Камарина
тертадрахма
Didrachm signed by Euainetos before 405, AR 8.55 g. Bust of young river-god Hipparis, facing three- quarter l., with horns on forehead and hair in long loose curls; a fish downwards on either side. On neck, signature [EYAI]. The whole within border of stylised waves. Rev. KAM - A - RI - NA The nymph Camarina, with head l., dressed in low-necked chiton leaving the breast partly bare and with crossed legs, riding on swan l. over curved waves. She clasps with l. hand the swan’s neck while r. holds billowing chiton. In field r., fish amid waves. SNG Lloyd 876 (these dies). Rizzo pl. 7, 9 (these dies). SNG Hunterian 5 (these dies). Kraay-Hirmer pl. 54, 152 (these dies). Westermark-Jenkins 162.7 (this coin, the different weight is due to the cleaning).
Extremely rare, only eight specimens known. An issue of tremendous
fascination with an interesting reverse composition and a portrait of
enchanting beauty work of one of the most celebrated Sicilian
master-engravers. Minor flan crack at eleven o’clock on obverse,
otherwise about extremely fine / extremely fine
Privately purchased from Harlan J. Berk. From the A.D.M. collection.
During the era of this didrachm, four artists signed at Camarina: VL , EXE, Exakestidas and Euainetos. The latter is the most famous of those artists, and is the one who signed the obverse die of the coin offered here. For this particular issue of didrachms only three dies are recorded, two obverse and one reverse. The other obverse die has no visible signature, though its quality assures us it was the work of a master artist - perhaps Euainetos or Exakestidas; it is known only from a single specimen, on which a die break obscures the base of the neck, and thus probably also the artist’s signature. On this obverse Euainetos creates a placid image in line with Kimon’s facing-head Arethusa of Syracuse (from which it probably was inspired), and which bears a striking resemblance to a very rare drachm of Syracuse (SNG Lloyd 1397). The countenance of our river-god Hipparis is calm and reflective; even the turn of his head toward the viewer seems naturally posed. The reverse scene, which recalls the myth of Leda and the swan, is similarly placid, and no less accomplished, for it shows a light-hearted and playful scene unfolding before our very eyes.
The nymph Camarina devotes her attention to assuring her chiton billows in the wind above her head as she reclines carelessly on the back of her swan, steadying her position by placing her right hand upon the swan’s breast. At this very moment the powerful, yet elegant bird is preparing to take flight or has just landed on the water; as its great wings are sprung into action, waves crest below and two fish, in response to the alarming state of affairs, are stirred, one propelling itself skyward. The inscription does not interfere with the delicate composition of this complex design, which required an optimal effort from a renowned engraver. Camarina was located near the estuaries of the Oanis and Hipparis rivers on the southern coast of Sicily. It may be of some consequence that both the obverse and the reverse of this coin show two fish; they could represent the two nearby rivers, or, perhaps even more likely, they could symbolize the river and the sea, both of which were important to Camarina. The Hipparis, the larger and more important of the two rivers, issued into the sea less than two miles from Camarina, and the Oanis was closer still. The Hipparis was personified in god-form and is honored on Camarina’s coins. On this issue he is shown nearly full-facing, and on other didrachms of this period (bearing inscription that name him) he is shown in profile.
Камарина К судам такого смешанного типа следует отнести камары, известные в общих чертах из описаний как античных, так и грузинских (Вахушти Багратиони) авторов и имеющие параллели у некоторых народов Востока. Видимо, они были распространены по всему Черноморью. Страбон называет их пиратскими кораблями ахейцев, зигов и гениохов, Но они известны и на других черноморских побережьях, [214] например в Трапезунте. «Варвары, - пишет Тацит, - с удивительной быстротой понастроили себе кораблей и безнаказанно бороздили море. Корабли эти называются у них камары, борта их расположены близко друг к другу, а ниже бортов корпус расширяется; варвары не пользуются при постройке кораблей ни медными, ни железными скрепами; когда море бурно и волны высоки, поверх бортов накладывают доски, образующие что-то вроде крыши, и защищенные таким образом барки легко маневрируют. Грести на них можно в любую сторону, эти суда кончаются острым носом и спереди, и сзади, так что могут с полной безопасностью причаливать к берегу и одним, и другим концом» (34б, III, 47). Это самое обстоятельное из дошедших до нас описаний камар. Страбон дополняет, что эти узкие лодки вмещали примерно 25 человек, редко - по 30. Флотилии камар долго господствовали на море, грабя корабли и прибрежные города. Именно на них выходил в море неуловимый для римлян Аникет. Корабельные стоянки камарам не требовались: осенью команды взваливали свои суда на плечи и укрывались вместе с ними в лесах, где жили до наступления навигации, пробавляясь мелкими прибрежными грабежами. Точно так же они скрывались от преследования. Достоверных изображений камар не сохранилось. Близ Варны обнаружена гробница, возможно дающая такое изображение. На ее внутренней стене найден рисунок узкой длинной ладьи «с сильно приподнятыми и одинаково заостренными носом и кормой» и с мачтой, несущей треугольный парус (86, с. 75). Ни одна деталь этой фрески не противоречит тому, что писали Тацит и Страбон о камарах! Во всяком случае это не греческое и не римское судно, и оно в некоторых деталях напоминает галльские суда, виденные Цезарем. Происхождение названия «камара» тоже не вполне ясно. Страбон уверенно говорит, что это слово греческое. Но Геродот называет камарой вавилонскую крытую повозку (кибитку), Диодор - сводчатую комнату, похожую на кибитку, Гомер такого слова вовсе не знает. Значит, оно восточное? Скорее всего, да. Удивительная аналогия двойному значению «Камары» имеется в тюркских языках: «кибит» означает и крытую повозку, и небольшой глинобитный дом (особенно в Средней Азии). Другое истолкование термина исходит из того, что это искаженное греками местное название, означающее просто «лодка»: hamarogi черкесов, hamagque аджарцев. Но кабардино-черкесский язык едва ли мог возникнуть намного раньше XIII в., когда в литературе встречается первое упоминание черкесов, а древнейшие сведения об аджарцах содержатся в армянских источниках. В армянском же языке слово hambary являет собой кальку обоих значений греческой «Камары», как и грузинское kamara. Кто же у кого заимствовал - кавказцы у греков или греки у кавказцев? Второй вариант выглядит правдоподобнее (грузинское «камара» явно вторичное, возвратное заимствование). Но есть еще и третий вариант. В росписи римских терм в Варне сохранилось изображение судна с носовым украшением в виде бараньей головы. Его корпус сильно удлинен и расширен от носа к корме (как писал Тацит), «сзади, на корме, изображено рулевое весло. В середине поставлена мачта с поперечной реей, на которой закреплены два больших паруса» (86, с. 75). Очень похоже на камару в некоторых деталях - в тех, что сочли нужным отметить Тацит и Страбон... Третий вариант этимологии «Камары» как раз и сближает ее с индоиранским hamarq, что означает «баран». При этом можно руководствоваться как общими рассуждениями - что головы животных часто украшали форштевни древних судов, так и конкретной привязкой к Колхиде - краю Золотого Руна. Но тогда придется признать, что слово «камара» принесли в Колхиду северные соседи - ираноязычные скифы. В этом нет ничего невероятного: ведь скифы и само море окрестили Черным - Акшаена. За скифами шли финикийцы. Акшаена они переиначили в Ашкенас, сохранив прежнее значение топонима, но подчеркнув северное положение моря. Кроме того, ашкеназами они называли скифов, и, возможно, вообще все северные народы; таким образом, Ашкенас - это еще и Скифское море. Греки восприняли [215] финикийский термин, подыскав ему по созвучию аналогию в своем языке и тоже сохранив значение. Акшаена, Ашкенас, Аксенос - все они означают «суровое». С камарами могло быть несколько иначе. Если допустить, что слово произошло от иранского «баран» и пущено в обращение скифами, то «оформить» его могли как раз финикийцы: в их языке kamar означает «темный». Это слово без изменения было воспринято древними иудеями и, вероятно, греками, назвавшими известные им по слухам северные народы киммерийцами и поместившими их в «темной» части Ойкумены. Отсюда - Боспор Киммерийский, «Северный» (по отношению к Боспору Фракийскому). Имя Гомер - это тоже искаженное «камар» - темный: Гомер был слеп. Здесь же исток этнонима «кимвры» - народа, жившего на севере Ютландии, и топонима Кимврский мыс. Вавилоняне могли называть камарами свои кибитки, если они, как и колхидские суда, имели одинаковую конструкцию - реечный каркас, обтянутый темными шкурами. И еще: «темные» корабли по своей «биографии» удивительно напоминают «черные» корабли Гомера, наводящие ужас на врагов. Какова была скорость камар, тоже неизвестно. Во всяком случае она не должна была уступать скорости преследуемых греческих и римских судов. Но порой трудно определить, где древние авторы говорят о привычных им судах, где - о местных. цитата из ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА --[ Военная история ]-- Снисаренко А. Б. Властители античных морей http://militera.lib.ru/h/snisarenko/index.html