***
На утреннем обходе доктор К, хирург. Она мне симпатична как профессионал и красивая женщина, я лежала у ней с перитонитом своим. И вот эта доктор К строго смотрит на меня и с места в карьер заявляет:
- Мы ждём смерти. Ждём смерти. Делать ничего уже не будем. Ни капельницы с водой, ни анализов крови. Ты должна понять, что каждый укол, каждая процедура для человека в таком состоянии - это лишнее страдание.
- Да, да, доктор, - лепечу я. - Но вот у мамы от сорванной пластырем кожи, от неудавшихся уколов, капельниц рука от локтя раздулась, посинела и мокнет. С этим-то что делать, будет же абсцесс, ей больно...
- Откуда тебе известно, что ей больно? Она сказала?
- Доктор, она не может сказать, она уже не говорит, не стонет, у ней голоса нет, но я же вижу.
- А я не вижу - говорит доктор. - И делать мы ничего не будем.
Вечером обход сестринский. Старшая медсестра несёт воду для капельницы. Я говорю, что доктор К велела не давать воды.
- Пусть доктор К. сама лежит без воды - говорит сестричка и ставит капельницу.
Вчерашний день был тяжёлый, ночью я не спала, думала, что надо попросить кислородную маску хоть на пять минут, мама задыхается, у ней в лёгких жидкость булькает.
Ехала утром в больницу с тяжёлым сердцем. Приезжаю - у мамы подведён кислород, в ногах какая-то труба с тёплым воздухом.
Обход. Ведёт доктор Шабтай. Остановился. Свита с компьютером на тумбе. Он начал всё выспрашивать, какие параметры, результаты снимка лёгких, анализа крови. Стал очень подробно мне объяснять, что положение тяжелое, всё идёт к концу, температура была 34,5. Анализы крови критические.
Тут же распоряжается подогревать воду, которую капают в вену, до 38 градусов, требует принести надувное одеяло, которое с горячим воздухом, говорит, что нужно согреть комнату. Всё для того, чтобы поднять температуру тела.
Доктор Андриан, красавец-аргентинец, бежит сам за одеялом, укрывает маму, показывает мне, как она должна лежать.
Вот что это? Ведь они тоже, как доктор К., говорят, что она умирает, правда, иными словами, но продолжают облегчать состояние.
Через час я вижу, что мама страдает от боли. Прошу сестричек обезболивающее. Они приходят вдвоём, наблюдают, видят, что мама в сознании, убеждаются, что у ней начались боли, тут же звонят врачу и ставят обезболивающее.
Конечно, я очень благодарна.
Снимаю с мамы носки помассировать ноги, сёстры в один голос: Ой, какие у ней ноготочки!
Я думаю: какие?
- Беленькие, -говорят, -не у каждой молодой такие, ни грибка, ничего старческого.
Вообще они меня понимают. Очень, очень тяжело наблюдать, как она страдает. Дышит с трудом, сказать ничего не может, только руку мою сжимает и гладит, гладит большим пальцем. Пытается что-то сказать, я могу только обнять и целовать, она глаза прикрывает, показывает, что это - хорошо.
- Мы ждём смерти. Ждём смерти. Делать ничего уже не будем. Ни капельницы с водой, ни анализов крови. Ты должна понять, что каждый укол, каждая процедура для человека в таком состоянии - это лишнее страдание.
- Да, да, доктор, - лепечу я. - Но вот у мамы от сорванной пластырем кожи, от неудавшихся уколов, капельниц рука от локтя раздулась, посинела и мокнет. С этим-то что делать, будет же абсцесс, ей больно...
- Откуда тебе известно, что ей больно? Она сказала?
- Доктор, она не может сказать, она уже не говорит, не стонет, у ней голоса нет, но я же вижу.
- А я не вижу - говорит доктор. - И делать мы ничего не будем.
Вечером обход сестринский. Старшая медсестра несёт воду для капельницы. Я говорю, что доктор К велела не давать воды.
- Пусть доктор К. сама лежит без воды - говорит сестричка и ставит капельницу.
Вчерашний день был тяжёлый, ночью я не спала, думала, что надо попросить кислородную маску хоть на пять минут, мама задыхается, у ней в лёгких жидкость булькает.
Ехала утром в больницу с тяжёлым сердцем. Приезжаю - у мамы подведён кислород, в ногах какая-то труба с тёплым воздухом.
Обход. Ведёт доктор Шабтай. Остановился. Свита с компьютером на тумбе. Он начал всё выспрашивать, какие параметры, результаты снимка лёгких, анализа крови. Стал очень подробно мне объяснять, что положение тяжелое, всё идёт к концу, температура была 34,5. Анализы крови критические.
Тут же распоряжается подогревать воду, которую капают в вену, до 38 градусов, требует принести надувное одеяло, которое с горячим воздухом, говорит, что нужно согреть комнату. Всё для того, чтобы поднять температуру тела.
Доктор Андриан, красавец-аргентинец, бежит сам за одеялом, укрывает маму, показывает мне, как она должна лежать.
Вот что это? Ведь они тоже, как доктор К., говорят, что она умирает, правда, иными словами, но продолжают облегчать состояние.
Через час я вижу, что мама страдает от боли. Прошу сестричек обезболивающее. Они приходят вдвоём, наблюдают, видят, что мама в сознании, убеждаются, что у ней начались боли, тут же звонят врачу и ставят обезболивающее.
Конечно, я очень благодарна.
Снимаю с мамы носки помассировать ноги, сёстры в один голос: Ой, какие у ней ноготочки!
Я думаю: какие?
- Беленькие, -говорят, -не у каждой молодой такие, ни грибка, ничего старческого.
Вообще они меня понимают. Очень, очень тяжело наблюдать, как она страдает. Дышит с трудом, сказать ничего не может, только руку мою сжимает и гладит, гладит большим пальцем. Пытается что-то сказать, я могу только обнять и целовать, она глаза прикрывает, показывает, что это - хорошо.