Внежанровое самовыражение
По работе пришлось соприкоснуться со словами «авангардизм» и «концептуализм» и содержащимися в них смыслами. Нихрена я в этом не понимаю. Хочется анализа, и как бы даже не живого диалога. Ниже банальности в жанре «канцелярит».
Я вижу два пути развития творца, но вижу их только при игре с открытыми картами.
Первый путь зрим. Предположим, молодой поэт находит Пушкина прекрасным, и пишет пушкинским слогом тексты, заслуживающие определенное признание*. Потом этот поэт открывает для себя Бродского, или пусть Мандельштама, пишет их языком, обнаруживая в себе некий талант, нарабатывая технику. Параллельно с техникой он вырабатывает собственный голос, узнаваемый почерк и как это только не называют. У него возникает значительная аудитория*, понимающая и сопереживающая. Но потолок не достигнут, и человек выходит за пределы понимания окружающими. Его поэзия отчетливо гениальна и очень темна. Однажды он заменяет букву «е» в своем стихотворении сердечком. Но не во всех словах, и очень заметно, что буква «е» в разных словах разная. Вскоре все его произведения превращаются в мешанину из букв и псевдографики. Я знаю этого поэта, я верю в то, что это не ложный шаг, просто человек вышел за рамки моего понимания.
Второй путь начинается с конца. В богеме, элите или просто среди экзальтированной массы возникает человек, перемешавший буквы магнитной азбуки с панировкой в стеклянной банке, и назвавший это описательно, тяжеленным сочетанием из десятка непроизносимых слов: «Конституентный нарратив амбивалентного кризиса местечковой топонимики». Я реконструирую его путь, приходя к спорному выводу, что человек бездарен. Что он пытался писать стихи, но не чувствовал языка, поэтому придумал ставить рифму в начало строки, а не в конец - чтобы быть единственным в поджанре, и потому лучшим. Но и тут рифмы оказались заметно бедными, а тексты, в силу материала осознаваемые, - пустыми. Пришлось расширить охват - от поджанра к жанру, к искусству в целом. И этот неудачник понял, что лучшим может стать при одном условии - что будет выступать в пространстве, изобилующем контекстами, но создавать вещи, принципиально непонятные. Такое царство голого короля, где гений неотличим от пройдохи.
Ну, это как с эрративами: если ты можешь писать безупречно грамотно, эрратив - эрратив, если не можешь, эрратив - ошибка. А тоска этого определителя в том, что не всякий гений показывает нам свои юношеские стишки, не всякий бездарь родился бездарем, и не всякий шаг гения гениален. В общем, отличать говно от золота вышеприведенная методика не помогает, поэтому бесполезна. Не понимаю, как работают критики и жюри на конкурсах. Надо говорить.
* Это самый тонкий момент. Один человек при диагностике не защищен от ошибки. Группа восхищенных поклонников - от предвзятости. Любовь широких масс принадлежит чему-то далекому от искусства. При этом все же можно уверенно говорить о том, что Цветаева звучит шире Шагинян и одновременно талантливее.
Опять же, круто путает карты текущее время, смена контекста. С любопытством наблюдаю, как за бардами и рокерами время тащит сопротивляющийся рэп. Туда же, к осознанию существенности текста, к осознанию значимости отвергнутой на ранних порах мировой культуры. От «заварен круто дымный чай» к «Аменхотеп, ты помнишь тот мотив».
Я вижу два пути развития творца, но вижу их только при игре с открытыми картами.
Первый путь зрим. Предположим, молодой поэт находит Пушкина прекрасным, и пишет пушкинским слогом тексты, заслуживающие определенное признание*. Потом этот поэт открывает для себя Бродского, или пусть Мандельштама, пишет их языком, обнаруживая в себе некий талант, нарабатывая технику. Параллельно с техникой он вырабатывает собственный голос, узнаваемый почерк и как это только не называют. У него возникает значительная аудитория*, понимающая и сопереживающая. Но потолок не достигнут, и человек выходит за пределы понимания окружающими. Его поэзия отчетливо гениальна и очень темна. Однажды он заменяет букву «е» в своем стихотворении сердечком. Но не во всех словах, и очень заметно, что буква «е» в разных словах разная. Вскоре все его произведения превращаются в мешанину из букв и псевдографики. Я знаю этого поэта, я верю в то, что это не ложный шаг, просто человек вышел за рамки моего понимания.
Второй путь начинается с конца. В богеме, элите или просто среди экзальтированной массы возникает человек, перемешавший буквы магнитной азбуки с панировкой в стеклянной банке, и назвавший это описательно, тяжеленным сочетанием из десятка непроизносимых слов: «Конституентный нарратив амбивалентного кризиса местечковой топонимики». Я реконструирую его путь, приходя к спорному выводу, что человек бездарен. Что он пытался писать стихи, но не чувствовал языка, поэтому придумал ставить рифму в начало строки, а не в конец - чтобы быть единственным в поджанре, и потому лучшим. Но и тут рифмы оказались заметно бедными, а тексты, в силу материала осознаваемые, - пустыми. Пришлось расширить охват - от поджанра к жанру, к искусству в целом. И этот неудачник понял, что лучшим может стать при одном условии - что будет выступать в пространстве, изобилующем контекстами, но создавать вещи, принципиально непонятные. Такое царство голого короля, где гений неотличим от пройдохи.
Ну, это как с эрративами: если ты можешь писать безупречно грамотно, эрратив - эрратив, если не можешь, эрратив - ошибка. А тоска этого определителя в том, что не всякий гений показывает нам свои юношеские стишки, не всякий бездарь родился бездарем, и не всякий шаг гения гениален. В общем, отличать говно от золота вышеприведенная методика не помогает, поэтому бесполезна. Не понимаю, как работают критики и жюри на конкурсах. Надо говорить.
* Это самый тонкий момент. Один человек при диагностике не защищен от ошибки. Группа восхищенных поклонников - от предвзятости. Любовь широких масс принадлежит чему-то далекому от искусства. При этом все же можно уверенно говорить о том, что Цветаева звучит шире Шагинян и одновременно талантливее.
Опять же, круто путает карты текущее время, смена контекста. С любопытством наблюдаю, как за бардами и рокерами время тащит сопротивляющийся рэп. Туда же, к осознанию существенности текста, к осознанию значимости отвергнутой на ранних порах мировой культуры. От «заварен круто дымный чай» к «Аменхотеп, ты помнишь тот мотив».