассник налил ему тоже и через некоторое время спросил, а кто это. Естественно, Давидович это и был.
Некоторые люди стали возвращаться, например, Д.К. вернулся в Москву довольно быстро, В. вернулись тоже, но М.В. потом опять уехал, в Англию, точнее даже в Шотландию. Впрочем, приезжал регулярно. Мой одноклассник Ф.П. тоже в некоторый момент вернулся, завел бурный роман с женой режиссера Балабанова, и по слухам, устроился работать в передачу "Суд идет", но она прекратила свое существование еще до того, как был запланирован первый выпуск с его участием. Правда это или нет, в любом случае Ф.П. вернулся к математическим занятиям и переехал в Израиль.
Кризис 98 года застал нас на озере Днико в Псковской области, мы туда поехали на машинах и обнаружили, что что-то не так, увидев цены на бензин на заправке - но это не точно, пусть меня поправят товарищи, если было по-другому.
Конечно, он ударил очень по многим, но помню и то, что примерно в это время ситуация в Москве перестала выглядеть беспросветно - по крайней мере в магазинах появилась в заметных количествах нормальная российская еда; в середине 90х это были в основном западные продукты, часто такие, которых я никогда не видела на западе (в смысле не очень хорошие), плюс какая-нибудь датская свинина, ну свиньи, надеюсь, везде примерно одинаковы. В провинции совершенно не перестала она так выглядеть, думаю, даже пик плохого пришелся на конец 90х и самое начало двухтысячных. В 98 (или 99?) году мы поехали в Каргополь и дальше на Кенозеро, и меня поразили местные собаки: мы по дороге ели какие-то чипсы, выбросили пустые пакеты, так собаки их извлекли и долго вылизывали, видимо, в надежде, что остатки жира имеют пищевую ценность. Более веселая история произошла с нами на Порженском погосте - там рыбаки подарили нам рыбу и картошку, мы часть картошки оставили на утро и были неправы, потому что вороны ночью выклевали все внутри, оставив аккуратные шкурки.
Порженский погост был совсем в упадке и грозил развалиться, а вот церковь на Хижгоре как-то реставрировалась. Когда мы туда пришли, мы встретили двух реставраторов-подростков, старшему было лет пятнадцать, а младшему не сильно больше десяти.
Из Каргополя на Кенозеро мы ехали по очень древней дороге, Пудожскому тракту, он был в основном грунтовый и его засыпали щебенкой к очередным выборам. Собственно, камаз со щебенкой нас и подвез. Мы думали, тракт асфальтируют, но два года назад там все еще был грейдер и местами бетонка (под народным названием "Последний путь", она шла до какого-то кладбища; в карельской части, впрочем, вроде асфальт, плохие дороги - это какое-то роковое свойство архангельской администрации). Водитель камаза говорил про выборы: "Только за Зюганова!" Насколько я понимаю, то был в тех краях общий сентимент, вполне понятный.
Я за Зюганова голосовать не хотела, но когда нам предъявили Путина, тоже никакого энтузиазма не проявила, а совсем наоборот, кагебешники доверия не вызывали, в моих близких кругах тоже. Надеялась, что выберут Примакова, с которым вообще многие связывали начало перемен к лучшему, хотя он, конечно, тоже был не без кагебешности. Но его подвергли всевозможной дискредитации по телевизору задолго до выборов, да и не факт, что он сам сильно хотел. Осенью 99 года я переехала в Париж, неожиданно получив работу в университете, который я считала слишком для себя престижным; ну вот с тех пор там с перерывами и работаю, а с 11 года и в Москве, но это уже совсем другая история.
ВСЕ!!! КОНЕЦ!!!