Рапунцель
Мир таков, каким Бог создал его. В начале Он создал его в виде тела, состоящего из четырех элементов. Это первозданное тело Он основал на тройственном союзе ртути, серы и соли, и таковы три субстанции, из которых состоит совершенное тело. Ибо они образуют все, что состоит из четырех элементов, и содержат в себе все силы и свойства бренных вещей. В них заключены день и ночь, тепло и холод, камень и плод и все прочее, еще не имеющее формы.
Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм Парацельс
Соль
Мне не очень-то нравится в этой пещере. Тут пусто и некрасиво. В башне были удобные диваны, ковры, пуфики, камин… Я уж не говорю о моих игрушках, книжках и платьях! Я спросила госпожу колдунью, можно ли мне взять с собой куклу Мелюзину, но она сказала, что нельзя. Вот всегда так: то нельзя, это нельзя! А еще из окон башни был виден красивый лес и речка, из этой же пещеры я даже выглянуть боюсь. Там одни голые скалы. По дороге сюда я заметила что-то страшное и черное, наверняка это был свирепый единорог; и мимо нас, кажется, дракон пролетел. Но больше всего я боюсь увидеть василиска. Я в книжке прочитала: все, на что василиск бросает взгляд, превращается в камень! А ведь эти страшные создания водятся в пустырях и горах - совсем таких, как эти горы.
Еще у меня стал такой большой живот, что даже ходить неудобно; мы с госпожой колдуньей еле сюда добрались. Даже обидно, в первый раз путешествую - и никакого удовольствия! Раньше, когда этот ужасный живот еще не появился, было намного лучше. С другой стороны, раньше и принца не было. Тогда я жила совсем одна, ко мне только госпожа колдунья заглядывала, и я даже не представляла себе, насколько хорошо дружить с принцем. Я тогда видела принцев только на картинках в книжках и, если честно, не очень верила, что они вообще существуют. Когда он в первый раз залез в окно, я перепугалась до смерти. Я-то думала, что это просто госпожа колдунья быстро вернулась! Но он так мило мне улыбнулся и так ласково заговорил, что страх тут же исчез.
С принцем интересно, он столько мне рассказывает необычных вещей, которых нет в моих книжках! А главное, он меня обнимает, гладит по волосам и трогает так, что очень приятно. Правда, целоваться мне не очень нравится, хотя принц говорит, что это должно быть здорово. Ну не знаю. Но обниматься мне очень нравится! Я раньше и не знала, что людям можно обнимать друг друга; госпожа колдунья никогда ко мне не прикасается. Я так скучаю по принцу! И почему я должна сидеть в этой холодной пещере вместо того, чтобы с ним болтать и обниматься?
Впрочем, госпожа колдунья говорит, что это совсем ненадолго. Она говорит: надо чуть-чуть потерпеть, а потом я поселюсь в огромном замке, где у меня будет полно чудесных игрушек, намного лучше моей Мелюзины. И вообще, не все так плохо, ведь госпожа колдунья отрезала эти противные волосы! Я теперь словно летаю! Оказывается, волосы были ужасно тяжелые; кроме того, теперь не надо полдня мыть голову. И почему я раньше сама не догадалась их отрезать?
Сера
Ага, уже видна башня - я почти у цели! Издалека ее не так-то просто разглядеть: она утопает в лесной зелени, да и спряталась в укромной лощине. Сейчас тропинка как-раз вынырнула на склон одного из двух холмов, образующих долину, и внизу показалось это серое приземистое строение с блестящим медным флюгером на крыше.
Что ни говори, а глухомань редкостная; чтобы добраться сюда, полдня убить приходится. Но сегодня дорога мне даже в удовольствие. Погода просто чудесная: солнышко; небо голубое, ни облачка; тепло, хотя уже осень. Свежий воздух, золотая листва - хорошо! Да и еду я сюда наверняка в последний раз, если, конечно, далеко не загадывать. Живот у девчонки здорово вырос; небось уже девятый месяц на исходе. Скоро родит. А у меня как-то нет желания любоваться на младенцев - пеленки, рев, сюсюканье… Фу! Нет уж, не приведи Господь! Так что снова в гости я сюда заеду разве что через пару годков, не раньше - когда ребенок подрастет. А может и не заеду вовсе. Ну так тем больше удовольствия от этой поездки - близость финала придает любой интрижке особое очарование!
Некоторым, кстати, с беременными не нравится. А как по мне, так круглый животик придает женщине особую пикантность. Когда я девчонку в первый раз увидел, она мне показалась слишком худой; но, забеременев, Рапунцель стала полнее, как-то женственней… Мне так даже больше по вкусу.
Правду сказать, поначалу я боялся, что ее мачеха-ведьма все поймет и положит этой истории конец. Даже просил Рапунцель одевать платья посвободнее, чтобы живот был незаметен. Но старуха, видать, совсем полоумная, ничего уже не соображает. Пока младенец на свет не появится, можно и не беспокоиться, что старая карга о чем-то догадается.
Видок у этой ведьмы конечно жутковатый, ничего не скажешь. Видел я ее всего один раз, и снова встречаться с ней не желаю! Это случилось, когда я впервые сюда попал. Помню, я тогда так увлекся погоней за оленем, что оторвался от других охотников и совершенно заблудился в этой Богом забытой чащобе. Пару часов здесь проблуждал - ух и зол же я тогда был! Когда наткнулся на башню, то обрадовался так, будто саму Богоматерь встретил. И тут вижу: по тропинке к башне какая-то старуха идет. Поначалу я думал было к ней подойти дорогу спросить, но как пригляделся, так наоборот назад в лес кинулся и там за деревьями спрятался. Кто эту ведьму видел, тот бы меня понял. Худая, высоченная, во всем черном - ну прям ворона. Не могу сказать, чтобы она была особо уродливой, как это у ведьм водится, и все же от одного ее вида жуть берет. Лицо белое такое, гладкое - без единой морщины - и застывшее, словно маска. А самое страшное - глаза: черные, как адская тьма, и злющие, Дьяволу под стать. Ну да ладно. Спрятался я за деревьями, значит, и смотрю: старуха подошла к башне и принялась кричать, чтобы оттуда скорее волосы спустили. Еще зачем-то все слово «рапунцель» повторяла. Я сижу, удивляюсь, но глаз не отвожу - и впрямь, из одного окна спустились вдруг до самой земли золотые косы. Старуха, цепляясь за эти косы, да за плющ, что стены башни увивает, ловко, как паук, забралась в окно. Мне же так интересно стало, что я едва себя на месте уговорил сидеть. Через некоторое время старуха из окна спустилась тем же способом, что и залезла; а потом ушла себе назад по тропинке.
Я подождал немного, на всякий случай, а потом подошел к башне и стал те же самые слова кричать, что и старая ведьма. И ведь подействовало! Ко мне спустились золотые косы. Я, не медля, забрался наверх - мне в окна к дамам забираться не впервой. И я не прогадал: в башне меня ждал приятный сюрприз. Рапунцель, конечно, глупа, как пробка, но, бесспорно, хорошенькая. А в тот момент она меня и вовсе поразила. Оказался бы кто на моем месте, он бы меня понял! Дремучий лес, таинственная башня, страшная ведьма, а в башне вдруг обнаруживается молоденькая - лет тринадцати - девица. Причем прекрасная, как рассвет! Волосы золотые и мягкие, словно шелк, кожа нежная, ни единого пятнышка, а глаза такие синие, что позавидовало бы само небо! Я настроился на весьма романтичный лад. Увы, но романтика продолжалась только до тех пор, пока девчонка не сказала мне свое имя. Я еще понимаю, если бы ее Розой или Ландышем звали, но эта сумасшедшая ведьма ее в честь капусты назвала! И ведь надо было до такого додуматься! Брокколи, рапунцель… Ха!
Проклятье! Белки в этом лесу бешеные какие-то, под копыта моему коню кидаются. Он же едва на дыбы не встал! И белки дикие, и тропинки едва проходимые; одно слово - глухомань! А я по этой чащобе уже вон сколько месяцев таскаюсь. Даже самому, право, удивительно, что моя интрижка с этой глупенькой девочкой так затянулась. Рапунцель настолько же лишена ума, насколько наделена красотой. Вдобавок, она еще и потрясающе невежественна. С другой стороны, все это столь необычно… Придворные дамы приелись; крестьянки грубы; монашки истеричны. А Рапунцель - это что-то новенькое. Свежо, интригующе… Мне ее немного жаль, бедняжку: сидит всегда одна в своей башне, только мачеху-ведьму из всех людей и видит. Думал даже одно время в город ее отвезти. А потом передумал. И в самом деле, крестьянки из нее не получится - к работе не привыкла, ручки слишком нежные; для торговки она слишком наивная и глупая. Ей одна дорога - в шлюхи. А там вся ее красота за пять лет увянет, и жить ей в нищете и позоре. Так что здесь, где за ней ведьма присматривает, Рапунцели только лучше будет.
О, гляди-ка, я уже доехал, похоже. Еще один поворот тропинки, и доберусь до башни.
Ртуть
Я жду. Я сижу на стуле с высокой спинкой. Черные одежды многочисленными складками окутывают мое белое, словно кость, тело, и ниспадают на пол, расстилаясь вокруг полуночным ковром. Черное покрывало туго обтягивает голову, скрывая бледные волосы, и тяжело ложится на мои хрупкие плечи. Мои черные глаза - непроницаемые и шероховатые, будто камень, - устремлены в окно напротив. К подоконнику уже привязаны косы Рапунцели. Я жду принца.
Людям не понять моих действий и мотивов. Век у них короток, как у мотыльков, и в головах у них пусто, как у мотыльков. В лучшем случае они судят по себе, но чаще списывают на некую абстрактную злобу.
Разве задумаются они, зачем мне понадобилось забирать Рапунцель у матери и растить в одинокой башне, оградив от людей? Задумаются ли, откуда у ее матери возникло столь горячее желание попробовать обыкновенную капусту именно из моего сада? И почему ее отец так глупо попался на воровстве? Нет, люди все спишут на случайности и мою странную злобу. А ведь все события идут своим чередом, согласно определенному замыслу. Моему замыслу. И я могла бы сказать, что мне нужна девочка с совершенно определенными качествами, с определенной внешностью и телосложением. Я могла бы сказать, что мне нужна чистота и невинность особого рода. Не просто девственность тела, но девственность духа.
Разве задумаются люди, зачем мне понадобится выцарапать принцу глаза, ослепив его и осыпав насмешками? Задумаются ли, почему принц из всех обширных лесов своего королевства заблудился именно в моем лесу и не прошел здесь мимо моей башни? А задумаются ли они, насколько вероятно для слепого принца случайно найти пещеру в пустынных горах, где находится Рапунцель? Нет, люди все спишут на чудо и любовь. Хотя я утомилась даже, пока приманивала оленя, а вместе с ним и принца, к моей башне. А уж в пещеру к девочке я этого юного оболтуса просто за руку отведу, как бы он ни брыкался. О, я могла бы сказать, что мне требуется совершенно определенный юноша, с определенным складом ума. Я могла бы сказать, что мне нужен гнев весьма особого рода. Не просто ярость, но ярость на грани отчаяния.
Но зачем мне это говорить? Реальность происходящего важнее тех слов, которыми ее можно описать. Не будь меня, эта история осталась бы обычным эпизодом из жизни людей. Обманутая в своей доверчивости дурочка, юный самовлюбленный разгильдяй, не осознающий последствий и содержания своих поступков. Никто бы эту историю не запомнил, поскольку она так же безлика, как и все другие подобные истории, бесчисленные, словно рыбы в Океане. Но благодаря мне эта история превратится в сказку. То, что люди не смогут объяснить, они спишут на злобу и чудо. А смысл этой истории, который им неизвестен, найдут в любви. Ведь когда люди не в состоянии смотреть в глаза реальности, когда теряются перед бессмысленностью своего мира, они всегда прячутся у любви под юбкой. И что характерно, для создания сказки про любовь всегда необходима злая ведьма.
Я очень стара. Я так стара, что мне легче слушать шепот седоголовых гор, чем человеческий щебет. Я много старше людей и их слов. Пожалуй, даже если бы я попыталась им объяснить, они бы ничего не поняли - я ведь не принадлежу к человеческому роду. Я помню эпохи, когда горы лежали по-иному и русла рек ничуть не походили на нынешние. Я обломок старого мира: я происхожу из тех времен, когда корни Земли росли не так, как сейчас. Моя беспечная юность прошла среди фавнов и дриад, в мире, который теперешние обитатели земной тверди и вообразить себе не могут. Во мне нет ничего общего с этой эпохой и этими людьми. Смерть моя стоит на пороге. Я очень стара. И я очень устала.
Мои черные глаза видят сквозь время так же, как сквозь пространство. Так же ясно, как на расстоянии вытянутой руки, я вижу сегодняшнюю ночь. Я вижу пещеру, освященную девятью факелами. И я вижу Рапунцель, которая лежит в центре пещеры, на полу, испещренном фигурами и символами. Эти знаки, непонятные людям, начертаны кровью из глаз принца и едва видны в свете факелов. Но я знаю, что все они сходятся к единому центру - к деве, охваченной болью рождения новой жизни. В головах у нее стоит юноша, страдающий от своего увечья. А в ногах у нее стою я, побежденная старостью и смертью. Мои руки помогают явиться на свет младенцу.
И в тот же миг, как Рапунцель даст начало новой жизни, - в тот же миг, под первый крик ребенка, жизнь уйдет из моего тела. В этот знаменательный момент произойдет еще одно событие - принц вновь обретет зрение. Наверняка про это расскажут что-нибудь трогательное и романтичное. Например, что принц прозрел после того, как Рапунцель уронила слезы на его истерзанные глаза. Но на самом деле все объясняется куда более обыденно. Мне просто нужно, чтобы этот избалованный мальчишка смог отвезти свою будущую жену и ребенка к себе домой, а чтобы куда-нибудь добраться, ему, разумеется, необходимо видеть дорогу. Это дитя с нежным лицом своей матери и пылким сердцем отца должно расти во дворце, а не в пещере.
Ну а от женитьбы на Рапунцели нашему юному принцу не отвертеться, что бы он сам не думал по этому поводу. Как только его ребенок посмотрит на него моими черными, непроницаемыми и шероховатыми, будто камень, глазами, никакого выбора у мальчишки не останется.
Я опускаю взгляд на свои железные когти и любуюсь, как они сверкают в лучах предзакатного солнца. Я жду. Уже скоро.
Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм Парацельс
Соль
Мне не очень-то нравится в этой пещере. Тут пусто и некрасиво. В башне были удобные диваны, ковры, пуфики, камин… Я уж не говорю о моих игрушках, книжках и платьях! Я спросила госпожу колдунью, можно ли мне взять с собой куклу Мелюзину, но она сказала, что нельзя. Вот всегда так: то нельзя, это нельзя! А еще из окон башни был виден красивый лес и речка, из этой же пещеры я даже выглянуть боюсь. Там одни голые скалы. По дороге сюда я заметила что-то страшное и черное, наверняка это был свирепый единорог; и мимо нас, кажется, дракон пролетел. Но больше всего я боюсь увидеть василиска. Я в книжке прочитала: все, на что василиск бросает взгляд, превращается в камень! А ведь эти страшные создания водятся в пустырях и горах - совсем таких, как эти горы.
Еще у меня стал такой большой живот, что даже ходить неудобно; мы с госпожой колдуньей еле сюда добрались. Даже обидно, в первый раз путешествую - и никакого удовольствия! Раньше, когда этот ужасный живот еще не появился, было намного лучше. С другой стороны, раньше и принца не было. Тогда я жила совсем одна, ко мне только госпожа колдунья заглядывала, и я даже не представляла себе, насколько хорошо дружить с принцем. Я тогда видела принцев только на картинках в книжках и, если честно, не очень верила, что они вообще существуют. Когда он в первый раз залез в окно, я перепугалась до смерти. Я-то думала, что это просто госпожа колдунья быстро вернулась! Но он так мило мне улыбнулся и так ласково заговорил, что страх тут же исчез.
С принцем интересно, он столько мне рассказывает необычных вещей, которых нет в моих книжках! А главное, он меня обнимает, гладит по волосам и трогает так, что очень приятно. Правда, целоваться мне не очень нравится, хотя принц говорит, что это должно быть здорово. Ну не знаю. Но обниматься мне очень нравится! Я раньше и не знала, что людям можно обнимать друг друга; госпожа колдунья никогда ко мне не прикасается. Я так скучаю по принцу! И почему я должна сидеть в этой холодной пещере вместо того, чтобы с ним болтать и обниматься?
Впрочем, госпожа колдунья говорит, что это совсем ненадолго. Она говорит: надо чуть-чуть потерпеть, а потом я поселюсь в огромном замке, где у меня будет полно чудесных игрушек, намного лучше моей Мелюзины. И вообще, не все так плохо, ведь госпожа колдунья отрезала эти противные волосы! Я теперь словно летаю! Оказывается, волосы были ужасно тяжелые; кроме того, теперь не надо полдня мыть голову. И почему я раньше сама не догадалась их отрезать?
Сера
Ага, уже видна башня - я почти у цели! Издалека ее не так-то просто разглядеть: она утопает в лесной зелени, да и спряталась в укромной лощине. Сейчас тропинка как-раз вынырнула на склон одного из двух холмов, образующих долину, и внизу показалось это серое приземистое строение с блестящим медным флюгером на крыше.
Что ни говори, а глухомань редкостная; чтобы добраться сюда, полдня убить приходится. Но сегодня дорога мне даже в удовольствие. Погода просто чудесная: солнышко; небо голубое, ни облачка; тепло, хотя уже осень. Свежий воздух, золотая листва - хорошо! Да и еду я сюда наверняка в последний раз, если, конечно, далеко не загадывать. Живот у девчонки здорово вырос; небось уже девятый месяц на исходе. Скоро родит. А у меня как-то нет желания любоваться на младенцев - пеленки, рев, сюсюканье… Фу! Нет уж, не приведи Господь! Так что снова в гости я сюда заеду разве что через пару годков, не раньше - когда ребенок подрастет. А может и не заеду вовсе. Ну так тем больше удовольствия от этой поездки - близость финала придает любой интрижке особое очарование!
Некоторым, кстати, с беременными не нравится. А как по мне, так круглый животик придает женщине особую пикантность. Когда я девчонку в первый раз увидел, она мне показалась слишком худой; но, забеременев, Рапунцель стала полнее, как-то женственней… Мне так даже больше по вкусу.
Правду сказать, поначалу я боялся, что ее мачеха-ведьма все поймет и положит этой истории конец. Даже просил Рапунцель одевать платья посвободнее, чтобы живот был незаметен. Но старуха, видать, совсем полоумная, ничего уже не соображает. Пока младенец на свет не появится, можно и не беспокоиться, что старая карга о чем-то догадается.
Видок у этой ведьмы конечно жутковатый, ничего не скажешь. Видел я ее всего один раз, и снова встречаться с ней не желаю! Это случилось, когда я впервые сюда попал. Помню, я тогда так увлекся погоней за оленем, что оторвался от других охотников и совершенно заблудился в этой Богом забытой чащобе. Пару часов здесь проблуждал - ух и зол же я тогда был! Когда наткнулся на башню, то обрадовался так, будто саму Богоматерь встретил. И тут вижу: по тропинке к башне какая-то старуха идет. Поначалу я думал было к ней подойти дорогу спросить, но как пригляделся, так наоборот назад в лес кинулся и там за деревьями спрятался. Кто эту ведьму видел, тот бы меня понял. Худая, высоченная, во всем черном - ну прям ворона. Не могу сказать, чтобы она была особо уродливой, как это у ведьм водится, и все же от одного ее вида жуть берет. Лицо белое такое, гладкое - без единой морщины - и застывшее, словно маска. А самое страшное - глаза: черные, как адская тьма, и злющие, Дьяволу под стать. Ну да ладно. Спрятался я за деревьями, значит, и смотрю: старуха подошла к башне и принялась кричать, чтобы оттуда скорее волосы спустили. Еще зачем-то все слово «рапунцель» повторяла. Я сижу, удивляюсь, но глаз не отвожу - и впрямь, из одного окна спустились вдруг до самой земли золотые косы. Старуха, цепляясь за эти косы, да за плющ, что стены башни увивает, ловко, как паук, забралась в окно. Мне же так интересно стало, что я едва себя на месте уговорил сидеть. Через некоторое время старуха из окна спустилась тем же способом, что и залезла; а потом ушла себе назад по тропинке.
Я подождал немного, на всякий случай, а потом подошел к башне и стал те же самые слова кричать, что и старая ведьма. И ведь подействовало! Ко мне спустились золотые косы. Я, не медля, забрался наверх - мне в окна к дамам забираться не впервой. И я не прогадал: в башне меня ждал приятный сюрприз. Рапунцель, конечно, глупа, как пробка, но, бесспорно, хорошенькая. А в тот момент она меня и вовсе поразила. Оказался бы кто на моем месте, он бы меня понял! Дремучий лес, таинственная башня, страшная ведьма, а в башне вдруг обнаруживается молоденькая - лет тринадцати - девица. Причем прекрасная, как рассвет! Волосы золотые и мягкие, словно шелк, кожа нежная, ни единого пятнышка, а глаза такие синие, что позавидовало бы само небо! Я настроился на весьма романтичный лад. Увы, но романтика продолжалась только до тех пор, пока девчонка не сказала мне свое имя. Я еще понимаю, если бы ее Розой или Ландышем звали, но эта сумасшедшая ведьма ее в честь капусты назвала! И ведь надо было до такого додуматься! Брокколи, рапунцель… Ха!
Проклятье! Белки в этом лесу бешеные какие-то, под копыта моему коню кидаются. Он же едва на дыбы не встал! И белки дикие, и тропинки едва проходимые; одно слово - глухомань! А я по этой чащобе уже вон сколько месяцев таскаюсь. Даже самому, право, удивительно, что моя интрижка с этой глупенькой девочкой так затянулась. Рапунцель настолько же лишена ума, насколько наделена красотой. Вдобавок, она еще и потрясающе невежественна. С другой стороны, все это столь необычно… Придворные дамы приелись; крестьянки грубы; монашки истеричны. А Рапунцель - это что-то новенькое. Свежо, интригующе… Мне ее немного жаль, бедняжку: сидит всегда одна в своей башне, только мачеху-ведьму из всех людей и видит. Думал даже одно время в город ее отвезти. А потом передумал. И в самом деле, крестьянки из нее не получится - к работе не привыкла, ручки слишком нежные; для торговки она слишком наивная и глупая. Ей одна дорога - в шлюхи. А там вся ее красота за пять лет увянет, и жить ей в нищете и позоре. Так что здесь, где за ней ведьма присматривает, Рапунцели только лучше будет.
О, гляди-ка, я уже доехал, похоже. Еще один поворот тропинки, и доберусь до башни.
Ртуть
Я жду. Я сижу на стуле с высокой спинкой. Черные одежды многочисленными складками окутывают мое белое, словно кость, тело, и ниспадают на пол, расстилаясь вокруг полуночным ковром. Черное покрывало туго обтягивает голову, скрывая бледные волосы, и тяжело ложится на мои хрупкие плечи. Мои черные глаза - непроницаемые и шероховатые, будто камень, - устремлены в окно напротив. К подоконнику уже привязаны косы Рапунцели. Я жду принца.
Людям не понять моих действий и мотивов. Век у них короток, как у мотыльков, и в головах у них пусто, как у мотыльков. В лучшем случае они судят по себе, но чаще списывают на некую абстрактную злобу.
Разве задумаются они, зачем мне понадобилось забирать Рапунцель у матери и растить в одинокой башне, оградив от людей? Задумаются ли, откуда у ее матери возникло столь горячее желание попробовать обыкновенную капусту именно из моего сада? И почему ее отец так глупо попался на воровстве? Нет, люди все спишут на случайности и мою странную злобу. А ведь все события идут своим чередом, согласно определенному замыслу. Моему замыслу. И я могла бы сказать, что мне нужна девочка с совершенно определенными качествами, с определенной внешностью и телосложением. Я могла бы сказать, что мне нужна чистота и невинность особого рода. Не просто девственность тела, но девственность духа.
Разве задумаются люди, зачем мне понадобится выцарапать принцу глаза, ослепив его и осыпав насмешками? Задумаются ли, почему принц из всех обширных лесов своего королевства заблудился именно в моем лесу и не прошел здесь мимо моей башни? А задумаются ли они, насколько вероятно для слепого принца случайно найти пещеру в пустынных горах, где находится Рапунцель? Нет, люди все спишут на чудо и любовь. Хотя я утомилась даже, пока приманивала оленя, а вместе с ним и принца, к моей башне. А уж в пещеру к девочке я этого юного оболтуса просто за руку отведу, как бы он ни брыкался. О, я могла бы сказать, что мне требуется совершенно определенный юноша, с определенным складом ума. Я могла бы сказать, что мне нужен гнев весьма особого рода. Не просто ярость, но ярость на грани отчаяния.
Но зачем мне это говорить? Реальность происходящего важнее тех слов, которыми ее можно описать. Не будь меня, эта история осталась бы обычным эпизодом из жизни людей. Обманутая в своей доверчивости дурочка, юный самовлюбленный разгильдяй, не осознающий последствий и содержания своих поступков. Никто бы эту историю не запомнил, поскольку она так же безлика, как и все другие подобные истории, бесчисленные, словно рыбы в Океане. Но благодаря мне эта история превратится в сказку. То, что люди не смогут объяснить, они спишут на злобу и чудо. А смысл этой истории, который им неизвестен, найдут в любви. Ведь когда люди не в состоянии смотреть в глаза реальности, когда теряются перед бессмысленностью своего мира, они всегда прячутся у любви под юбкой. И что характерно, для создания сказки про любовь всегда необходима злая ведьма.
Я очень стара. Я так стара, что мне легче слушать шепот седоголовых гор, чем человеческий щебет. Я много старше людей и их слов. Пожалуй, даже если бы я попыталась им объяснить, они бы ничего не поняли - я ведь не принадлежу к человеческому роду. Я помню эпохи, когда горы лежали по-иному и русла рек ничуть не походили на нынешние. Я обломок старого мира: я происхожу из тех времен, когда корни Земли росли не так, как сейчас. Моя беспечная юность прошла среди фавнов и дриад, в мире, который теперешние обитатели земной тверди и вообразить себе не могут. Во мне нет ничего общего с этой эпохой и этими людьми. Смерть моя стоит на пороге. Я очень стара. И я очень устала.
Мои черные глаза видят сквозь время так же, как сквозь пространство. Так же ясно, как на расстоянии вытянутой руки, я вижу сегодняшнюю ночь. Я вижу пещеру, освященную девятью факелами. И я вижу Рапунцель, которая лежит в центре пещеры, на полу, испещренном фигурами и символами. Эти знаки, непонятные людям, начертаны кровью из глаз принца и едва видны в свете факелов. Но я знаю, что все они сходятся к единому центру - к деве, охваченной болью рождения новой жизни. В головах у нее стоит юноша, страдающий от своего увечья. А в ногах у нее стою я, побежденная старостью и смертью. Мои руки помогают явиться на свет младенцу.
И в тот же миг, как Рапунцель даст начало новой жизни, - в тот же миг, под первый крик ребенка, жизнь уйдет из моего тела. В этот знаменательный момент произойдет еще одно событие - принц вновь обретет зрение. Наверняка про это расскажут что-нибудь трогательное и романтичное. Например, что принц прозрел после того, как Рапунцель уронила слезы на его истерзанные глаза. Но на самом деле все объясняется куда более обыденно. Мне просто нужно, чтобы этот избалованный мальчишка смог отвезти свою будущую жену и ребенка к себе домой, а чтобы куда-нибудь добраться, ему, разумеется, необходимо видеть дорогу. Это дитя с нежным лицом своей матери и пылким сердцем отца должно расти во дворце, а не в пещере.
Ну а от женитьбы на Рапунцели нашему юному принцу не отвертеться, что бы он сам не думал по этому поводу. Как только его ребенок посмотрит на него моими черными, непроницаемыми и шероховатыми, будто камень, глазами, никакого выбора у мальчишки не останется.
Я опускаю взгляд на свои железные когти и любуюсь, как они сверкают в лучах предзакатного солнца. Я жду. Уже скоро.