О "Дон Жуане" в Ла Скала и в жизни
Сегодня слушал прямую трансляцию моцартовского "Дон Жуана" в постановке Миланской оперы. Специально ради такого случая вернулся из архива на час раньше. Оказалось - зря торопился. Не было сигнала из Милана. С полчаса слушали запись с какого-то компакт-диска. То-то же было весело тем, кто купил билеты в Splendid Palace, хотя, может быть, там-то как раз сигнал был. Короче, увертюра и начало оперы - garām ("мимо" - латыш). Зато в магазин успел сгонять, затарился к антракту.
Но ближе к делу. Партию донны Анны исполняла Анна Нетребко. Остальных не помню по именам. Дон Жуана пел шведский баритон, Командора - южнокорейский бас (!), Мазетто - кажется, словацкий певец, очень натурально изображавший голосом человека из простонародья, не симпатичного и не утонченного. Кто там был за Лепорелло, донну Эльвиру и Церлину, невесту Мазетто, не скажу.
Надо сказать, что "Дон Жуан" - одна из моих самых любимых опер, которую я могу слушать и смотреть бесконечно за одним исключением, о котором позже. Очень мне нравилась старая постановка в Латвийской национальной опере. В ней аутентичность общего рисунка костюмов и предметов реквизита сочеталась с вполне современной сценографией. В убранстве сцены ничего лишнего: оклеенный золотой фольгой задник в рост сцены, затянутый черным сукном пол сцены и такие же черные боковые кулисы, а в финале - засыпавший сцену снег из кроваво красных сердец. Разве это не основные цвета старой, Европы, гибель которой, в сущности, изобразил нам Моцарт. Под стать сценографии была режиссура - сдержанная, но выразительная. Взять, к примеру, сцену свадьбы Церлины, когда дон Жуан ненароком прохаживается по длинному шлейфу ее подвенечного платья - все понятно без слов.
Так уж вышло, что я смотрю на эту оперу глазами Гофмана. А тот изложил свое понимание моцартовского замысла в одноименном рассказе, который я прочел еще до того, как познакомился с самим произведением, тоже, кстати сказать, в записи (это была увековеченная в пластинке версия Каунасской оперы). С тех пор я каждый раз представляю себе антураж гофмановского рассказа, вслушиваюсь в сценическую перекличку его донны Анны и Дон Жуана, наблюдаю их поединок и не устаю всему этому удивляться. С перекличкой, впрочем, в нашей опере идет хуже. Такого накала страстей, какой задается Моцартом в партитуре и модулируется Гофманом в его фантазии-разборе этого произведения наша оперная труппа дать не в силах. Голоса не те, особенно мужские. Это замечание, впрочем, не распространяется на Романа Полисадова, который в роли Командора всегда был более, чем убедителен (если не считать его появления на верхней палубе современного круизного лайнера, куда перенес действие Андрей Жагарс). Но в остальном, смотреть "Дон Жуана" на сцене Латвийского оперного театра всегда было интереснее, чем его слушать. Я это делал трижды, включая прощальный спектакль. С предвкушением встречи с шедевром побежал на премьеру обновленной местным эпигоном Раду Поклитару постановки этой оперы, но об этом позже.
Я совсем не такой знаток оперы, каким кидаюсь (ударение на первом слоге). Специальных знаний у меня, к сожалению, нет, и воспринимаю я все на уровне понравилось - не понравилось, задело за живое или не задело. Слушать музыкальный спектакль по радио непросто, а я к тому же еще и текстик из истории Латвийской консерватории ковырял, чтобы не терять времени. А этого, в принципе, делать нельзя. Впечатление теряет целостность, ты слушаешь отдельные арии, которыми, правда, Моцарт щедро украсил свою лучшую оперу. И все же Анна Нетребко есть Анна Нетребко. Это была именно та донна Анна, о которой я прочел у Гофмана и которую люблю, потому что не любить такую женщину невозможно. Как никогда прежде мне было ясно, что дон Отавио ей не пара, что по плечу ей только дон Жуан в исполнении шведского баритона. И как-то само собой вытекало, что отложенная на год свадьба с доном Отавио не состоится за смертью невесты, которую (смерть) так убедительно предсказал Гофман. Позволю себе объемистую цитату.
"Донна Анна недаром противопоставлена Дон Жуану - она тоже щедро одарена природой: как Дон Жуан в основе своей - на диво мощный, великолепный образец мужчины, так она - божественная женщина, и над ее чистой душой дьявол оказался не властен. Все ухищрения ада могли погубить лишь ее земную плоть. [...] Анна противопоставлена Жуану. Ну, а если само небо избрало Анну, чтобы именно в любви, происками дьявола сгубившей его, открыть ему божественную сущность его природы и спасти от безысходности пустых стремлений? Но он встретил ее слишком поздно, когда нечестие его достигло вершины, и только бесовский соблазн погубить ее мог проснуться в нем. Она не избегла своей участи! Когда он спасался бегством, нечестивое дело уже свершилось. Огонь сверхчеловеческой страсти, адский пламень проник ей в душу, и всякое сопротивление стало тщетно. То сладострастное безумие, какое бросило Анну в его объятия, мог зажечь только он, только Дон Жуан, ибо, когда он грешил, в нем бушевало сокрушительное неистовство адских сил. После того как, свершив злое дело, он собрался бежать, в нее, точно мерзкое, изрыгающее смертельный яд чудовище, впилось сознание, что она погибла. Смерть отца от руки Дон Жуана, брачный союз с холодным, вялым, ничтожным доном Оттавио, которого она прежде, как ей казалось, любила, и даже ненасытным пламенем бушующая в тайниках ее души любовь, что вспыхнула в минуту величайшего упоения, а ныне жжет, как огонь беспощадной ненависти, - все, все это раздирает ей грудь. Она чувствует: лишь гибель Дон Жуана даст покой душе, истерзанной смертными муками; но этот покой означает конец ее собственного земного бытия. Поэтому она неотступно понуждает своего слабодушного жениха к мщению, сама преследует нечестивца. Но вот подземные силы низринули его в Орк, и она как будто успокаивается, однако не может уступить жениху, которому не терпится сыграть свадьбу: "Lascia, о caro, un anno ancora, allo sfogo del mio cor!" ("Друг мой милый, тебя прошу я год один лишь подождать!" - ит.). Ей не суждено пережить этот год; дон Оттавио никогда не заключит в свои объятия ту, которую избрал своей невестой сатана, но чистота души избавила от его власти", - утверждает Гофман, и я ему верю.
О шведском баритоне. Его голосу, может быть, не доставало брутальной мужественности гофмановского дон Жуана, но аристократизма, но гедонизма, бархата и всевозможных оттенков эротики в нем было через край. Такой уж точно обольстит невинную девушку одной серенадой. Было бы несправедливо лишить его здесь гофманской характеристики: "Дон Жуан - любимейшее детище природы, и она наделила его всем тем, что роднит человека с божественным началом, что возвышает его над посредственностью, над фабричными изделиями, которые пачками выпускаются из мастерской и перестают быть нулями, только когда перед ними ставят цифру; итак, он был рожден победителем и властелином. Мощное, прекрасное тело, образ, в котором светится искра божия и, как залог совершенного, зажигает упование в груди; душа, умеющая глубоко чувствовать, живой восприимчивый ум. Но в том-то вся трагедия грехопадения, что, как следствие его, за врагом осталась власть подстерегать человека и расставлять ему коварные ловушки, даже когда он, повинуясь своей божественной природе, стремится к совершенному. Из столкновения божественного начала с сатанинским проистекает понятие земной жизни, из победы в этом споре - понятие жизни небесной. Дон Жуан с жаром требовал от жизни всего того, на что ему давала право его телесная и душевная организация, а неутолимая жгучая жажда, от которой бурливо бежит по жилам кровь, побуждала его неустанно и алчно набрасываться на все соблазны здешнего мира, напрасно чая найти в них удовлетворение". Миланской публике больше пришлась по душе Нетребко - ей аплодировали так горячо, что мое русское сердце не могло не порадоваться и не возгордиться. Самую малость.
Но мы приближаемся к финалу. Нечего и говорить, что сцена свидания дон Жуана и Командора - одна из сильнейших в мировой оперной литературе. При появлении отца донны Анны у меня всегда подступают слезы, и мурашки оккупируют тело. Южнокорейский бас не подкачал (тут уж я забросил свой текстик). В его голосе звучали неотвратимый рок и в то же время неотразимое обаяние бездны. Не подвели и партнеры. Голос Лепорелло дрожал от охватившего его смертельного страха, а Дон Жуан, преодолевая охватившее душу смятение, шел навстречу своей ужасной гибели, унося с собой в Тартар XVIII век.
Я все время откладывал разговор о постановке "Дон Жуана", учиненной в Латвийской национальной опере ее директором Андреем Жагарсом (ох, уж мне эти директора!). А теперь даже и говорить о ней не желаю. Довольно и того, что я сам испил эту чашу бесчестия, и если плакал, то только от злости на режиссера за растоптанную им мечту. Мечту, воплотить которую ему не дано, поскольку для этого нужно не только мнить себя Дон Жуаном, но и хотя бы немножечко быть донной Анной.
Но ближе к делу. Партию донны Анны исполняла Анна Нетребко. Остальных не помню по именам. Дон Жуана пел шведский баритон, Командора - южнокорейский бас (!), Мазетто - кажется, словацкий певец, очень натурально изображавший голосом человека из простонародья, не симпатичного и не утонченного. Кто там был за Лепорелло, донну Эльвиру и Церлину, невесту Мазетто, не скажу.
Надо сказать, что "Дон Жуан" - одна из моих самых любимых опер, которую я могу слушать и смотреть бесконечно за одним исключением, о котором позже. Очень мне нравилась старая постановка в Латвийской национальной опере. В ней аутентичность общего рисунка костюмов и предметов реквизита сочеталась с вполне современной сценографией. В убранстве сцены ничего лишнего: оклеенный золотой фольгой задник в рост сцены, затянутый черным сукном пол сцены и такие же черные боковые кулисы, а в финале - засыпавший сцену снег из кроваво красных сердец. Разве это не основные цвета старой, Европы, гибель которой, в сущности, изобразил нам Моцарт. Под стать сценографии была режиссура - сдержанная, но выразительная. Взять, к примеру, сцену свадьбы Церлины, когда дон Жуан ненароком прохаживается по длинному шлейфу ее подвенечного платья - все понятно без слов.
Так уж вышло, что я смотрю на эту оперу глазами Гофмана. А тот изложил свое понимание моцартовского замысла в одноименном рассказе, который я прочел еще до того, как познакомился с самим произведением, тоже, кстати сказать, в записи (это была увековеченная в пластинке версия Каунасской оперы). С тех пор я каждый раз представляю себе антураж гофмановского рассказа, вслушиваюсь в сценическую перекличку его донны Анны и Дон Жуана, наблюдаю их поединок и не устаю всему этому удивляться. С перекличкой, впрочем, в нашей опере идет хуже. Такого накала страстей, какой задается Моцартом в партитуре и модулируется Гофманом в его фантазии-разборе этого произведения наша оперная труппа дать не в силах. Голоса не те, особенно мужские. Это замечание, впрочем, не распространяется на Романа Полисадова, который в роли Командора всегда был более, чем убедителен (если не считать его появления на верхней палубе современного круизного лайнера, куда перенес действие Андрей Жагарс). Но в остальном, смотреть "Дон Жуана" на сцене Латвийского оперного театра всегда было интереснее, чем его слушать. Я это делал трижды, включая прощальный спектакль. С предвкушением встречи с шедевром побежал на премьеру обновленной местным эпигоном Раду Поклитару постановки этой оперы, но об этом позже.
Я совсем не такой знаток оперы, каким кидаюсь (ударение на первом слоге). Специальных знаний у меня, к сожалению, нет, и воспринимаю я все на уровне понравилось - не понравилось, задело за живое или не задело. Слушать музыкальный спектакль по радио непросто, а я к тому же еще и текстик из истории Латвийской консерватории ковырял, чтобы не терять времени. А этого, в принципе, делать нельзя. Впечатление теряет целостность, ты слушаешь отдельные арии, которыми, правда, Моцарт щедро украсил свою лучшую оперу. И все же Анна Нетребко есть Анна Нетребко. Это была именно та донна Анна, о которой я прочел у Гофмана и которую люблю, потому что не любить такую женщину невозможно. Как никогда прежде мне было ясно, что дон Отавио ей не пара, что по плечу ей только дон Жуан в исполнении шведского баритона. И как-то само собой вытекало, что отложенная на год свадьба с доном Отавио не состоится за смертью невесты, которую (смерть) так убедительно предсказал Гофман. Позволю себе объемистую цитату.
"Донна Анна недаром противопоставлена Дон Жуану - она тоже щедро одарена природой: как Дон Жуан в основе своей - на диво мощный, великолепный образец мужчины, так она - божественная женщина, и над ее чистой душой дьявол оказался не властен. Все ухищрения ада могли погубить лишь ее земную плоть. [...] Анна противопоставлена Жуану. Ну, а если само небо избрало Анну, чтобы именно в любви, происками дьявола сгубившей его, открыть ему божественную сущность его природы и спасти от безысходности пустых стремлений? Но он встретил ее слишком поздно, когда нечестие его достигло вершины, и только бесовский соблазн погубить ее мог проснуться в нем. Она не избегла своей участи! Когда он спасался бегством, нечестивое дело уже свершилось. Огонь сверхчеловеческой страсти, адский пламень проник ей в душу, и всякое сопротивление стало тщетно. То сладострастное безумие, какое бросило Анну в его объятия, мог зажечь только он, только Дон Жуан, ибо, когда он грешил, в нем бушевало сокрушительное неистовство адских сил. После того как, свершив злое дело, он собрался бежать, в нее, точно мерзкое, изрыгающее смертельный яд чудовище, впилось сознание, что она погибла. Смерть отца от руки Дон Жуана, брачный союз с холодным, вялым, ничтожным доном Оттавио, которого она прежде, как ей казалось, любила, и даже ненасытным пламенем бушующая в тайниках ее души любовь, что вспыхнула в минуту величайшего упоения, а ныне жжет, как огонь беспощадной ненависти, - все, все это раздирает ей грудь. Она чувствует: лишь гибель Дон Жуана даст покой душе, истерзанной смертными муками; но этот покой означает конец ее собственного земного бытия. Поэтому она неотступно понуждает своего слабодушного жениха к мщению, сама преследует нечестивца. Но вот подземные силы низринули его в Орк, и она как будто успокаивается, однако не может уступить жениху, которому не терпится сыграть свадьбу: "Lascia, о caro, un anno ancora, allo sfogo del mio cor!" ("Друг мой милый, тебя прошу я год один лишь подождать!" - ит.). Ей не суждено пережить этот год; дон Оттавио никогда не заключит в свои объятия ту, которую избрал своей невестой сатана, но чистота души избавила от его власти", - утверждает Гофман, и я ему верю.
О шведском баритоне. Его голосу, может быть, не доставало брутальной мужественности гофмановского дон Жуана, но аристократизма, но гедонизма, бархата и всевозможных оттенков эротики в нем было через край. Такой уж точно обольстит невинную девушку одной серенадой. Было бы несправедливо лишить его здесь гофманской характеристики: "Дон Жуан - любимейшее детище природы, и она наделила его всем тем, что роднит человека с божественным началом, что возвышает его над посредственностью, над фабричными изделиями, которые пачками выпускаются из мастерской и перестают быть нулями, только когда перед ними ставят цифру; итак, он был рожден победителем и властелином. Мощное, прекрасное тело, образ, в котором светится искра божия и, как залог совершенного, зажигает упование в груди; душа, умеющая глубоко чувствовать, живой восприимчивый ум. Но в том-то вся трагедия грехопадения, что, как следствие его, за врагом осталась власть подстерегать человека и расставлять ему коварные ловушки, даже когда он, повинуясь своей божественной природе, стремится к совершенному. Из столкновения божественного начала с сатанинским проистекает понятие земной жизни, из победы в этом споре - понятие жизни небесной. Дон Жуан с жаром требовал от жизни всего того, на что ему давала право его телесная и душевная организация, а неутолимая жгучая жажда, от которой бурливо бежит по жилам кровь, побуждала его неустанно и алчно набрасываться на все соблазны здешнего мира, напрасно чая найти в них удовлетворение". Миланской публике больше пришлась по душе Нетребко - ей аплодировали так горячо, что мое русское сердце не могло не порадоваться и не возгордиться. Самую малость.
Но мы приближаемся к финалу. Нечего и говорить, что сцена свидания дон Жуана и Командора - одна из сильнейших в мировой оперной литературе. При появлении отца донны Анны у меня всегда подступают слезы, и мурашки оккупируют тело. Южнокорейский бас не подкачал (тут уж я забросил свой текстик). В его голосе звучали неотвратимый рок и в то же время неотразимое обаяние бездны. Не подвели и партнеры. Голос Лепорелло дрожал от охватившего его смертельного страха, а Дон Жуан, преодолевая охватившее душу смятение, шел навстречу своей ужасной гибели, унося с собой в Тартар XVIII век.
Я все время откладывал разговор о постановке "Дон Жуана", учиненной в Латвийской национальной опере ее директором Андреем Жагарсом (ох, уж мне эти директора!). А теперь даже и говорить о ней не желаю. Довольно и того, что я сам испил эту чашу бесчестия, и если плакал, то только от злости на режиссера за растоптанную им мечту. Мечту, воплотить которую ему не дано, поскольку для этого нужно не только мнить себя Дон Жуаном, но и хотя бы немножечко быть донной Анной.