(no subject)
Далеко,за горами,там,где лежит моя земля,море бьет свои волны о серый каменный берег.Теплое море гладит ночами круглые валуны.Самой правильной формы есть среди них вытянутые и узкие,ложащиеся в руку - такие можно выбрать для ступки и толочь ими травы и перец.Можно смотреть на море днями и уходить в дом,когда станет темно,если позовут.Лежать и слушать,притвориться волной,стать чайкой.Не там,где шумно,вкусно и жарят барабульку,но там,где полузаброшенный вокзал спускает свои ступени к пустому зимнему пляжу.А за спиной гудят редкие поезда.
В Манглиси было много времени,чтобы думать.Дни текут медленно и славно,когда ты одна с ребенком в пустом доме в горах. В этом есть все - аскеза,молитва и медитация,или проще - жизнь в ее чистом виде,не сдобренная никакими излишествами.Все уехали,Марк спит в одной из множества спален.Огромный каменный дом в конце горного села.Восемь пустых комнат с простыми дубовыми кроватями и сундуками.Еще есть пианино и стол - это гостиная.Я сижу в ней и смотрю на задумчивые деревянные иконы,вырезанные чьим-то дедом.У меня есть мураба из белой черешни,немного сыра и сливовой чачи.В окно видно находщую на гору тучу,а ставших привычными летучих мышей в сумерках - нет вовсе.Я выхожу на веранду и сижу там со стаканом чачи в кресле долго-долго,пока порывами ветра мне в лицо не начинает швырять тутовые ветки.В доме мигает свет.В саду слышен странный треск и будто бы плач.Спускаюсь в темноте вниз и вижу соседского теленка,забредшего через остатки забора.Над лесом сверкают молнии,теленок ревет грому в ответ.Еще минуты назад было тепло,но штормовой ветер на западных возвышеностях беспощаден.Еще одна вспышка и в доме гаснет свет,в ту же минуту с плачем просыпается Марк,я несусь к нему,испуганному и ничего не понимающему.Укутываю в плед,в кромешной тьме,пытаясь нащупать в комнате спички,зажигаю керосинку и спешу с Марком руках назад во двор.Начинается дождь,теленок упрямится и от страха не хочет идти в дом.Силой заталкиваю его в летнюю кухню и закрываю двери.Где-то наверху хлопают оконнные рамы.Дождь льет уже стеной,Марк получает черешневое варенье - теленок остатки молока,я пытаюсь впервые в жизни растопить буржуйку.Кидаю теленку чье-то старое пальто,он укладывается,согревшись и успокоившись.Марк снова хочет спать,мы забираемся под холодное,чуть сырое одеяло на кухонной тахте.Такие бывают только в старых домах,где постели редко ворошат за ненадобностью.Нагретый воздух кухни быстро убаюкивает.
Утром теленок жует край пододеяльника.Я опасливо ставлю босые ноги на холодный каменный пол и иду к умывальнику.Снова развожу огонь,долго варю гоми,кидаю в него кусочки сыра и масла,наблюдая,как они растворяются в белых густых кругах кукурузы.Марк и теленок отказываются.В детстве я была с ними солидарна,а теперь макаю в кашу кусочки подсохшего хлеба с аджикой и испытываю успокоение и радость подобные утру в раю.
Кое-как пригоняю теленка к соседке,которая уже отчаялась,и изъясняясь на малопонятной даже мне мутной смеси из двух языков,беру у девяностолетеней молочницы не говорящей по-русски банку мацони и брынзу,завернутую в тонкую ткань.Тут же с Марком и едим,сидя возле ее калитки.Вокруг пожухлая трава и темные прохладные ели на горной рекой.И дни,в которых нет ничего кроме..
В Манглиси было много времени,чтобы думать.Дни текут медленно и славно,когда ты одна с ребенком в пустом доме в горах. В этом есть все - аскеза,молитва и медитация,или проще - жизнь в ее чистом виде,не сдобренная никакими излишествами.Все уехали,Марк спит в одной из множества спален.Огромный каменный дом в конце горного села.Восемь пустых комнат с простыми дубовыми кроватями и сундуками.Еще есть пианино и стол - это гостиная.Я сижу в ней и смотрю на задумчивые деревянные иконы,вырезанные чьим-то дедом.У меня есть мураба из белой черешни,немного сыра и сливовой чачи.В окно видно находщую на гору тучу,а ставших привычными летучих мышей в сумерках - нет вовсе.Я выхожу на веранду и сижу там со стаканом чачи в кресле долго-долго,пока порывами ветра мне в лицо не начинает швырять тутовые ветки.В доме мигает свет.В саду слышен странный треск и будто бы плач.Спускаюсь в темноте вниз и вижу соседского теленка,забредшего через остатки забора.Над лесом сверкают молнии,теленок ревет грому в ответ.Еще минуты назад было тепло,но штормовой ветер на западных возвышеностях беспощаден.Еще одна вспышка и в доме гаснет свет,в ту же минуту с плачем просыпается Марк,я несусь к нему,испуганному и ничего не понимающему.Укутываю в плед,в кромешной тьме,пытаясь нащупать в комнате спички,зажигаю керосинку и спешу с Марком руках назад во двор.Начинается дождь,теленок упрямится и от страха не хочет идти в дом.Силой заталкиваю его в летнюю кухню и закрываю двери.Где-то наверху хлопают оконнные рамы.Дождь льет уже стеной,Марк получает черешневое варенье - теленок остатки молока,я пытаюсь впервые в жизни растопить буржуйку.Кидаю теленку чье-то старое пальто,он укладывается,согревшись и успокоившись.Марк снова хочет спать,мы забираемся под холодное,чуть сырое одеяло на кухонной тахте.Такие бывают только в старых домах,где постели редко ворошат за ненадобностью.Нагретый воздух кухни быстро убаюкивает.
Утром теленок жует край пододеяльника.Я опасливо ставлю босые ноги на холодный каменный пол и иду к умывальнику.Снова развожу огонь,долго варю гоми,кидаю в него кусочки сыра и масла,наблюдая,как они растворяются в белых густых кругах кукурузы.Марк и теленок отказываются.В детстве я была с ними солидарна,а теперь макаю в кашу кусочки подсохшего хлеба с аджикой и испытываю успокоение и радость подобные утру в раю.
Кое-как пригоняю теленка к соседке,которая уже отчаялась,и изъясняясь на малопонятной даже мне мутной смеси из двух языков,беру у девяностолетеней молочницы не говорящей по-русски банку мацони и брынзу,завернутую в тонкую ткань.Тут же с Марком и едим,сидя возле ее калитки.Вокруг пожухлая трава и темные прохладные ели на горной рекой.И дни,в которых нет ничего кроме..