О солдатской службе ссыльного Кобзаря - 1
Все почему-то забывают, что Шевченко определен был в солдаты с правом выслуги, что давало возможность получив унтер-офицерское звание, выйти в отставку. Наказание по тем временам обычное для хулиганов и пьяниц из благородного сословия. При некотором усердии, производство в чин случалось незамедлительно. Но Кобзарь служить не спешил, больше рассчитывая на покровительство и снисхождение. И покровителей в Оренбурге он обрел со дня своего прибытия.
Из воспоминаний Ф.М. Лазаревского, чиновника Оренбургской Пограничной комиссии.
Вообще говоря, в материальном отношении Шевченко в Орской крепости жилось недурно... Ему помогали деньгами петербургские земляки, нередко делясь с ним своим мизерным жалованьем. Приезжавший в Оренбург старший из моих братьев Василий преподнес Тарасу два ящика сигар и 50 руб. денег. Были присылаемы субсидии и от других лиц, и довольно крупные куши.
В некоторых провинциальных кружках долго и упорно продолжали циркулировать нелепые рассказы о том, будто бы Шевченко в Орской крепости испил горькую чашу солдатского житья. Будто бы он изобразил себя стоящим под палками, с руками, вскинутыми на голову, с надписью: «От як бачите!» А Н. М. Белозерский в «Киевской старине» уверяет, якобы он видел у Лизогуба портрет Шевченко, с подписью: «От так тобі!» Стоит Тарас в мундире, а унтер колотит его тесаком... «Вероятно, - замечает глубокомысленно автор этой нелепой выдумки, - рисунок и надпись были стерты при прохождении через цензуру крепостного начальства». Трудно объяснить происхождение этой небылицы.
Подобный же нелепый рассказ случилось слышать мне от какого-то господина, вовсе мне не знакомого, который повествовал, что когда он служил в Оренбургском батальоне вместе с Шевченко, то однажды он пришел к нему избитый тесаком, в слезах попросил бумажку и тут же нарисовал себя стоящим под палками и надписал: «От як бачите!»
Терпеливо выслушав рассказ, я спросил рассказчика: «А в каком году это было?» - «В 1851-м». - «А как фамилия командира того батальона, в котором вы изволили служить?» И он назвал какую-то вымышленную фамилию. Тогда я публично назвал его лгуном, и он не посмел даже оправдываться.
Могу уверить всех, кому дорога истина, что Тарас Григорьевич с благодарностью вспоминал всегда о своих начальниках в Орской крепости, что ни о каких палках и фухтелях не было там и помина; что никакого цензора для его писем и рисунков там не существовало, и если de jure и считалась какая-нибудь цензура, то у него было довольно благоприятелей, при содействии которых письма его могли всегда избегать ее.
...Экспедиция Бутакова окончилась осенью 1849 г. Для приведения в порядок собранных материалов ему понадобились в Оренбурге Вернер и Шевченко; последний - для окончательной отделки живописных видов, чего на море сделать было нельзя, а равно и для перенесения на карту видов гидрографических, вследствие чего Бутаков вошел с представлением к Обручеву об откомандировании Вернера и Шевченко в Оренбург. Узнавши же, что во втором батальоне есть искусный рисовальщик, ссыльный Бронислав Залеский, Бутаков просил командировать и его в помощь Шевченко. Таким образом наш Кобзарь, вместо Орской крепости, попал в Оренбург и поселился в квартире моей, близ костела, а потом в предместье Оренбурга в доме К. И. Герна, хотя, собственно говоря, наш Тарас, имея много знакомых, проводил где день, где ночь.
Во весь 1849 год я, по делам службы, подолгу оставался в киргизских степях. Вернувшись однажды из командировки глубокой осенью, я застал в своей квартире Шевченко и моряка Поспелова, с которым поэт более года провел в Аральской экспедиции. Тарас, Поспелов, Левицкий и я зажили, что называется, душа в душу: ни у одного из нас не было своего, все было общее; а с Тарасом у нас даже одежда была общая, так как в это время он почти никогда не носил солдатской шинели. Летом он ходил в парусиновой паре, а зимой в черном сюртуке и драповом пальто. Иногда заходил к нам и Бутаков, чаще же других гостил К. И. Герн. Матвеев также не чуждался нашего общества. Вечера наши проходили незаметно. Пили чай, ужинали, пели песни. Тарас с моряком Поспеловым иногда прохаживались по чарочкам. Изредка устраивались вечера с дамами, причем неизменной подругой Тарасовой была татарка Забаржада, замечательной красоты. А. И. Бутакову очень понравились наши вечера, но, стесняясь своего подчиненного Поспелова, он у нас не засиживался. Однажды Алексей Иванович просил Тараса устроить в его квартире подобный нашему вечер, только без Поспелова. Был назначен день, но, как назло, в этот именно день Бутаков был приглашен на вечер к Обручеву. Тем не менее мы собрались у него и ожидали его к ужину. К трем часам вернулся хозяин. Тарас собственноручно зажарил превосходный бифштекс, и мы пропировали до света.
...Вообще говоря, в короткий период своего житья-бытья в Оренбурге Тарас Григорьевич был обставлен превосходно. Образ жизни его ничем не отличался от жизни всякого свободного человека. Он только числился солдатом, не неся никаких обязанностей службы. Его, что называется, носили на руках. У него была масса знакомых, дороживших его обществом, не только в средних классах, но и в высших сферах оренбургского населения: он бывал в доме генерал-губернатора, рисовал портрет его жены и других высокопоставленных лиц.
...Меня приводят в негодование рассказы о безобразиях Шевченко в нетрезвом виде. Я был знаком с ним в лучшие годы его жизни, когда он отличался здоровьем и силой, но я ни разу не видал его в пьяном виде до безобразия. Выпивал он, правда, иногда довольно, но каждая лишняя чарка делала его только более развязным и воодушевленным, сообщала более задушевности и невообразимой симпатичности. Душа его всегда знала меру. Четверостишие, написанное им где-то углем на стене питейного заведения, вполне характеризует подобное состояние:
Вип’єш першу - стрепенешся,
Вип’єш другу - схаменешся,
Вип’єш третю - в очах сяє,
Думка думку поганяє.
Полностью текст воспоминаний Лазаревского здесь: http://litopys.org.ua/shevchenko/vosp42.htm
Про экспедицию Бутакова шикарный документальный материал с рисунками Шевченко: http://rus-turk.livejournal.com/53829.html
Из воспоминаний Ф.М. Лазаревского, чиновника Оренбургской Пограничной комиссии.
Вообще говоря, в материальном отношении Шевченко в Орской крепости жилось недурно... Ему помогали деньгами петербургские земляки, нередко делясь с ним своим мизерным жалованьем. Приезжавший в Оренбург старший из моих братьев Василий преподнес Тарасу два ящика сигар и 50 руб. денег. Были присылаемы субсидии и от других лиц, и довольно крупные куши.
В некоторых провинциальных кружках долго и упорно продолжали циркулировать нелепые рассказы о том, будто бы Шевченко в Орской крепости испил горькую чашу солдатского житья. Будто бы он изобразил себя стоящим под палками, с руками, вскинутыми на голову, с надписью: «От як бачите!» А Н. М. Белозерский в «Киевской старине» уверяет, якобы он видел у Лизогуба портрет Шевченко, с подписью: «От так тобі!» Стоит Тарас в мундире, а унтер колотит его тесаком... «Вероятно, - замечает глубокомысленно автор этой нелепой выдумки, - рисунок и надпись были стерты при прохождении через цензуру крепостного начальства». Трудно объяснить происхождение этой небылицы.
Подобный же нелепый рассказ случилось слышать мне от какого-то господина, вовсе мне не знакомого, который повествовал, что когда он служил в Оренбургском батальоне вместе с Шевченко, то однажды он пришел к нему избитый тесаком, в слезах попросил бумажку и тут же нарисовал себя стоящим под палками и надписал: «От як бачите!»
Терпеливо выслушав рассказ, я спросил рассказчика: «А в каком году это было?» - «В 1851-м». - «А как фамилия командира того батальона, в котором вы изволили служить?» И он назвал какую-то вымышленную фамилию. Тогда я публично назвал его лгуном, и он не посмел даже оправдываться.
Могу уверить всех, кому дорога истина, что Тарас Григорьевич с благодарностью вспоминал всегда о своих начальниках в Орской крепости, что ни о каких палках и фухтелях не было там и помина; что никакого цензора для его писем и рисунков там не существовало, и если de jure и считалась какая-нибудь цензура, то у него было довольно благоприятелей, при содействии которых письма его могли всегда избегать ее.
...Экспедиция Бутакова окончилась осенью 1849 г. Для приведения в порядок собранных материалов ему понадобились в Оренбурге Вернер и Шевченко; последний - для окончательной отделки живописных видов, чего на море сделать было нельзя, а равно и для перенесения на карту видов гидрографических, вследствие чего Бутаков вошел с представлением к Обручеву об откомандировании Вернера и Шевченко в Оренбург. Узнавши же, что во втором батальоне есть искусный рисовальщик, ссыльный Бронислав Залеский, Бутаков просил командировать и его в помощь Шевченко. Таким образом наш Кобзарь, вместо Орской крепости, попал в Оренбург и поселился в квартире моей, близ костела, а потом в предместье Оренбурга в доме К. И. Герна, хотя, собственно говоря, наш Тарас, имея много знакомых, проводил где день, где ночь.
Во весь 1849 год я, по делам службы, подолгу оставался в киргизских степях. Вернувшись однажды из командировки глубокой осенью, я застал в своей квартире Шевченко и моряка Поспелова, с которым поэт более года провел в Аральской экспедиции. Тарас, Поспелов, Левицкий и я зажили, что называется, душа в душу: ни у одного из нас не было своего, все было общее; а с Тарасом у нас даже одежда была общая, так как в это время он почти никогда не носил солдатской шинели. Летом он ходил в парусиновой паре, а зимой в черном сюртуке и драповом пальто. Иногда заходил к нам и Бутаков, чаще же других гостил К. И. Герн. Матвеев также не чуждался нашего общества. Вечера наши проходили незаметно. Пили чай, ужинали, пели песни. Тарас с моряком Поспеловым иногда прохаживались по чарочкам. Изредка устраивались вечера с дамами, причем неизменной подругой Тарасовой была татарка Забаржада, замечательной красоты. А. И. Бутакову очень понравились наши вечера, но, стесняясь своего подчиненного Поспелова, он у нас не засиживался. Однажды Алексей Иванович просил Тараса устроить в его квартире подобный нашему вечер, только без Поспелова. Был назначен день, но, как назло, в этот именно день Бутаков был приглашен на вечер к Обручеву. Тем не менее мы собрались у него и ожидали его к ужину. К трем часам вернулся хозяин. Тарас собственноручно зажарил превосходный бифштекс, и мы пропировали до света.
...Вообще говоря, в короткий период своего житья-бытья в Оренбурге Тарас Григорьевич был обставлен превосходно. Образ жизни его ничем не отличался от жизни всякого свободного человека. Он только числился солдатом, не неся никаких обязанностей службы. Его, что называется, носили на руках. У него была масса знакомых, дороживших его обществом, не только в средних классах, но и в высших сферах оренбургского населения: он бывал в доме генерал-губернатора, рисовал портрет его жены и других высокопоставленных лиц.
...Меня приводят в негодование рассказы о безобразиях Шевченко в нетрезвом виде. Я был знаком с ним в лучшие годы его жизни, когда он отличался здоровьем и силой, но я ни разу не видал его в пьяном виде до безобразия. Выпивал он, правда, иногда довольно, но каждая лишняя чарка делала его только более развязным и воодушевленным, сообщала более задушевности и невообразимой симпатичности. Душа его всегда знала меру. Четверостишие, написанное им где-то углем на стене питейного заведения, вполне характеризует подобное состояние:
Вип’єш першу - стрепенешся,
Вип’єш другу - схаменешся,
Вип’єш третю - в очах сяє,
Думка думку поганяє.
Полностью текст воспоминаний Лазаревского здесь: http://litopys.org.ua/shevchenko/vosp42.htm
Про экспедицию Бутакова шикарный документальный материал с рисунками Шевченко: http://rus-turk.livejournal.com/53829.html