За восемь веков до Джамухи.
Как будто сорвавшись с цепи, промчались тревожные слухи по дикой монгольской степи. Как будто сорвавшись с катушек, надвинулась черная мгла, посеяв в отчаяных душах личинки грядущего зла. Не станет от этого легче, но кто-то упорно молчит, а кто-то стремительно шепчет о том, что творится в ночи. О чем-то настолько ужасном, что вслух невозможно сказать.
И кто перед этим соблазном способен сейчас устоять? Другие, согласно катренам, желанием мощным горят, опять повторяют рефреном слова_про_Небесный_Мандат.
Здесь к войнам и битвам привычны, но все изменилось теперь -- родился в степи необычный и очень чудовищный зверь. Уже никого не обманет под маской упрятанный страх, и грозное имя жужаней повсюду звенело в ушах. "Бесстыжих разбойников банда" -- о них говорили враги, -- "преступников беглых команда, толпа конокрадов нагих". Нарушен обычный порядок, его никогда не вернуть, и сотни косматых лошадок готовы отправиться в путь. И все приготовились встретить нашествие, битву, поджог -- холодной Монголии ветер, сбивающий стрелами с ног. Алхон, византийцы, савиры, восточное царство алан, праматерь великой Индиры, за ней сасанидский Иран, славянское племя дулебов и даже династия Вей.
А Вечное синее небо забыло своих сыновей.
Наместников всюду назначив, в тяжелые эти года мандатом владели табгачи - как им показалась тогда. В эпоху крестьянских восстаний они закалили войска. Разбить обнаглевших жужаней решились -- не поздно пока. Отправил в поход император, о злобных жужанях узнав, совсем небольшую армаду по меркам китайских держав. Всего миллион пехотинцев, обозников тысяч пятьсот, слоны из столичных зверинцев -- на каждом стоит огнемет. И пес потревоженный гавкал, пугая уставших людей.
Стояла каганская ставка в кольце небольших крепостей. Застыв на холмах и в ложбинках, они создавали уют -- аварским циклическим рингом систему потом назовут. Стоят островерхие юрты (жужани не знают избы), и бродят ублюдки-манкурты, великого войска рабы -- рабами остались навечно.
В палатке лежит барабан, а рядом, на шкуре овечьей, уселся великий каган. Датунем, а вовсе не Фролом его называла жена -- что делать -- китайцы, монголы -- смешные у них имена, на наши не очень похожи. Вдыхает степную полынь и бледно-молочную кожу добытых в Европе рабынь. И слушает, делая метки на желтом бумажном листе, доклад командира разведки, что рядом стоит в темноте.
-- В Кашмире восстал Махаведа, там пленник под пыткой кричит. Два брата -- Аттила и Бледа -- на западе точат мечи, -- рассказчик продолжил устало, в глазах отразилась тоска, -- взорвался вулкан Кракатау и выбросил тонны песка, весь мир содрогнулся в пожаре. Сметая врагов на пути, идет на восток Велизарий -- ведь некуда больше идти. Я с гунном неистово бился, тела накрывая плащом. Наш мир навсегда изменился -- чего тебе надо еще?
-- Мой друг, ты вернулся некстати, -- ему отвечает каган. -- Погибни, ничтожный предатель, забывший отчизну и клан! Недолго скрывалась измена, закончим пустой разговор, -- каган усмехнулся надменно и выстрелил прямо в упор. -- Довольно с меня пустословий!
Каган раздвигает покров. Держа арбалет наготове, своих созывает бойцов.
-- Нам южный грозит император! Не может простить степнякам. Я снова ограблю богатых, а золото бедным отдам. Алтайские турки восстали -- мой меч для войны приготовь. Прольется над пеплом развалин дождем обжигающим кровь!