БАБА-ЯГА - ВСАДНИЦА. ЖЕНЩИНЫ-ЗМЕИХИ
Б.Рыбаков, "Язычество древних славян":
"Совершенно исключительный исторический интерес представляют сказки, в которых врагами русского богатыря являются не Змеи, а змеихи, жены и сестры убитых змеев, или Баба-Яга, ездящая верхом на коне во главе своего воинства. Есть некоторые различия в облике женоподобных врагов богатыря в группе сказок «О трех царствах» и в группе «Бой со Змеем на калиновом мосту».
Рассмотрим первую группу («О трех царствах»). В отличие от Змея, который выступает единолично, без сопровождающего его войска, являясь благодаря своей многоголовости как бы символом множественности нападающих, Баба-Яга располагает «ратью-силой несметной». Ее многочисленное войско «как бы оболок катится по краю неба». Богатыри побеждают войско Яги, и она проваливается в подземелье, куда за ней следует и герой сказки.
В подземелье кузнецы, швеи и ткачихи готовят войско для Бабы-Яги. Богатырь убивает всех изготовителей ягиных воинов и побеждает саму Бабу-Ягу, которая иногда обороняется кузнечным молотом.
В своем подземном царстве Баба-Яга обладает стадами скота и враждует с каким-то старым богатырем, которого она ослепила за потраву ее полей.
Слепой богатырь по имени Тарх Тарахович живет во дворце на высокой Си-янской горе114. Совместно с Бабой-Ягой действуют и ее дочери. Мужских враждебных персонажей сказки с участием Бабы-Яги не знают. Сама Яга ездит верхом на коне.
Эти описания «подземного» царства, среди которого нередко возвышаются горы, навеяны, очевидно, какими-то областями, расположенными за горами, с которых нужно спуститься (как в подземелье) вниз, в долину. Долины эти населены воинственными и многочисленными женщинами-всадницами, образ которых нередко замещает традиционный образ Змея.
Несколько по-иному выглядят женщины-враги в сказках «Бой на калиновом мосту». В осиротевшей после гибели Змея змеиной земле змеиная мать и змеиные жены и сестры замышляют расправу с богатырями-победителями. Жены-змеихи превращаются в различные привлекательные предметы: в яблоневый сад с «духовитыми» яблоками, в колодец с ключевой водой, в кровать с пуховой периной и «одеялком соболиным». Пользование всеми этими благами для усталых от похода богатырей должно кончиться их погибелью, но сказка избавляет их от соблазнов для того, чтобы устрашить главной опасностью - местью Змеихи-матери. Змеиха-мать обрисована космическими чертами: она обращается то в тучу, то в гору с пещерой, то в бесконечную стену и поджидает богатырей. Иногда, «раззявив рот так, що одна губа по-пид облаками, а друга по земли волочется», она проглатывает богатырей с их конями. Иван Сучич освобождается от Змеихи и часто ищет защиты у ковалей Кузьмы и Демьяна.
В ряде сказок, где происходит бой на мосту, место Змеихи-матери занимает Баба-Яга, уже известная нам по вариантам сказок «о трех царствах», Баба-Яга гонится за богатырем, но ему удается задержать ее, бросая ей в огромную пасть то пять пудов соли, то стог сена, то поленницу дров.
Иногда против Яги выступают быки и кони, пасущиеся в поле.
Во всех сказках, где существует мотив преследования героя Бабой-Ягой, убежищем героя является кузница. Спаситель-кузнец не всегда носит традиционное имя Кузьмодемьяна, но весь ход событий одинаков с легендами о Кузьме и Демьяне (или Кузьмодемьяне): Баба-Яга в погоне за героем прилетает к железной кузнице (иногда огороженной тыном) и должна пролизать дверь. Кузнец хватает ее за язык клещами и бьет молотом. Различна судьба побежденного врага. Если Змея обязательно впрягали в плуг, то Бабу-Ягу кузнецы обычно перековывают на кобылу, но иногда тоже впрягают и пропахивают борозду «аж на сажень у вышки». Яга-кобылица не удерживается у своего хозяина и скоро гибнет.
Связь Бабы-Яги с конями прослеживается в ряде сказок, где герою необходимо найти себе волшебного коня. Живет эта Яга «за тридевять земель в тридесятом царстве», «за степной [огненной] рекой». Дворец ее огорожен тыном, на котором торчат человеческие головы.
Своих дочерей, числом до 12, она превращает в кобыл, а героя, ищущего коня, заставляет в порядке испытания пасти этот табунок Ягишен-кобылиц. Искомым волшебным конем для богатыря является невзрачный конек, сын Бабы-Яги. Герой иногда крадет коня и спасается бегством, а Яга преследует его только до пограничной реки, перейти которую она не может.
Конная Баба-Яга, или Яга-кобылица, мать оборотней-кобылиц, - это, конечно, не та традиционная русская Баба-Яга, которая живет в избушке на курьих ножках в дремучем непроходимом лесу. Эта живет за степной рекой среди шелковых трав, у криничной воды возле моря, что неизбежно наводит на мысль об амазонках, живших у Меотиды."
Так, например, описания «подземного» царства Яги, среди которого нередко возвышаются горы, были, очевидно, навеяны преданиями о каких-то областях, расположенных за горами, с которых нужно спуститься (как в подземелье) вниз, в долины, населенные воинственными и многочисленными женщинами-всадницами (образ которых нередко замещает традиционный образ Змея), возглавляемыми некой «Царь-Девицей». Сказочные описания дороги в страну Яги и самой страны очень напоминают сказочные же описания «Подсолнечного Девичьего царства», которое находится «за тридевять земель, за тридевять морей», за «огненным морем». В этих описаниях угадываются южные приморские области. Согласно сказкам, в Девичьем царстве есть город, окруженный каменной стеной или железным тыном высотой 12 саженей; правит им сама Царь-девица, которая ездит на богатырском коне, под которым гнутся мосты и в «ископыти» которого увязают обычные кони. В ее владении находится и живая и мертвая вода, и молодильные яблоки, и прочие чудеса; за ними-то и отправляются смельчаки-герои (например, три сына старого царя), хотя поездка эта небезопасная: в подчинении у Царь-девицы находится целое войско «удалых полениц», с которыми она «тешится в зеленых лугах»; богатыри, которые пытаются пробраться к этой воинственной царице, обычно гибнут: «Много туда ехало разных богатырей, а ни один оттуда не вернулся. Все-то головушки ихни на тычинушках, а только одна тычинка стоит порожная - не твоей ли головушки быть?». Впрочем, поездка главного героя сказки к Царь-девице обычно бывает мирной и не носит характера военного похода: герой (Иван-Царевич) добирается до Девичьего царства, застает Царь-девицу спящей в шатре и овладевает ею, а она рождает сыновей и заставляет героя жениться на ней, угрожая, что иначе разрушит его царство: «Я все царство побью, попленю, головнёй покачу».
По-видимому, сказки о царстве воинственной Бабы-Яги являлись вариантом мифа о чудесном «Девичьем царстве». Предания же об этой чудесной стране, очевидно, отразили реальное пребывание на юге каких-то «женоуправляемых» кочевников. Географически амазонки приурочивались к побережью Меотиды - Азовского моря; упоминались они в связи с ранними эпизодами греческой мифологизированной истории (троянская война, поход аргонавтов, вторжение амазонок на Балканский полуостров) и соотносились, скорее всего, с сарматами или киммерийцами (греческие авторы в своих сказаниях нередко путали амазонок с киммерийцами). Хронологический диапазон действий киммерийцев и сарматов составлял целое тысячелетие (1 тысячелетие до н.э.) с интервалом в VII-III вв., когда соседями праславян были скифы-кочевники.
На то, что в основу сказок о Яге-всаднице и о девицах-поляницах легли предания о борьбе славян (символизированных одним или тремя героями) со степными кочевниками, южными народами, «женоуправляемыми» сарматами или киммерийцами (символизируемыми многоголовыми Змеями или Ягой с войском змеих), указывают и расположение страны у каких-то гор с ущельями и пропастями, близ моря или за морями, и постоянные упоминания о скоте, пастбищах, табунах превосходных (волшебных) коней, и тесная связь самой Яги и ее дочерей с конями (так, например, миф о дочерях Яги, оборачивающихся кобылицами, мог возникнуть так же, как возник миф о кентаврах, - на основе наблюдений за умелыми всадниками, каковыми являлись степняки-кочевники), железная ступа Бабы-Яги (напоминающая скифские или сарматские котлы на поддоне), в которой она в некоторых сказках преследует героя, и крепости с высокими каменными стенами (в южных причерноморских землях были десятки хорошо укрепленных греческих городов, завоеванных кочевниками-сарматами), и человеческие головы на «тычинах» вокруг города Царь-девицы или дворца Бабы-Яги (о таком обычае сообщал Геродот, описывая быт тавров Крымского полуострова: «У тавров существуют такие обычаи: они приносят в жертву Деве потерпевших крушение мореходов... тело жертвы сбрасывают с утеса в море... голову же прибивают к столбу...»; «С захваченными в плен врагами тавры поступают так: отрубленные головы пленников относят в дом, а затем, воткнув их на длинный шест, выставляют высоко над домом»).
В сказках с участием Яги, вероятно, нашли отражение и войны с киммерийцами в «змеиной земле», и противостояние скифским наездам, и полуновеллистические сказания о взаимоотношениях с сарматами и сарматками. Баба-Яга в этих сказках могла символизировать и Царь-девицу, повелительницу амазонок, но скорее всего, подобно Змею, олицетворяла всю «степную силу» в целом. Конечно, такая конная Яга, мать змеев и оборотней-кобылиц, - это не та традиционная русская сказочная Баба-Яга, которая живет в избушке на курьих ножках в дремучем непроходимом лесу. Хотя у них имелись и общие черты: например, и та, и другая в сказках и поверьях неизменно связывались со змеями.
Общая лексика германских и балто-славянских языков, Киев, Наукова думка,
1989.:
Люсиченко И.В., Бездеятельный и фактический правители у восточных славян, Ставрополь 2012:
"Образу же князя-змеевича, князя-оборотня, судя по всему,
предшествовал образ княгини-оборотня, княгини-воительницы, побеждаю-
щей колдовством. В самом восточнославянском фольклоре сам этот образ
едва означен, хотя и присутствует. «Saga Ditriks af Bern» показывает нам об-
раз правительницы земель Польши и Руси, происходившей из некоей «Вос-
точной державы». В решающий момент битвы она приходит на помощь му-
жу в виде змеихи, наколдовывая себе воинство из драконов и диких зверей,
беспрекословно повинующихся ей. Здесь она подобна змеихе русских сказок
и Бабе-Яге как хозяйке зверей, являясь, по всей видимости, генетическим
предшественником образов Сокольника и Волха у М.С. Крюковой, которые
тоже выступают как повелители страшных зверей, в том числе львов и мед-
ведей."
А.П.Смирнов, ОЧЕРКИ ДРЕВНЕЙ И СРЕДНЕВЕКОВОЙ ИСТОРИИ НАРОДОВ СРЕДНЕГО ПОВОЛЖЬЯ И ПРИКАМЬЯ,
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР, Москва 1952 г:
"Это всадница на коне (табл. XVIII, рис. 4), найденная в Глазовском районе и поступившая с коллекцией Н. Г. Первухина в собрание Гос. Исторического музея4. Конь удлиненных пропорций стоит на спине змеевидного дракона. Длинный хвост коня соприкасается с телом змеи. Довольно крупная голова его, с гривой, трактованной в виде треугольных выступов, напоминает некоторые головы лошадей от шумящих привесок этого времени. На морде шашками обозначена уздечка, шея расчерчена косыми линиями, нанесенными вертикально. На боку подобными же линиями, нанесенными горизонтально, обозначено крыло. На спине лошади сидит нагая женщина с ясно обозначенной грудью. Левая рука ее полусогнута, правая вытянута и касается хвоста. Вдоль спины лошади, покрывая ноги всадницы, проходит жгутовой орнамент. Это изображение не единично.
В том же Глазовском районе встречены еще подобные, но более схематично переданные фигурки, датируемые X в. Это заставляет отнести фигурку всадницы к ломоватовскому периоду, может быть к VIII-IX вв. н. э. Описанное изображение нельзя не поставить в связь с ранним всадником из Гляденовского костища и всадником из находок в Чердынском районе, относимым к пьяноборской эпохе. Оно не является чем-то из ряда вон выходящим. Реалистически трактованные конь и всадница, у которой прекрасно переданы полные ноги, бедра и грудь, сильно напоминает шумящие привески, у которых головы коней изображены весьма реалистично. Появление такого образка будет вполне понятно, если вспомнить, что в это время в Приуралье бытовало много восточной утвари, в том числе блюда, изображавшие сцены охоты и пиры царей, с реалистически трактованными фигурами людей и животных. Образок этот глубоко местный по сюжету, но трактовка его бесспорно навеяна сасанидским искусством. В качестве примера можно указать крылатых коней, найденных в Сибири крылатого Сенмура на блюде из Глазовского района Удмуртской АССР2 и, наконец, какого-то фантастического зверя на блюде, найденном близ дер. Гомыз того же Глазовского района и отнесенном Я. И. Смирновым к позднесасанидскому периоду3. Это последнее изображение очень интересно по сходству ряда деталей с изображением лошади глазовской всадницы. Крылья фантастического зверя состоят из отдельных длинных перьев, слегка изогнутых, что напоминает грубо прочерченные крылья в виде отдельных изогнутых линий на боку лошади. Также есть что-то общее в форме постановке несколько изогнутых вверх poroi фантастического зверя с ухом и гривой лошади, слегка склоненных книзу."
Е. А. РЯБИНИН, ЗООМОРФНЫЕ УКРАШЕНИЯ ДРЕВНЕЙ РУСИ X-XIV ВВ.,
ЛЕНИНГРАД «НАУКА»1981:
Таблица IX. Подвески III группы. Тип XI: 1 - Сязнега (226); 2-5 - Челмужи (232-235); в, 7 - Аксеново (236, 242); 8 - Будино (237).
Таблица 10 Подвески группы 3, тип 11: 1- Карлуха, 2- Яровщина (250), 4-7 - Карлуха (243-246), 8- Гиттола (257)
1- Сязнега (226) Юго-Восточное Приладожье, нач. 11 века; 2-5 - Челмужи (232-235) Карелия начало 11 века; 6, 7 - Аксеново (236, 242) бывшая Архангельская губ. 10-11 век; 8 - Будино (237)бывшая С-Петербургская губ.11-12 вв.
"Тип XI - изображения женского божества на коне, попирающем змею (19 экз.). По иконографическим особенностям эти подвески распадаются "на два варианта.
Вариант 1, наиболее ранний, сочетает в себе зооморфный и антропоморфный мотивы, причем последний (образ всадницы, сидящей боком на коне) выражен достаточно ясно.
Вариант 2, знаменующий дальнейший этап схематизации зооантропоморфного сюжета, представлен подвесками, на которых всадница заменена петлей, а стилизованное изображение змеи превратилось в простую полосу под ногами коня.
Образ женского божества на коне уходит своими корнями в древние верования населения Прикамья
[Збруева, 1950, с. 205-211; Смирнов, 1952, с. 257]. Еще в начале I тыс. н. э. на этой территории появляются наиболее ранние изображения всадниц, связанные с местным культовым сюжетом [Смирнов, 1952, с. 220]. В X-XI вв. в Прикамье формируется и получает распространение однотипная форма подвесок-всадниц, являющаяся продукцией ремесленного производства.
По данным Л. А. Голубевой, подвески-всадницы встречаются на pp. Чепце и Средней Каме - Рябиновский клад, городище Донды-Кар, Вереино, Загорье, Купрос, или Купросское, Вакино [1962. рис. 5] ,25 Г. А. Архипов добавляет к этому списку
----------
25 Еще одна подвеска-всадница обнаружена в бассейне р. Чепцы (городище Идна-Кар) в 1974 г. [Иванова, Наговицын, Корепанов, 1975, с. 156].
--------
подвеску из Баяновского могильника, выделяя вместе с тем еще один район бытования таких изделий - Среднее Поволжье и Поветлужье (находки из Дубовского, Танкеевского и Веселовского могильников) [1973, с. 22]. Третий район, отмеченный в работах ряда исследователей, охватывает часть интересующей нас территории - Приладожье и Прионежье.
В северорусских областях найдено 13 подвесок с фигурками всадниц, объединенных в вариант 1 типа XI. Они схожи между собой по совокупности признаков (табл. IX, 1-6; X, 1). Правда, отдельные изделия имеют несколько меньшие размеры и характеризуются тенденцией к схематизации самого изображения. Этот факт был отмечен Л. А. Голубевой [1962, с. 61]. Однако такие различия крайне незначительны и не дают основания для более дробной дифференциации рассматриваемой серии изделий.
В Юго-Восточном Приладожье и на восточном побережье Ладожского озера подвески-всадницы варианта 1 обнаружены в четырех курганных погребениях (4 экз.). В кургане у д. Карлухи зооморфное украшение находилось в кучке вещей, сопровождавших трупосожжоние. Интересно, что данная находка была снабжена иглой и замком, т. е. использовалась в качестве одежной застежки, утратив свое первоначальное назначение (табл. X, 1). Совокупность погребального инвентаря позволяет датировать это украшение концом X-началом XI в. [Кочкуркина, 1973, с. 37-40]. Изображение всадницы, встреченное на груди в захоронении у д. Сязнеги, попало в курган в начале XI в. Фраг-ментированная подвеска, найденная при случайных раскопках кургана на р. Кашле (Исаково и Усадите), относится, судя по сопроводительному материалу (подковообразная фибула с многогранными головками шестигранного сечения, ладьевидный браслет), к X-началу XI в. XI столетием датируется изображение всадницы из кург. 3 у с. Видлицы [там же, с. 94, 112-113].
Семь подвесок варианта 1 обнаружено в Прионежье. В кургане 2, раскопанном Г. П. Гроздиловым у с. Челмужи, было исследовано женское погребение с южной ориентировкой, сопровождавшееся обильным инвентарем. На тазовых костях умершей находился набор украшений из двух низок бус-«флакончиков», обоймиц, спиралек, бронзовой полой трубочки и четырех подвесок-всадниц. С. И. Кочкуркина, посвятившая анализу Челмужских курганов работу, датировала данный комплекс X-началом XI в. [1972, с. 107]. Однако, судя по тому, что в состав ожерелья погребенной входил ряд монет самого конца X в.,26 захоронение было совершено лишь в начале XI в.27
При кладоискательских раскопках курганов в Уницкой губе на северном побережье Онежского озера (Кокорино) были найдены еще три подвески-всадницы. В. И. Равдоникас, отметивший, что часть просмотренных им предметов имеет следы пребывания в огне, отнес эти находки к комплексу вещей из курганов с сожжениями «примерно начала XI в.» [19346, с, 170-171].
Еще две подвески варианта 1 встречены на восточной окраине Ижорской возвышенности (Вы-
------------
26 В том числе западноевропейские монеты 982-985 и 985-995 гг. с отверстиями.
27 К началу XI в. относит данное погребение и Л. А. Го-дубева [1973. с. 38, табл. 6].
-----------
рица) и в бассейне Северной Двины (Аксеново). Набор вещей из Аксенова в целом характерен для XI в.
Стилизованные подвески варианта 2 представлены в северорусских памятниках всего шестью находками.28 Но особенностям исполнения такие украшения отличаются значительным разнообразием. Среди них выделяется серия изделий, полностью совпадающих по всем признакам и несомненно изготовленных по единой модели.29 Это миниатюрные литые фигурки коней с петлей вместо всадницы и узкой полосой, заменившей изображение змеи; последняя образует основание подвески. Длина подвесок около 2.5 см (табл. IX, 8; X, 2). Точные аналогии им известны в жертвенных местах саамов Северной Швеции (Гротреск, Унна-Сайва) [Serning, 1956, tab. 18, 2; 42, 3].
Более крупных размеров (длина приблизительно 5 см) достигают подвески из Приладожья (Кяргино, кург. 5) и бассейна Северной Двины (Аксеново). Первая находит полные аналогии в Прикамье [Спицын, 1906а, с. 63, 111, рис. 229] и на севере Швеции (Гротреск) [Serning, 1956, tab. 42, 4] .30 «Всадница» из Аксенова имеет некоторые отличия в деталях, выражающиеся, в частности, в несколько иной трактовке тела животного (табл. IX, 7). Еще более стилизована подвеска из Тихвинских курганов. Полоска, на которую опирается фигурка коня, оформлена только в нижней части изображения и не соединена с головой животного (табл. XI, 11).
-----------
28 Лишь в одном случае удается установить положение амулета варианта 2 на теле умершей: стилизованная «всадница» находилась у левого бедра.
29 Номера по каталогу: 237, 240, 241.
30 Несколько больше отличий v подвески из Сайво [Serning, 1956, tab. 8, 9].
----------
Основная часть указанных изделий может быть датирована лишь в пределах XI-XII вв. Более узкая дата вероятна для миниатюрной подвески из Зубаревского могильника, вещевой инвентарь которого характерен для XI-начала XII в. [Горюнова, 1954, с. 157-158]. К XI в. относится и находка в бассейне Северной Двины. Украшения из кургана у с. Кяргина (в частности, решетчатая подвеска) свидетельствуют о принадлежности найденного в нем зооморфного амулета к XII в. [ср.: Кочкуркина, 1973, с. 34]. Жертвенные места на севере Швеции датированы Т. Арне XI в. (Гротреск) [Агпе, 1914, р. 102-107, fig. 84]. И. Сернинг относит их к 1000-1200 гг. [Serning, 1956, s. 161 - 162]. В целом общая дата подвесок варианта 2 - XI-XII вв. Указанная хронология стилизованных изображений всадниц совпадает с их датировками, предложенными целым рядом исследователей [Спи-цын, 1903, с. 26; 1906а, с. 63; Смирнов, 1952, с. 220-222; Голубева, 1962, с. 61; Кочкуркина, 1973, с. 35].
Ареал подвесок XI типа показывает, что амулеты варианта 1 происходят из районов, поддерживавших в раннем средневековье культурные и торговые связи с Прикамьем. Камскими по происхождению признают эти изделия все современные исследователи. Интересно, что на новой территории фиксируется случай приспособления культовой подвески в качестве застежки (Карлуха 6). В XI в. происходит переработка зооантропоморфных изображений, завершившаяся заменой человеческой фигурки петлей для подвешивания амулета и полной схематизацией образа змеи, превращением его в простую полоску, лишенную каких-либо зооморфных видовых признаков. Шаманские культовые предметы варианта 1, сформировавшиеся в Прикамье и имевшие сложную семантцческую нагрузку (синтез антропоморфного и двух зооморфных образов), не только претерпевают сильную схематизацию, но и теряют заложенную в них древнюю символику: подвески варианта 2 фактически превращаются в обычные изображения фигурок коней. Не случайно, что изделия этого варианта получили наибольшее распространение за пределами первоначального центра их производства, в районах, характеризующихся иной системой языческих верований."
"Совершенно исключительный исторический интерес представляют сказки, в которых врагами русского богатыря являются не Змеи, а змеихи, жены и сестры убитых змеев, или Баба-Яга, ездящая верхом на коне во главе своего воинства. Есть некоторые различия в облике женоподобных врагов богатыря в группе сказок «О трех царствах» и в группе «Бой со Змеем на калиновом мосту».
Рассмотрим первую группу («О трех царствах»). В отличие от Змея, который выступает единолично, без сопровождающего его войска, являясь благодаря своей многоголовости как бы символом множественности нападающих, Баба-Яга располагает «ратью-силой несметной». Ее многочисленное войско «как бы оболок катится по краю неба». Богатыри побеждают войско Яги, и она проваливается в подземелье, куда за ней следует и герой сказки.
В подземелье кузнецы, швеи и ткачихи готовят войско для Бабы-Яги. Богатырь убивает всех изготовителей ягиных воинов и побеждает саму Бабу-Ягу, которая иногда обороняется кузнечным молотом.
В своем подземном царстве Баба-Яга обладает стадами скота и враждует с каким-то старым богатырем, которого она ослепила за потраву ее полей.
Слепой богатырь по имени Тарх Тарахович живет во дворце на высокой Си-янской горе114. Совместно с Бабой-Ягой действуют и ее дочери. Мужских враждебных персонажей сказки с участием Бабы-Яги не знают. Сама Яга ездит верхом на коне.
Эти описания «подземного» царства, среди которого нередко возвышаются горы, навеяны, очевидно, какими-то областями, расположенными за горами, с которых нужно спуститься (как в подземелье) вниз, в долину. Долины эти населены воинственными и многочисленными женщинами-всадницами, образ которых нередко замещает традиционный образ Змея.
Несколько по-иному выглядят женщины-враги в сказках «Бой на калиновом мосту». В осиротевшей после гибели Змея змеиной земле змеиная мать и змеиные жены и сестры замышляют расправу с богатырями-победителями. Жены-змеихи превращаются в различные привлекательные предметы: в яблоневый сад с «духовитыми» яблоками, в колодец с ключевой водой, в кровать с пуховой периной и «одеялком соболиным». Пользование всеми этими благами для усталых от похода богатырей должно кончиться их погибелью, но сказка избавляет их от соблазнов для того, чтобы устрашить главной опасностью - местью Змеихи-матери. Змеиха-мать обрисована космическими чертами: она обращается то в тучу, то в гору с пещерой, то в бесконечную стену и поджидает богатырей. Иногда, «раззявив рот так, що одна губа по-пид облаками, а друга по земли волочется», она проглатывает богатырей с их конями. Иван Сучич освобождается от Змеихи и часто ищет защиты у ковалей Кузьмы и Демьяна.
В ряде сказок, где происходит бой на мосту, место Змеихи-матери занимает Баба-Яга, уже известная нам по вариантам сказок «о трех царствах», Баба-Яга гонится за богатырем, но ему удается задержать ее, бросая ей в огромную пасть то пять пудов соли, то стог сена, то поленницу дров.
Иногда против Яги выступают быки и кони, пасущиеся в поле.
Во всех сказках, где существует мотив преследования героя Бабой-Ягой, убежищем героя является кузница. Спаситель-кузнец не всегда носит традиционное имя Кузьмодемьяна, но весь ход событий одинаков с легендами о Кузьме и Демьяне (или Кузьмодемьяне): Баба-Яга в погоне за героем прилетает к железной кузнице (иногда огороженной тыном) и должна пролизать дверь. Кузнец хватает ее за язык клещами и бьет молотом. Различна судьба побежденного врага. Если Змея обязательно впрягали в плуг, то Бабу-Ягу кузнецы обычно перековывают на кобылу, но иногда тоже впрягают и пропахивают борозду «аж на сажень у вышки». Яга-кобылица не удерживается у своего хозяина и скоро гибнет.
Связь Бабы-Яги с конями прослеживается в ряде сказок, где герою необходимо найти себе волшебного коня. Живет эта Яга «за тридевять земель в тридесятом царстве», «за степной [огненной] рекой». Дворец ее огорожен тыном, на котором торчат человеческие головы.
Своих дочерей, числом до 12, она превращает в кобыл, а героя, ищущего коня, заставляет в порядке испытания пасти этот табунок Ягишен-кобылиц. Искомым волшебным конем для богатыря является невзрачный конек, сын Бабы-Яги. Герой иногда крадет коня и спасается бегством, а Яга преследует его только до пограничной реки, перейти которую она не может.
Конная Баба-Яга, или Яга-кобылица, мать оборотней-кобылиц, - это, конечно, не та традиционная русская Баба-Яга, которая живет в избушке на курьих ножках в дремучем непроходимом лесу. Эта живет за степной рекой среди шелковых трав, у криничной воды возле моря, что неизбежно наводит на мысль об амазонках, живших у Меотиды."
Так, например, описания «подземного» царства Яги, среди которого нередко возвышаются горы, были, очевидно, навеяны преданиями о каких-то областях, расположенных за горами, с которых нужно спуститься (как в подземелье) вниз, в долины, населенные воинственными и многочисленными женщинами-всадницами (образ которых нередко замещает традиционный образ Змея), возглавляемыми некой «Царь-Девицей». Сказочные описания дороги в страну Яги и самой страны очень напоминают сказочные же описания «Подсолнечного Девичьего царства», которое находится «за тридевять земель, за тридевять морей», за «огненным морем». В этих описаниях угадываются южные приморские области. Согласно сказкам, в Девичьем царстве есть город, окруженный каменной стеной или железным тыном высотой 12 саженей; правит им сама Царь-девица, которая ездит на богатырском коне, под которым гнутся мосты и в «ископыти» которого увязают обычные кони. В ее владении находится и живая и мертвая вода, и молодильные яблоки, и прочие чудеса; за ними-то и отправляются смельчаки-герои (например, три сына старого царя), хотя поездка эта небезопасная: в подчинении у Царь-девицы находится целое войско «удалых полениц», с которыми она «тешится в зеленых лугах»; богатыри, которые пытаются пробраться к этой воинственной царице, обычно гибнут: «Много туда ехало разных богатырей, а ни один оттуда не вернулся. Все-то головушки ихни на тычинушках, а только одна тычинка стоит порожная - не твоей ли головушки быть?». Впрочем, поездка главного героя сказки к Царь-девице обычно бывает мирной и не носит характера военного похода: герой (Иван-Царевич) добирается до Девичьего царства, застает Царь-девицу спящей в шатре и овладевает ею, а она рождает сыновей и заставляет героя жениться на ней, угрожая, что иначе разрушит его царство: «Я все царство побью, попленю, головнёй покачу».
По-видимому, сказки о царстве воинственной Бабы-Яги являлись вариантом мифа о чудесном «Девичьем царстве». Предания же об этой чудесной стране, очевидно, отразили реальное пребывание на юге каких-то «женоуправляемых» кочевников. Географически амазонки приурочивались к побережью Меотиды - Азовского моря; упоминались они в связи с ранними эпизодами греческой мифологизированной истории (троянская война, поход аргонавтов, вторжение амазонок на Балканский полуостров) и соотносились, скорее всего, с сарматами или киммерийцами (греческие авторы в своих сказаниях нередко путали амазонок с киммерийцами). Хронологический диапазон действий киммерийцев и сарматов составлял целое тысячелетие (1 тысячелетие до н.э.) с интервалом в VII-III вв., когда соседями праславян были скифы-кочевники.
На то, что в основу сказок о Яге-всаднице и о девицах-поляницах легли предания о борьбе славян (символизированных одним или тремя героями) со степными кочевниками, южными народами, «женоуправляемыми» сарматами или киммерийцами (символизируемыми многоголовыми Змеями или Ягой с войском змеих), указывают и расположение страны у каких-то гор с ущельями и пропастями, близ моря или за морями, и постоянные упоминания о скоте, пастбищах, табунах превосходных (волшебных) коней, и тесная связь самой Яги и ее дочерей с конями (так, например, миф о дочерях Яги, оборачивающихся кобылицами, мог возникнуть так же, как возник миф о кентаврах, - на основе наблюдений за умелыми всадниками, каковыми являлись степняки-кочевники), железная ступа Бабы-Яги (напоминающая скифские или сарматские котлы на поддоне), в которой она в некоторых сказках преследует героя, и крепости с высокими каменными стенами (в южных причерноморских землях были десятки хорошо укрепленных греческих городов, завоеванных кочевниками-сарматами), и человеческие головы на «тычинах» вокруг города Царь-девицы или дворца Бабы-Яги (о таком обычае сообщал Геродот, описывая быт тавров Крымского полуострова: «У тавров существуют такие обычаи: они приносят в жертву Деве потерпевших крушение мореходов... тело жертвы сбрасывают с утеса в море... голову же прибивают к столбу...»; «С захваченными в плен врагами тавры поступают так: отрубленные головы пленников относят в дом, а затем, воткнув их на длинный шест, выставляют высоко над домом»).
В сказках с участием Яги, вероятно, нашли отражение и войны с киммерийцами в «змеиной земле», и противостояние скифским наездам, и полуновеллистические сказания о взаимоотношениях с сарматами и сарматками. Баба-Яга в этих сказках могла символизировать и Царь-девицу, повелительницу амазонок, но скорее всего, подобно Змею, олицетворяла всю «степную силу» в целом. Конечно, такая конная Яга, мать змеев и оборотней-кобылиц, - это не та традиционная русская сказочная Баба-Яга, которая живет в избушке на курьих ножках в дремучем непроходимом лесу. Хотя у них имелись и общие черты: например, и та, и другая в сказках и поверьях неизменно связывались со змеями.
Общая лексика германских и балто-славянских языков, Киев, Наукова думка,
1989.:
Люсиченко И.В., Бездеятельный и фактический правители у восточных славян, Ставрополь 2012:
"Образу же князя-змеевича, князя-оборотня, судя по всему,
предшествовал образ княгини-оборотня, княгини-воительницы, побеждаю-
щей колдовством. В самом восточнославянском фольклоре сам этот образ
едва означен, хотя и присутствует. «Saga Ditriks af Bern» показывает нам об-
раз правительницы земель Польши и Руси, происходившей из некоей «Вос-
точной державы». В решающий момент битвы она приходит на помощь му-
жу в виде змеихи, наколдовывая себе воинство из драконов и диких зверей,
беспрекословно повинующихся ей. Здесь она подобна змеихе русских сказок
и Бабе-Яге как хозяйке зверей, являясь, по всей видимости, генетическим
предшественником образов Сокольника и Волха у М.С. Крюковой, которые
тоже выступают как повелители страшных зверей, в том числе львов и мед-
ведей."
А.П.Смирнов, ОЧЕРКИ ДРЕВНЕЙ И СРЕДНЕВЕКОВОЙ ИСТОРИИ НАРОДОВ СРЕДНЕГО ПОВОЛЖЬЯ И ПРИКАМЬЯ,
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР, Москва 1952 г:
"Это всадница на коне (табл. XVIII, рис. 4), найденная в Глазовском районе и поступившая с коллекцией Н. Г. Первухина в собрание Гос. Исторического музея4. Конь удлиненных пропорций стоит на спине змеевидного дракона. Длинный хвост коня соприкасается с телом змеи. Довольно крупная голова его, с гривой, трактованной в виде треугольных выступов, напоминает некоторые головы лошадей от шумящих привесок этого времени. На морде шашками обозначена уздечка, шея расчерчена косыми линиями, нанесенными вертикально. На боку подобными же линиями, нанесенными горизонтально, обозначено крыло. На спине лошади сидит нагая женщина с ясно обозначенной грудью. Левая рука ее полусогнута, правая вытянута и касается хвоста. Вдоль спины лошади, покрывая ноги всадницы, проходит жгутовой орнамент. Это изображение не единично.
В том же Глазовском районе встречены еще подобные, но более схематично переданные фигурки, датируемые X в. Это заставляет отнести фигурку всадницы к ломоватовскому периоду, может быть к VIII-IX вв. н. э. Описанное изображение нельзя не поставить в связь с ранним всадником из Гляденовского костища и всадником из находок в Чердынском районе, относимым к пьяноборской эпохе. Оно не является чем-то из ряда вон выходящим. Реалистически трактованные конь и всадница, у которой прекрасно переданы полные ноги, бедра и грудь, сильно напоминает шумящие привески, у которых головы коней изображены весьма реалистично. Появление такого образка будет вполне понятно, если вспомнить, что в это время в Приуралье бытовало много восточной утвари, в том числе блюда, изображавшие сцены охоты и пиры царей, с реалистически трактованными фигурами людей и животных. Образок этот глубоко местный по сюжету, но трактовка его бесспорно навеяна сасанидским искусством. В качестве примера можно указать крылатых коней, найденных в Сибири крылатого Сенмура на блюде из Глазовского района Удмуртской АССР2 и, наконец, какого-то фантастического зверя на блюде, найденном близ дер. Гомыз того же Глазовского района и отнесенном Я. И. Смирновым к позднесасанидскому периоду3. Это последнее изображение очень интересно по сходству ряда деталей с изображением лошади глазовской всадницы. Крылья фантастического зверя состоят из отдельных длинных перьев, слегка изогнутых, что напоминает грубо прочерченные крылья в виде отдельных изогнутых линий на боку лошади. Также есть что-то общее в форме постановке несколько изогнутых вверх poroi фантастического зверя с ухом и гривой лошади, слегка склоненных книзу."
Е. А. РЯБИНИН, ЗООМОРФНЫЕ УКРАШЕНИЯ ДРЕВНЕЙ РУСИ X-XIV ВВ.,
ЛЕНИНГРАД «НАУКА»1981:
Таблица IX. Подвески III группы. Тип XI: 1 - Сязнега (226); 2-5 - Челмужи (232-235); в, 7 - Аксеново (236, 242); 8 - Будино (237).
Таблица 10 Подвески группы 3, тип 11: 1- Карлуха, 2- Яровщина (250), 4-7 - Карлуха (243-246), 8- Гиттола (257)
1- Сязнега (226) Юго-Восточное Приладожье, нач. 11 века; 2-5 - Челмужи (232-235) Карелия начало 11 века; 6, 7 - Аксеново (236, 242) бывшая Архангельская губ. 10-11 век; 8 - Будино (237)бывшая С-Петербургская губ.11-12 вв.
"Тип XI - изображения женского божества на коне, попирающем змею (19 экз.). По иконографическим особенностям эти подвески распадаются "на два варианта.
Вариант 1, наиболее ранний, сочетает в себе зооморфный и антропоморфный мотивы, причем последний (образ всадницы, сидящей боком на коне) выражен достаточно ясно.
Вариант 2, знаменующий дальнейший этап схематизации зооантропоморфного сюжета, представлен подвесками, на которых всадница заменена петлей, а стилизованное изображение змеи превратилось в простую полосу под ногами коня.
Образ женского божества на коне уходит своими корнями в древние верования населения Прикамья
[Збруева, 1950, с. 205-211; Смирнов, 1952, с. 257]. Еще в начале I тыс. н. э. на этой территории появляются наиболее ранние изображения всадниц, связанные с местным культовым сюжетом [Смирнов, 1952, с. 220]. В X-XI вв. в Прикамье формируется и получает распространение однотипная форма подвесок-всадниц, являющаяся продукцией ремесленного производства.
По данным Л. А. Голубевой, подвески-всадницы встречаются на pp. Чепце и Средней Каме - Рябиновский клад, городище Донды-Кар, Вереино, Загорье, Купрос, или Купросское, Вакино [1962. рис. 5] ,25 Г. А. Архипов добавляет к этому списку
----------
25 Еще одна подвеска-всадница обнаружена в бассейне р. Чепцы (городище Идна-Кар) в 1974 г. [Иванова, Наговицын, Корепанов, 1975, с. 156].
--------
подвеску из Баяновского могильника, выделяя вместе с тем еще один район бытования таких изделий - Среднее Поволжье и Поветлужье (находки из Дубовского, Танкеевского и Веселовского могильников) [1973, с. 22]. Третий район, отмеченный в работах ряда исследователей, охватывает часть интересующей нас территории - Приладожье и Прионежье.
В северорусских областях найдено 13 подвесок с фигурками всадниц, объединенных в вариант 1 типа XI. Они схожи между собой по совокупности признаков (табл. IX, 1-6; X, 1). Правда, отдельные изделия имеют несколько меньшие размеры и характеризуются тенденцией к схематизации самого изображения. Этот факт был отмечен Л. А. Голубевой [1962, с. 61]. Однако такие различия крайне незначительны и не дают основания для более дробной дифференциации рассматриваемой серии изделий.
В Юго-Восточном Приладожье и на восточном побережье Ладожского озера подвески-всадницы варианта 1 обнаружены в четырех курганных погребениях (4 экз.). В кургане у д. Карлухи зооморфное украшение находилось в кучке вещей, сопровождавших трупосожжоние. Интересно, что данная находка была снабжена иглой и замком, т. е. использовалась в качестве одежной застежки, утратив свое первоначальное назначение (табл. X, 1). Совокупность погребального инвентаря позволяет датировать это украшение концом X-началом XI в. [Кочкуркина, 1973, с. 37-40]. Изображение всадницы, встреченное на груди в захоронении у д. Сязнеги, попало в курган в начале XI в. Фраг-ментированная подвеска, найденная при случайных раскопках кургана на р. Кашле (Исаково и Усадите), относится, судя по сопроводительному материалу (подковообразная фибула с многогранными головками шестигранного сечения, ладьевидный браслет), к X-началу XI в. XI столетием датируется изображение всадницы из кург. 3 у с. Видлицы [там же, с. 94, 112-113].
Семь подвесок варианта 1 обнаружено в Прионежье. В кургане 2, раскопанном Г. П. Гроздиловым у с. Челмужи, было исследовано женское погребение с южной ориентировкой, сопровождавшееся обильным инвентарем. На тазовых костях умершей находился набор украшений из двух низок бус-«флакончиков», обоймиц, спиралек, бронзовой полой трубочки и четырех подвесок-всадниц. С. И. Кочкуркина, посвятившая анализу Челмужских курганов работу, датировала данный комплекс X-началом XI в. [1972, с. 107]. Однако, судя по тому, что в состав ожерелья погребенной входил ряд монет самого конца X в.,26 захоронение было совершено лишь в начале XI в.27
При кладоискательских раскопках курганов в Уницкой губе на северном побережье Онежского озера (Кокорино) были найдены еще три подвески-всадницы. В. И. Равдоникас, отметивший, что часть просмотренных им предметов имеет следы пребывания в огне, отнес эти находки к комплексу вещей из курганов с сожжениями «примерно начала XI в.» [19346, с, 170-171].
Еще две подвески варианта 1 встречены на восточной окраине Ижорской возвышенности (Вы-
------------
26 В том числе западноевропейские монеты 982-985 и 985-995 гг. с отверстиями.
27 К началу XI в. относит данное погребение и Л. А. Го-дубева [1973. с. 38, табл. 6].
-----------
рица) и в бассейне Северной Двины (Аксеново). Набор вещей из Аксенова в целом характерен для XI в.
Стилизованные подвески варианта 2 представлены в северорусских памятниках всего шестью находками.28 Но особенностям исполнения такие украшения отличаются значительным разнообразием. Среди них выделяется серия изделий, полностью совпадающих по всем признакам и несомненно изготовленных по единой модели.29 Это миниатюрные литые фигурки коней с петлей вместо всадницы и узкой полосой, заменившей изображение змеи; последняя образует основание подвески. Длина подвесок около 2.5 см (табл. IX, 8; X, 2). Точные аналогии им известны в жертвенных местах саамов Северной Швеции (Гротреск, Унна-Сайва) [Serning, 1956, tab. 18, 2; 42, 3].
Более крупных размеров (длина приблизительно 5 см) достигают подвески из Приладожья (Кяргино, кург. 5) и бассейна Северной Двины (Аксеново). Первая находит полные аналогии в Прикамье [Спицын, 1906а, с. 63, 111, рис. 229] и на севере Швеции (Гротреск) [Serning, 1956, tab. 42, 4] .30 «Всадница» из Аксенова имеет некоторые отличия в деталях, выражающиеся, в частности, в несколько иной трактовке тела животного (табл. IX, 7). Еще более стилизована подвеска из Тихвинских курганов. Полоска, на которую опирается фигурка коня, оформлена только в нижней части изображения и не соединена с головой животного (табл. XI, 11).
-----------
28 Лишь в одном случае удается установить положение амулета варианта 2 на теле умершей: стилизованная «всадница» находилась у левого бедра.
29 Номера по каталогу: 237, 240, 241.
30 Несколько больше отличий v подвески из Сайво [Serning, 1956, tab. 8, 9].
----------
Основная часть указанных изделий может быть датирована лишь в пределах XI-XII вв. Более узкая дата вероятна для миниатюрной подвески из Зубаревского могильника, вещевой инвентарь которого характерен для XI-начала XII в. [Горюнова, 1954, с. 157-158]. К XI в. относится и находка в бассейне Северной Двины. Украшения из кургана у с. Кяргина (в частности, решетчатая подвеска) свидетельствуют о принадлежности найденного в нем зооморфного амулета к XII в. [ср.: Кочкуркина, 1973, с. 34]. Жертвенные места на севере Швеции датированы Т. Арне XI в. (Гротреск) [Агпе, 1914, р. 102-107, fig. 84]. И. Сернинг относит их к 1000-1200 гг. [Serning, 1956, s. 161 - 162]. В целом общая дата подвесок варианта 2 - XI-XII вв. Указанная хронология стилизованных изображений всадниц совпадает с их датировками, предложенными целым рядом исследователей [Спи-цын, 1903, с. 26; 1906а, с. 63; Смирнов, 1952, с. 220-222; Голубева, 1962, с. 61; Кочкуркина, 1973, с. 35].
Ареал подвесок XI типа показывает, что амулеты варианта 1 происходят из районов, поддерживавших в раннем средневековье культурные и торговые связи с Прикамьем. Камскими по происхождению признают эти изделия все современные исследователи. Интересно, что на новой территории фиксируется случай приспособления культовой подвески в качестве застежки (Карлуха 6). В XI в. происходит переработка зооантропоморфных изображений, завершившаяся заменой человеческой фигурки петлей для подвешивания амулета и полной схематизацией образа змеи, превращением его в простую полоску, лишенную каких-либо зооморфных видовых признаков. Шаманские культовые предметы варианта 1, сформировавшиеся в Прикамье и имевшие сложную семантцческую нагрузку (синтез антропоморфного и двух зооморфных образов), не только претерпевают сильную схематизацию, но и теряют заложенную в них древнюю символику: подвески варианта 2 фактически превращаются в обычные изображения фигурок коней. Не случайно, что изделия этого варианта получили наибольшее распространение за пределами первоначального центра их производства, в районах, характеризующихся иной системой языческих верований."