Вещевые добавки
В 1970 г. с конвейера Горьковского автозавода сошла первая партия ГАЗ-24, которым было суждено стать самым массовым автомобилем советской номенклатуры. Из символа управленческого класса знаменитые черные "Волги" превратились в настоящий фетиш для всех, кто мечтал прикоснуться к миру элиты. Но автомобили были не первым и не последним вещдоком принадлежности к элите: для того чтобы считаться представителем избранного класса, в разные эпохи следовало владеть разными предметами. Лидерство по части престижа наряду с авто принадлежало одежде и средствам связи.
Перемещающиеся ценности
Люди во все времена использовали даже очень полезные и нужные вещи не только по их прямому назначению, но и для того, чтобы вызвать у окружающих чувство непреодолимой зависти. В старину роль современных "продвинутых" мобильных телефонов, автомобилей класса "люкс" и швейцарских часов ручной сборки играли золотые чернильницы, породистые рысаки и бриллиантовые табакерки. Если на Западе подобные вещи могли достаться любому, кто был готов платить деньги, то в России власть сама решала, кто имеет право обладать той или иной вещью, а кто не имеет. Поэтому основным фетишем для россиян во все века были не сами вещи, а место в государственной иерархии, которое только и давало право владеть статусными предметами. Однако такое положение сохранялось не всегда. Стоило власти утратить твердость, и россияне спешили выкладывать деньги за вещи, которые не соответствовали их статусу в государственной пирамиде или же начинали следовать модам, прямо противоречащим установленным стандартам. При этом в прошлом, как и в наши дни, люди стремились удовлетворить свое тщеславие с помощью транспортных средств, средств связи, модной одежды и дорогих аксессуаров.
Чтобы утвердиться в высшем обществе Петербурга, нужно было иметь две вещи - парадную карету и фамильный герб, который можно было бы изобразить на ее дверцах Фото: GAMMA
Самым древним символом роскоши на Руси, как, впрочем, и в Европе, служили средства передвижения, а именно боевые скакуны (без которых было нечего делать на поле брани). Со временем русское боярство становилось менее воинственным и все чаще предпочитало путешествовать в санях или повозках, а не верхом, но средства передвижения сохранили свою статусную роль. К концу XVII века выезд боярина превратился в настоящее театрализованное представление со множеством действующих лиц: впереди процессии двигался отряд из полусотни слуг, а позади тянулся обоз с добром и припасами. Причем размеры процессии мало зависели от того расстояния, которое предстояло преодолеть: родовитые боярыни стыдились выезжать даже к обедне без свиты из нескольких десятков холопов и приживалок. Подобные путешествия были весьма дорогим удовольствием, однако ни один русский аристократ не мог позволить себе ударить в грязь лицом. Ведь пышностью своих выездов бояре подражали верховной власти, в то время как русские цари любили путешествовать с размахом. Когда государь Алексей Михайлович собирался помолиться в Троице, за несколько часов до его отъезда на дорогу высылался отряд стрельцов, вооруженных пушками, и перекрывал движение. Когда же царская процессия трогалась в путь, вслед за царской каретой тянулся караван из телег, обитых красной кожей и кружевами. Каждая телега имела собственное предназначение и соответствующее название: "образная" телега - для перевозки царских икон, "мовная" - для принадлежностей царской бани, "подборная" - для подарков, которые царь будет получать по дороге от верных подданных, и т. д. Впереди царской кареты гнали целый табун великолепных скакунов, сбруя которых искрилась золотом и самоцветами. Царские приближенные, в свою очередь, стремились не отставать от государя и перещеголять друг друга. Историк XVIII века князь Щербатов так описывал боярские вкусы по части украшения транспортных средств: "Арчаги седел были с каменьями, стремена также каменьями были покрыты; подушки бархатные шитья или золотом, или серебром, или изнизанные жемчугом, с запонами драгоценных каменьев, попоны тому же великолепию подобные, и с низаньем, и с каменьями". Однако общая обстановка в стране при Алексее Михайловиче была вполне спокойной, а потому бояре зачастую использовали сани, повозки и сбрую, доставшиеся им по наследству от предков.
Если при Алексее Михайловиче средства передвижения были просто роскошью, то в эпоху Петра I оказалось, что карьера человека может напрямую зависеть от того, на чем он предпочитает ездить. Хотя Петр далеко не был либералом, старые традиции при нем приказали долго жить, и перед людьми, его окружавшими, возникла редкая возможность повысить свой социальный престиж с помощью редких и дорогих вещей. Поскольку царь-реформатор не жаловал тех, кто придерживался московской старины, желавшим преуспеть при дворе пришлось срочно менять ногайские седла и расписные сани на кареты европейской работы. Петр, правда, пытался наладить в России производство отечественных карет, но уважающие себя люди, естественно, заказывали их за границей. Кареты превратились в настоящий фетиш, причем обладать ими порой становилось не только престижно, но и опасно. Тот же князь Щербатов рассказывал о своей семье: "В царствование Петра Великого ближний мой свойственник, боярин Михайло Иванович Лыков, человек пребогатый, бывши воеводою у города Архангельского, выписал ореховую, украшенную резьбою карету с точеными стеклами. По смерти его сия карета досталась деду моему и почиталась столь завидною и драгоценною вещью, что к. М (вероятно, князь Меншиков.- 'Деньги') делал нападки на деда моего, чтобы ее получить, и за неотдание учинил, что дед мой лишился всех недвижимых имений, которые надлежало бы ему наследовать после супруги к. Лыкова".
После Петра Россию еще долго сотрясала череда дворцовых переворотов, и люди, которые порой не знали, что их ждет завтра - милость очередного временщика или подвалы Тайной канцелярии, стремились восполнить недостаток стабильности показной роскошью. Что же касается самих многочисленных временщиков и фаворитов, то и они стремились ко все большей роскоши, желая компенсировать ею недостаток собственной легитимности. По свидетельству современников, уже во времена царствования Анны Иоанновны "екипажи возблестали златом, дорогие лошади, не столь для нужды удобные, как единственно для виду, учинились нужны для позлащенных карет". Лошадей же требовалось много, поскольку запрячь в карету меньше шестерки означало расписаться в своей несостоятельности. Впрочем, для того, чтобы пустить пыль в глаза петербургскому обществу, нужно было нечто большее, чем просто хороший экипаж и хорошие лошади. Тон задавали такие великосветские вельможи, как граф Степан Федорович Апраксин, славившийся своим богатством. Когда Апраксин командовал армией, действовавшей против войск Фридриха Великого, рядом с биваком российского воинства вырастал почти такой же по размеру лагерь, в котором проживала челядь полководца, обслуживавшая его походные конюшни: "Палатки его величиною город составляли, обоз его более нежели 500 лошадей отягчал, и для его собственного употребления было с ним 50 заводных, богато убранных лошадей". Денег на содержание всей этой роскоши требовалось очень много, и далеко не каждый княжеский бюджет мог выдержать подобные траты, отчего многие знатные россияне безнадежно увязали в долгах и в конце концов разорялись. Так, князь Иван Одоевский спустил на лошадей и кутежи все свое состояние, после чего был вынужден стать первым в России музыкальным продюсером: распродав все имущество, оставил себе лишь оркестр крепостных музыкантов и жил на доходы от их концертной деятельности.
Безмерное расточительство продолжалось и после Анны Иоанновны, при Елизавете I и Петре III, поскольку правление этих монархов не отличалось твердостью. Положение изменилось с приходом к власти Екатерины II. Новая императрица, положив конец бесконечным переворотам, решила проявить заботу о своих подданных и, дабы остановить волну дворянских банкротств, повелела, чтобы класс экипажа и количество лошадей строго соответствовали чину хозяина. Подобная регламентация немало удивляла иностранцев, привыкших к большей свободе выбора. Французский посол Сегюр не без иронии писал: "Лица чином выше полковника должны были ездить в карете в четыре или шесть лошадей, смотря по чину, с длиннобородым кучером и двумя форейторами. Когда я в первый раз выехал таким образом с визитом к одной даме, жившей в соседнем доме, то мой форейтор уже был под ее воротами, а моя карета еще на моем дворе". Однако россиянам новшества понравились, поскольку лицам чином ниже полковника отныне можно было сэкономить на лошадях и не уронить при этом своего достоинства. Кроме того, отныне количество лошадей в экипаже напрямую свидетельствовало о чине хозяина, а значит, с помощью средств передвижения по-прежнему можно было указать на свое место в обществе. Дворяне так привыкли к новой системе, что вскоре уже считали, что весь мир живет по таким правилам. Однажды некая московская дама пыталась узнать у английского путешественника, какой чин в соответствии с Табелью о рангах занимает британский премьер-министр Питт. Поскольку англичанин никак не мог уразуметь специфически российскую идею о чинах для гражданских служащих, дама решила ему помочь. "Ну, сколько лошадей запрягает он в карету?" - спросила москвичка. "Обыкновенно ездит парой",- ответил англичанин, чем немало развеселил даму: "Ну, хороша же великая держава, у которой первый министр только что капитан!" - воскликнула она. В государстве при Екатерине наступила стабильность, и вещи-фетиши изменили свое предназначение: если раньше дворяне тратили на экипажи целые состояния, то теперь от них требовалось лишь соответствовать занимаемому общественному положению.
Между тем кто хотел и мог тратить деньги на лошадей и кареты, тот продолжал их тратить без счета. Так, знаменитый граф Алексей Орлов, чей брат Григорий был фаворитом Екатерины II, построил для своих лошадей гигантские конюшни, напоминавшие сказочный город. В 1770 году Алексей Орлов разгромил в Чесменской бухте турецкий флот и на несколько лет стал фактическим хозяином восточного Средиземноморья. Обретенное могущество граф употреблял, в частности, на скупку самых лучших лошадей редчайших восточных пород. За 60 тыс. руб. - немыслимую по тем временам сумму - Орлов купил исключительно ценного арабского жеребца, которого за серебристую масть нарек Сметанкой. Куплей-продажей граф не ограничивался и, если была такая возможность, вымогал или силой отбирал лошадей у покоренных турок. "В подарок" от одного турецкого паши Орлов получил нескольких скакунов за то, что отпустил невредимыми всю его захваченную в плен семью. Конюшня Алексея Орлова-Чесменского стала знаменитой на всю страну, конь Сметанка - родоначальником знаменитой орловской породы, а коневодство - престижным хобби русской аристократии.
В XIX веке взгляды российского общества на средства передвижения изменились мало: дорогие лошади и импортные экипажи ценились все так же высоко, несмотря на размах железнодорожного строительства. К тому же государство оставалось стабильным, социальное положение российских подданных менялось нечасто, а значит, и нужды в новой погоне за фетишами не возникало. Изменения начались позже, когда страна вступила в автомобильный век. В 1904 году император Николай II побывал в Германии, где пристрастился к автомобильным прогулкам - авто предоставил германский великий герцог Эрнст. Государь, ранее относившийся к автомобилям с большим предубеждением, полюбил машины, а вслед за ним их полюбила и русская аристократия. Ярыми автомобилистами были брат царя великий князь Михаил Александрович, а также великий князь Дмитрий Константинович и министр императорского двора барон Владимир Фредерикс.
Первую мировую войну называли войной моторов, и поэтому великий князь Николай Николаевич (стоит в машине) не расставался на фронте со своим любимым авто
Революция принесла с собой полное разрушение старого общества, а значит, и новую череду погони за вещами-фетишами. Несмотря на то что новая власть с презрением относилась ко всякому имуществу и считала социальный престиж пережитком прошлого, ее представители вели себя нередко вполне в духе князя Меншикова. Проще говоря, когда комиссары видели транспортное средство, которое им нравилось, они его забирали. Естественно, все частные автомобили были реквизированы в пользу народной власти, но автомобилями дело не ограничилось. Вот как описывал свое путешествие на юг в 1918 году будущий участник Белого движения генерал Алексей Будберг: "Вагон-ресторан у нас аннексировали для какого-то чрезвычайного комиссара Северной области, носящегося в великолепном поезде из царских вагонов и творящего суд и расправу... Увидав в нашем поезде вагон-ресторан, грозный комиссар решил, что буржуи могут обойтись и без этого вагона, и перевел его на свой меридиан; нам это все равно, ибо мы им не пользуемся, но зато в отчаянии опиопровозители, составляющие половину пассажиров: оказывается, у них в стенках вагона-ресторана заделано восемь пудов опиума стоимостью свыше полумиллиона. Один из них остался в Вятке, очевидно, для того, чтобы выручать свой товар". Естественно, имевшийся в стране автомобильный парк тоже перекочевал в распоряжение комиссаров. Так благодаря большевикам автомобиль стал одним из главных символов власти, сменив в этом качестве карету с гербом на дверце.
Если в 20-е годы автомобиль был еще относительной редкостью, то в 30-е годы редкий советский руководитель обходился без личного авто с полагающимся шофером. Причем окрепшая власть распределяла автомобили в лучших традициях Екатерины II, то есть в соответствии с рангом руководителя в новой негласно установленной табели о рангах. Во второй половине 1930-х высшие руководители ездили на импортных лимузинах, второстепенные наркомы и их замы на элегантных ЗИС-101, чиновники рангом пониже довольствовались обычно ГАЗ-М1 - знаменитыми "эмками",- а на долю сельских руководителей оставались устаревшие ГАЗ-А.
После войны стройная система распределения транспортных средств в соответствии с занимаемой должностью временно пошатнулась, поскольку в руки советских офицеров в 1945 году попал весь германский автопарк, оставшийся в советской зоне оккупации. Впрочем, порядок начали наводить уже сами военные. Так, во время штурма Берлина бойцам 44-й гвардейской танковой бригады 1-й гвардейской танковой армии в качестве трофея достался великолепный "Хорьх-853", принадлежавший рейхсмаршалу Герингу. Естественно, автомобиль, являвший собой в ту пору вершину дизайнерской мысли по части комфорта и роскоши, достался командиру бригады гвардии полковнику Иосифу Гусаковскому. Рейхсмаршальский автомобиль явно был не по чину полковнику, о чем ему и напомнил первый встретившийся на пути маршал - Константин Рокоссовский, который и стал новым хозяином "Хорьха". Однако Рокоссовский понимал, что одно дело - покататься на геринговском лимузине по оккупированной Германии, а другое - ездить на нем на доклад в Кремль, и вскоре подарил его одному из своих друзей. Слишком роскошные трофейные машины были повсеместно изъяты у победителей, и страна вернулась к привычной упорядоченной системе.
Хотя после войны автомобили год от года становились все более доступными для простых советских граждан, машину, предназначенную для номенклатурного работника, всегда можно было отличить невооруженным взглядом. Руководящие кадры ездили на черных "Волгах" с особыми номерами, и простые автолюбители сторонились этих машин, как впоследствии шестисотых "Мерседесов". Впрочем, с годами власть ослабляла хватку, и на дорогах стало появляться все больше черных "Волг" с купленными "блатными" номерами, в которых разъезжали завмаги, директора ресторанов и иные граждане, компенсировавшие отсутствие высокой чиновной должности большим количеством денег. Советское общество незаметно перерождалось, и если раньше, для того чтобы ездить на черной "Волге", надо было иметь высокое положение в обществе, то теперь для достижения этого самого высокого положения достаточно было купить черную "Волгу". В Советском Союзе, как оказалось, действовали те же закономерности, что и в Российской империи: пока власть тверда, ее благорасположение ценится куда выше роскоши, когда же власть слабеет, роскошь быстро прибавляет в цене.
Форменное безобразие
Императрица Елизавета Петровна могла заставить мужчин ходить в женских платьях, но не могла запретить своим подданным тратить целые состояния на ненужную роскошь
Если обладание статусным транспортным средством свидетельствовало о принадлежности человека к властной элите, то внешний вид человека мог свидетельствовать о том, как власть к нему относится и, что не менее важно, как он сам относится к мнению власти о себе. Одежда и аксессуары, будучи весьма подверженными веяниям моды, во все времена становились фетишами, поскольку следовать моде всегда было дорого, ну и поскольку не всякую моду одобряет власть.
Со времен Петра I покрой одежды и наличие тех или иных аксессуаров имели в России государственное значение. Царь, который лично брил бороды и приучал подданных к кофе и табаку, расценивал уклонение от предписанной моды как злостное неповиновение, что было чревато последствиями. Наследовавшая Петру Екатерина I была куда менее жесткой правительницей, однако в вопросах моды была непреклонна. Князь Щербатов свидетельствует: "Любила она и тщилась украшаться разными уборами, и простирала сие хотение до того, что запрещено было другим женщинам подобные ей украшения носить, яко то убирать алмазами обе стороны головы, а токмо убирать левую сторону; запрещено стало носить горностаевые меха с хвостиками, которые одна она носила".
Другие всероссийские самодержцы тоже уделяли внешнему виду повышенное внимание, отчего у их подданных вырабатывался особый пиетет по отношению к вещам, которые можно было надеть на себя или же положить в карман. Во времена Елизаветы Петровны общая страсть к моде достигла апогея. Сама императрица, которая больше всего на свете любила балы и маскарады, переодевалась по нескольку раз на дню, и ее двор стремился подражать своей государыне. От придворных в те времена требовалось иметь множество нарядов на все случаи жизни, поскольку время от времени Елизавета требовала явиться на те или иные увеселения в одежде соответствующих цветов и покроя. Так, если празднества должны были происходить в Петергофе, от приглашенных требовалось надеть особую петергофскую униформу: дамы и кавалеры облачались в зеленое с белым. Порой императрица чудила и однажды даже повелела всем дамам явиться к ней в мужских костюмах, а всем кавалерам - в женских. На этом балу трансвеститов хорошо выглядела только сама Елизавета, поскольку гвардейский мундир был ей как раз по фигуре.
Но настоящим фетишем во времена Елизаветы стали табакерки. Нюхательный табак, бывший в то время лучшим тонизирующим средством, был жизненно необходим при дворе, поскольку люди, по многу часов танцевавшие в тесных помещениях, порой падали в обморок от духоты и запаха пота, смешанного с запахом духов. Придворные модники разработали целый ритуал использования табакерок: драгоценную шкатулку сначала медленно извлекали из кармана, затем, словно забыв о ней, долго держали ее на ладони, после чего с показной небрежностью раскрывали ее так, чтобы продемонстрировать как бы случайно миниатюры на внутренней стороне крышки, потом нюхали табак и так же церемонно убирали табакерку в карман. Вот что рассказывала об одной из дам елизаветинской эпохи Аграфене Татищевой ее внучка: "Она нюхала табак, как почти все в наше время, потому что любили щеголять богатыми табакерками, и у бабушки были прекрасные: золотые, с эмалью и бриллиантами". На качество табака тонкий вкус Татищевой не распространялся: зелье она покупала у будочника (постового полицейского), и было оно едким и вонючим. Табакерки пользовались столь невероятной популярностью, поскольку их не касалась мелочная регламентация, господствовавшая в одежде.
В царствование Екатерины II и Павла I регламентация костюмов достигла апогея. При Екатерине для дворян каждой губернии был разработан собственный мундир, а Павел зорко следил за тем, чтобы никто не смел одеваться по французской моде, поскольку боялся, что вместе с одеждой россияне позаимствуют из революционной Франции республиканские идеи. Когда же у власти оказался либеральный Александр I, модники и модницы наконец дали простор своей фантазии, причем вольности коснулись даже главного фетиша российского общества: военного мундира. В начале XIX века среди русских офицеров особым шиком стало нарушение воинского устава по части внешнего вида. Прежде всего офицеры начали пренебрегать требованием пудрить волосы. В 1802 году приближенный государя и шеф Кавалергардского полка генерал Федор Уваров с возмущением писал командиру кавалергардов: "Ваше превосходительство, сего дня поутру его императорское величество приказывать изволит, что на сих днях, быв в Новой Деревне, где Кавалергардский полк расположен, видел много офицеров и нижних чинов, а между оными встретил поруч. Валуева с вымытой головою, что весьма ему не понравилось; а как уже довольно часто с г. Валуевым случается быть неисправным в его звании, а в сем случае, сверх оного, даже и той осторожности не имеет, чтоб не попадаться в глаза, перед кем не следует, иначе как в надлежащем порядке, что уже и совсем мундиру неприлично; почему... Валуева извольте наказать квартирным арестом с отправлением должности и присмотреть за оным". Вероятно, репутация поручика Валуева после такого необременительного взыскания поднялась в полку на недосягаемую высоту. Впрочем, Валуев был не единственным нарушителем устава: "Дошло до сведения моего,- возмущался Уваров в другой раз,- что некоторые гг. офицеры Кавалергардского полка прогуливаются по садам не только что не по форме одетые, но даже совсем не в мундирах, а в партикулярных куртках и шароварах, также в картузах и в круглых шляпах и притом в такое время, что не только публика, но даже и сам его императорское величество был". К тому же многие кавалергарды вместо уставного султана из петушиных перьев носили на шляпах пуховые султаны, что тоже было данью моде.
Русские офицеры славились своей отвагой и при любом послаблении храбро украшали свои мундиры всеми возможными неуставными способами
Офицеры других полков не отставали от элитных кавалергардов. По уставу полагалось носить треуголку поперек головы, но офицеры предпочитали носить этот головной убор, развернув ее вдоль головы на французский манер, причем пример в этом подавал знаменитый генерал Милорадович, который сам был великим модником. О Милорадовиче вспоминал генерал Ермолов: "Генерал Милорадович не один раз имел свидание с Мюратом, королем неаполитанским. Если бы можно было забыть о присутствии неприятеля, казалось бы свидание их представлением на ярмарке или под качелями. Мюрат являлся то одетый по-гишпански, то в вымышленном преглупом наряде, с собольей шапкою, в глазетовых панталонах. Милорадович - на казачьей лошади, с плетью, с тремя шалями ярких цветов, не согласующихся между собою, которые, концами обернутые вокруг шеи, во всю длину развевались по воле ветра. Третьего подобного не было в армиях!" Наконец кавалерийские офицеры вздумали посягнуть на способ ношения государственных наград и вместо положенных орденов начали носить их уменьшенные копии, дабы окружающие смогли лучше рассмотреть шитье их мундиров. С безобразиями в области моды удалось справиться лишь Николаю I, который закрутил гайки и принудил носить уставные мундиры не только офицеров, но и добрую половину российского общества, включая сиделок в лазаретах, купцов и художников. Впрочем, на помощь модникам, как и в прежние времена, пришли аксессуары, поскольку даже облаченный в мундир человек мог позволить себе носить особенные носовые платки, дорогие булавки и драгоценные запонки. Кроме того, многие чиновники и офицеры продолжали исподтишка нарушать уставы. В Петербурге большим успехом пользовались, например, услуги волокитчиков - мастеров, изготовлявших шитье для мундиров. Волокитчики имели неплохой дополнительный доход, поскольку многие обладатели униформы заказывали себе золотое шитье вместо положенного серебряного или же просили усложнить узор на воротнике и обшлагах.
Генерал Милорадович стремился не только разбить наполеоновских маршалов на поле боя, но и сразить их пышностью своего наряда
Фото: ИТАР-ТАСС
Фактически с модой происходило то же самое, что и с транспортными средствами. Когда власть была твердой и деспотической, щеголи лишь красовались друг перед другом с помощью всевозможных табакерок и запонок. Когда же режим становился более либеральным, люди начинали лезть вон из кожи, чтобы продемонстрировать своим внешним видом независимость своих суждений и вольное отношение к существующим регламентам.
После Николая I закономерности моды остались прежними. В либеральные времена Александра II в моду вошло ироничное отношение к чинам и мундирам. Особым шиком, к примеру, считалось иметь визитные карточки, в которых вопреки обычаю не был указан чин владельца по Табели о рангах. Когда же империя вступила в первую мировую войну, многие модники поспешили сменить фраки и пиджаки на полувоенные френчи. Но быстрое разложение режима вскоре поставило крест на гардеробной дисциплине. Уже в 1915 году на фронте многие артиллерийские офицеры предпочитали носить не предписанные полевые фуражки, а щегольские фуражки мирного времени. В 1916 году кое-кто уже разгуливал по траншеям в белоснежных кителях с золотыми погонами, демонстрируя тем самым презрение к неприятельским пулям, уставу и вышестоящим начальникам.
Старое отношение к моде сохранилось даже тогда, когда в стране изменился государственный строй. Однако место драгоценных табакерок заняли драгоценные портсигары, реквизированные большевиками у классовых врагов. Так, красный командир Виталий Примаков мог похвастаться золотым портсигаром, на котором стояла дарственная надпись Николая II, тогда еще наследника престола, балерине Кшесинской. Впрочем, советская власть легко забирала то, что давала. В 1937 году Виталий Примаков лишился не только портсигара, но и жизни. Суровые сталинские времена не давали простора желающим принарядиться, зато после смерти вождя народов нравы стали постепенно смягчаться, и остановить шествие моды было уже невозможно. Из-за рубежа за "железный занавес" стали просачиваться джинсы и жвачки, а также транзисторы, которые не только слушали, но и с гордостью носили по улицам. Не упускали своего и военные, которые, как обычно, чутко реагировали на изменение общественного климата. Если по уставу офицеры должны были носить на погонах металлические звезды, а генералы и маршалы - звезды, вышитые золотыми нитками, то на деле вышитые звезды могли оказаться на погонах майора, капитана и даже прапорщика. Начиная с 60-х годов и до самого распада Советского Союза быть модным фактически означало проявлять свою оппозиционность, поскольку власть, как всегда в России, косо смотрела на людей, одевающихся по собственному вкусу. Впрочем, главными модниками в стране были дети ответственных работников, а потому одежда и аксессуары оставались классическими вещами-фетишами, обладание которыми приближает человека к элите.
Порочная связь
Пока в Кремле не была установлена первая в России АТС, любая барышня-телефонистка могла слушать переговоры Ленина с другими вождями революции Фото: ИТАР-ТАСС
Средства связи относились к разряду фетишей задолго до появления мобильных телефонов и телефонов вообще. Если обладатель кареты или лимузина показывал, что он близок к власти, а модно одетый щеголь показывал, что он не боится порицания со стороны власти, то человек, владеющий продвинутыми средствами связи, обычно сам был властью, поскольку никакая власть в России не могла позволить, чтобы кто-то мог пользоваться лучшими средствами связи, чем она сама.
Средства связи использовались как символ могущества еще в допетровскую эпоху. Ни один боярин не отправлялся в путь без свиты, в числе которой обязательно находились конные курьеры и многочисленные скороходы. Позднее, уже в XVIII веке, знатные господа соревновались друг с другом в роскоши ливрей, в которые обряжали своих посланцев. Особым шиком, естественно, было использование "спецсвязи", поскольку далеко не каждый придворный мог отправить с письмом лакея, облаченного в красную ливрею дворцовой курьерской службы. Зато такой возможностью обладали высшие сановники, фрейлины и прочие особы, приближенные к императору или императрице.
Использование голубиной почты тоже было привилегией высших слоев общества, поскольку хороших почтовых голубей приходилось выписывать из-за границы. Лучшими почтовыми птицами считались индианы - голуби, вывозимые англичанами с Востока, причем разведение этих птиц было весьма дорогим удовольствием. Главным русским голубятником был все тот же граф Алексей Орлов, который обожал скрещивать разные породы и получать новые. Граф вывел особую породу орловских бородунов, красовавшихся черным оперением с белыми пятнышками, а также ленточных турманов, прозванных так за белую полосу на черном хвосте. Если Орлова голуби волновали скорее с эстетической, чем с практической точки зрения, то князь Голицын уже в XIX веке разводил голубей исключительно для нужд личной почтовой службы. С их помощью князь, живя в Москве, поддерживал связь со своими отдаленными поместьями.
Распространение телеграфа не сделало средства связи более демократичными. По крайней мере далеко не каждый мог послать телеграмму лично императору, а те, кто мог, порой использовали свою привилегию с нарочитым шиком. Так, во времена Александра III с видным генералом Михаилом Драгомировым случился запой. Жандармский генерал Новицкий не преминул подать государю докладную по этому поводу. Узнав об этом, Драгомиров отправил царю телеграмму следующего содержания: "Третий день пью здоровье вашего императорского величества". "Пора бы и перестать",- ответил император по телеграфу. Получив благодаря телеграфу высочайшее прощение, Драгомиров не преминул отомстить Новицкому. Генерал прилюдно повернулся к жандарму задом, нагнулся, раздвинул фалды сюртука и воскликнул: "Виноват, ваше превосходительство, секите, виноват!"
Революция в средствах связи началась в XIX веке с появлением телефона. Телефоны быстро вошли в моду, хотя некоторые консерваторы находили особый шик в том, чтобы упорно отказываться от их использования. Рассказывали, что германский посол в Петербурге однажды с гневом отверг предложение установить в посольстве телефон, заявив: "Я не лакей, чтобы на звонки отзываться!"
Однако подлинный расцвет телефона в качестве фетиша начался после революции. В 1924 году Кремль, ставший резиденцией большевистского правительства, обзавелся собственной автоматической телефонной станцией, которая могла бы функционировать без участия телефонисток. Кремлевские телефоны были снабжены диском для набора номера, за что и были прозваны "вертушками". С тех пор обладание "вертушкой", то есть телефоном, связанным с кабинетами очень высокого начальства, стало вожделенной бюрократической мечтой каждого советского чиновника. Большим счастьем, чем "вертушка", стоящая в кабинете, могла быть только "вертушка", установленная в квартире или на даче. Авиаконструктор Александр Яковлев, создатель знаменитого семейства истребителей-"Яков", описывая в мемуарах свой стремительный карьерный взлет, не забыл написать и о телефонах: "В 1939 году я получил новую квартиру в доме наркомата на Патриарших прудах. Там же поселились конструкторы Ильюшин и Поликарпов. Дом - новый, телефон поставили только Поликарпову. Несколько раз по вызову Сталина меня приглашали к телефону в квартиру Поликарпова, расположенную этажом ниже. Я чувствовал себя крайне неловко. Поэтому однажды, когда прибежавшая работница Поликарпова сказала, что меня просят сейчас же позвонить Поскребышеву, то есть Сталину, я, чтобы не стеснять Поликарпова, пошел в соседний магазин и позвонил из автомата. В разговоре Сталин спросил, почему я так долго не звонил. Я объяснил, что звоню из автомата. Он удивился: 'Как, у вас нет телефона?!' На другой день, вернувшись вечером с работы домой, я увидел в квартире городской телефон. Но это было еще не все. При ближайшем разговоре Сталин поинтересовался некоторыми подробностями вооружения одного нового самолета и задал вопрос, на который я отказался отвечать: 'Не могу, товарищ Сталин, говорить с вами об этом'.- 'Почему?' - 'Такие вопросы по городскому телефону обсуждать запрещено'.- 'Ах, верно, я и забыл! А что, у вас на квартире нет прямого телефона?' - 'Конечно, нет'.- 'По штату не положено? - засмеялся Сталин.- Ну, хорошо, спокойной ночи'. И опять, точно так же, как и в первом случае, на следующий день я обнаружил у себя на письменном столе рядом с городским телефоном еще один аппарат. Это был правительственный телефон, так называемая вертушка. 'Вертушкой' он назывался потому, что в то время в Москве городская телефонная сеть была ручной, то есть приходилось называть номер телефонистке центральной станции, а в Кремле установили первую в Москве автоматическую телефонную станцию... Позже этот телефон называли 'кремлевка'".
Вокруг использования "вертушек" со временем выработалась целая система ритуалов. Каждому обладателю кремлевского телефона ежегодно вручалась особая красная книжечка, в которой без указания должностей стояли фамилии, имена и отчества других абонентов. На дом "вертушки" до конца существования СССР получали только члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК, председатель Совмина и все его заместители, а также высшие руководители КГБ, МВД и Минобороны. Среди высших чиновников были и такие, чьи автомобили оснащали "радиовертушкой". Счастливые обладатели подобных "мобильных телефонов" с гордостью демонстрировали небольшую антенну, возвышающуюся над крышей автомобиля, которая говорила посвященным об их необычайно высоком положении. За обладание "кремлевкой" велись нешуточные аппаратные интриги, и со временем абонентов кремлевской телефонии стало слишком много. В итоге рядом с "кремлевкой-1" появилась "кремлевка-2", к которой подключалась только элита из элит. Перебоев со связью обладатели "кремлевок" не знали, ведь за функционирование системы отвечал непосредственно КГБ.
Существовала еще и так называемая ВЧ - высокочастотная телефонная дальняя связь. ВЧ была необходима для руководства предприятиями и учреждениями и для их каждодневного делового общения, поскольку обычные телефонные линии Советского Союза были плохо приспособлены для связи на дальние расстояния.
КИРИЛЛ НОВИКОВ
Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/628023
Перемещающиеся ценности
Люди во все времена использовали даже очень полезные и нужные вещи не только по их прямому назначению, но и для того, чтобы вызвать у окружающих чувство непреодолимой зависти. В старину роль современных "продвинутых" мобильных телефонов, автомобилей класса "люкс" и швейцарских часов ручной сборки играли золотые чернильницы, породистые рысаки и бриллиантовые табакерки. Если на Западе подобные вещи могли достаться любому, кто был готов платить деньги, то в России власть сама решала, кто имеет право обладать той или иной вещью, а кто не имеет. Поэтому основным фетишем для россиян во все века были не сами вещи, а место в государственной иерархии, которое только и давало право владеть статусными предметами. Однако такое положение сохранялось не всегда. Стоило власти утратить твердость, и россияне спешили выкладывать деньги за вещи, которые не соответствовали их статусу в государственной пирамиде или же начинали следовать модам, прямо противоречащим установленным стандартам. При этом в прошлом, как и в наши дни, люди стремились удовлетворить свое тщеславие с помощью транспортных средств, средств связи, модной одежды и дорогих аксессуаров.
Чтобы утвердиться в высшем обществе Петербурга, нужно было иметь две вещи - парадную карету и фамильный герб, который можно было бы изобразить на ее дверцах Фото: GAMMA
Самым древним символом роскоши на Руси, как, впрочем, и в Европе, служили средства передвижения, а именно боевые скакуны (без которых было нечего делать на поле брани). Со временем русское боярство становилось менее воинственным и все чаще предпочитало путешествовать в санях или повозках, а не верхом, но средства передвижения сохранили свою статусную роль. К концу XVII века выезд боярина превратился в настоящее театрализованное представление со множеством действующих лиц: впереди процессии двигался отряд из полусотни слуг, а позади тянулся обоз с добром и припасами. Причем размеры процессии мало зависели от того расстояния, которое предстояло преодолеть: родовитые боярыни стыдились выезжать даже к обедне без свиты из нескольких десятков холопов и приживалок. Подобные путешествия были весьма дорогим удовольствием, однако ни один русский аристократ не мог позволить себе ударить в грязь лицом. Ведь пышностью своих выездов бояре подражали верховной власти, в то время как русские цари любили путешествовать с размахом. Когда государь Алексей Михайлович собирался помолиться в Троице, за несколько часов до его отъезда на дорогу высылался отряд стрельцов, вооруженных пушками, и перекрывал движение. Когда же царская процессия трогалась в путь, вслед за царской каретой тянулся караван из телег, обитых красной кожей и кружевами. Каждая телега имела собственное предназначение и соответствующее название: "образная" телега - для перевозки царских икон, "мовная" - для принадлежностей царской бани, "подборная" - для подарков, которые царь будет получать по дороге от верных подданных, и т. д. Впереди царской кареты гнали целый табун великолепных скакунов, сбруя которых искрилась золотом и самоцветами. Царские приближенные, в свою очередь, стремились не отставать от государя и перещеголять друг друга. Историк XVIII века князь Щербатов так описывал боярские вкусы по части украшения транспортных средств: "Арчаги седел были с каменьями, стремена также каменьями были покрыты; подушки бархатные шитья или золотом, или серебром, или изнизанные жемчугом, с запонами драгоценных каменьев, попоны тому же великолепию подобные, и с низаньем, и с каменьями". Однако общая обстановка в стране при Алексее Михайловиче была вполне спокойной, а потому бояре зачастую использовали сани, повозки и сбрую, доставшиеся им по наследству от предков.
Если при Алексее Михайловиче средства передвижения были просто роскошью, то в эпоху Петра I оказалось, что карьера человека может напрямую зависеть от того, на чем он предпочитает ездить. Хотя Петр далеко не был либералом, старые традиции при нем приказали долго жить, и перед людьми, его окружавшими, возникла редкая возможность повысить свой социальный престиж с помощью редких и дорогих вещей. Поскольку царь-реформатор не жаловал тех, кто придерживался московской старины, желавшим преуспеть при дворе пришлось срочно менять ногайские седла и расписные сани на кареты европейской работы. Петр, правда, пытался наладить в России производство отечественных карет, но уважающие себя люди, естественно, заказывали их за границей. Кареты превратились в настоящий фетиш, причем обладать ими порой становилось не только престижно, но и опасно. Тот же князь Щербатов рассказывал о своей семье: "В царствование Петра Великого ближний мой свойственник, боярин Михайло Иванович Лыков, человек пребогатый, бывши воеводою у города Архангельского, выписал ореховую, украшенную резьбою карету с точеными стеклами. По смерти его сия карета досталась деду моему и почиталась столь завидною и драгоценною вещью, что к. М (вероятно, князь Меншиков.- 'Деньги') делал нападки на деда моего, чтобы ее получить, и за неотдание учинил, что дед мой лишился всех недвижимых имений, которые надлежало бы ему наследовать после супруги к. Лыкова".
После Петра Россию еще долго сотрясала череда дворцовых переворотов, и люди, которые порой не знали, что их ждет завтра - милость очередного временщика или подвалы Тайной канцелярии, стремились восполнить недостаток стабильности показной роскошью. Что же касается самих многочисленных временщиков и фаворитов, то и они стремились ко все большей роскоши, желая компенсировать ею недостаток собственной легитимности. По свидетельству современников, уже во времена царствования Анны Иоанновны "екипажи возблестали златом, дорогие лошади, не столь для нужды удобные, как единственно для виду, учинились нужны для позлащенных карет". Лошадей же требовалось много, поскольку запрячь в карету меньше шестерки означало расписаться в своей несостоятельности. Впрочем, для того, чтобы пустить пыль в глаза петербургскому обществу, нужно было нечто большее, чем просто хороший экипаж и хорошие лошади. Тон задавали такие великосветские вельможи, как граф Степан Федорович Апраксин, славившийся своим богатством. Когда Апраксин командовал армией, действовавшей против войск Фридриха Великого, рядом с биваком российского воинства вырастал почти такой же по размеру лагерь, в котором проживала челядь полководца, обслуживавшая его походные конюшни: "Палатки его величиною город составляли, обоз его более нежели 500 лошадей отягчал, и для его собственного употребления было с ним 50 заводных, богато убранных лошадей". Денег на содержание всей этой роскоши требовалось очень много, и далеко не каждый княжеский бюджет мог выдержать подобные траты, отчего многие знатные россияне безнадежно увязали в долгах и в конце концов разорялись. Так, князь Иван Одоевский спустил на лошадей и кутежи все свое состояние, после чего был вынужден стать первым в России музыкальным продюсером: распродав все имущество, оставил себе лишь оркестр крепостных музыкантов и жил на доходы от их концертной деятельности.
Безмерное расточительство продолжалось и после Анны Иоанновны, при Елизавете I и Петре III, поскольку правление этих монархов не отличалось твердостью. Положение изменилось с приходом к власти Екатерины II. Новая императрица, положив конец бесконечным переворотам, решила проявить заботу о своих подданных и, дабы остановить волну дворянских банкротств, повелела, чтобы класс экипажа и количество лошадей строго соответствовали чину хозяина. Подобная регламентация немало удивляла иностранцев, привыкших к большей свободе выбора. Французский посол Сегюр не без иронии писал: "Лица чином выше полковника должны были ездить в карете в четыре или шесть лошадей, смотря по чину, с длиннобородым кучером и двумя форейторами. Когда я в первый раз выехал таким образом с визитом к одной даме, жившей в соседнем доме, то мой форейтор уже был под ее воротами, а моя карета еще на моем дворе". Однако россиянам новшества понравились, поскольку лицам чином ниже полковника отныне можно было сэкономить на лошадях и не уронить при этом своего достоинства. Кроме того, отныне количество лошадей в экипаже напрямую свидетельствовало о чине хозяина, а значит, с помощью средств передвижения по-прежнему можно было указать на свое место в обществе. Дворяне так привыкли к новой системе, что вскоре уже считали, что весь мир живет по таким правилам. Однажды некая московская дама пыталась узнать у английского путешественника, какой чин в соответствии с Табелью о рангах занимает британский премьер-министр Питт. Поскольку англичанин никак не мог уразуметь специфически российскую идею о чинах для гражданских служащих, дама решила ему помочь. "Ну, сколько лошадей запрягает он в карету?" - спросила москвичка. "Обыкновенно ездит парой",- ответил англичанин, чем немало развеселил даму: "Ну, хороша же великая держава, у которой первый министр только что капитан!" - воскликнула она. В государстве при Екатерине наступила стабильность, и вещи-фетиши изменили свое предназначение: если раньше дворяне тратили на экипажи целые состояния, то теперь от них требовалось лишь соответствовать занимаемому общественному положению.
Между тем кто хотел и мог тратить деньги на лошадей и кареты, тот продолжал их тратить без счета. Так, знаменитый граф Алексей Орлов, чей брат Григорий был фаворитом Екатерины II, построил для своих лошадей гигантские конюшни, напоминавшие сказочный город. В 1770 году Алексей Орлов разгромил в Чесменской бухте турецкий флот и на несколько лет стал фактическим хозяином восточного Средиземноморья. Обретенное могущество граф употреблял, в частности, на скупку самых лучших лошадей редчайших восточных пород. За 60 тыс. руб. - немыслимую по тем временам сумму - Орлов купил исключительно ценного арабского жеребца, которого за серебристую масть нарек Сметанкой. Куплей-продажей граф не ограничивался и, если была такая возможность, вымогал или силой отбирал лошадей у покоренных турок. "В подарок" от одного турецкого паши Орлов получил нескольких скакунов за то, что отпустил невредимыми всю его захваченную в плен семью. Конюшня Алексея Орлова-Чесменского стала знаменитой на всю страну, конь Сметанка - родоначальником знаменитой орловской породы, а коневодство - престижным хобби русской аристократии.
В XIX веке взгляды российского общества на средства передвижения изменились мало: дорогие лошади и импортные экипажи ценились все так же высоко, несмотря на размах железнодорожного строительства. К тому же государство оставалось стабильным, социальное положение российских подданных менялось нечасто, а значит, и нужды в новой погоне за фетишами не возникало. Изменения начались позже, когда страна вступила в автомобильный век. В 1904 году император Николай II побывал в Германии, где пристрастился к автомобильным прогулкам - авто предоставил германский великий герцог Эрнст. Государь, ранее относившийся к автомобилям с большим предубеждением, полюбил машины, а вслед за ним их полюбила и русская аристократия. Ярыми автомобилистами были брат царя великий князь Михаил Александрович, а также великий князь Дмитрий Константинович и министр императорского двора барон Владимир Фредерикс.
Первую мировую войну называли войной моторов, и поэтому великий князь Николай Николаевич (стоит в машине) не расставался на фронте со своим любимым авто
Революция принесла с собой полное разрушение старого общества, а значит, и новую череду погони за вещами-фетишами. Несмотря на то что новая власть с презрением относилась ко всякому имуществу и считала социальный престиж пережитком прошлого, ее представители вели себя нередко вполне в духе князя Меншикова. Проще говоря, когда комиссары видели транспортное средство, которое им нравилось, они его забирали. Естественно, все частные автомобили были реквизированы в пользу народной власти, но автомобилями дело не ограничилось. Вот как описывал свое путешествие на юг в 1918 году будущий участник Белого движения генерал Алексей Будберг: "Вагон-ресторан у нас аннексировали для какого-то чрезвычайного комиссара Северной области, носящегося в великолепном поезде из царских вагонов и творящего суд и расправу... Увидав в нашем поезде вагон-ресторан, грозный комиссар решил, что буржуи могут обойтись и без этого вагона, и перевел его на свой меридиан; нам это все равно, ибо мы им не пользуемся, но зато в отчаянии опиопровозители, составляющие половину пассажиров: оказывается, у них в стенках вагона-ресторана заделано восемь пудов опиума стоимостью свыше полумиллиона. Один из них остался в Вятке, очевидно, для того, чтобы выручать свой товар". Естественно, имевшийся в стране автомобильный парк тоже перекочевал в распоряжение комиссаров. Так благодаря большевикам автомобиль стал одним из главных символов власти, сменив в этом качестве карету с гербом на дверце.
Если в 20-е годы автомобиль был еще относительной редкостью, то в 30-е годы редкий советский руководитель обходился без личного авто с полагающимся шофером. Причем окрепшая власть распределяла автомобили в лучших традициях Екатерины II, то есть в соответствии с рангом руководителя в новой негласно установленной табели о рангах. Во второй половине 1930-х высшие руководители ездили на импортных лимузинах, второстепенные наркомы и их замы на элегантных ЗИС-101, чиновники рангом пониже довольствовались обычно ГАЗ-М1 - знаменитыми "эмками",- а на долю сельских руководителей оставались устаревшие ГАЗ-А.
После войны стройная система распределения транспортных средств в соответствии с занимаемой должностью временно пошатнулась, поскольку в руки советских офицеров в 1945 году попал весь германский автопарк, оставшийся в советской зоне оккупации. Впрочем, порядок начали наводить уже сами военные. Так, во время штурма Берлина бойцам 44-й гвардейской танковой бригады 1-й гвардейской танковой армии в качестве трофея достался великолепный "Хорьх-853", принадлежавший рейхсмаршалу Герингу. Естественно, автомобиль, являвший собой в ту пору вершину дизайнерской мысли по части комфорта и роскоши, достался командиру бригады гвардии полковнику Иосифу Гусаковскому. Рейхсмаршальский автомобиль явно был не по чину полковнику, о чем ему и напомнил первый встретившийся на пути маршал - Константин Рокоссовский, который и стал новым хозяином "Хорьха". Однако Рокоссовский понимал, что одно дело - покататься на геринговском лимузине по оккупированной Германии, а другое - ездить на нем на доклад в Кремль, и вскоре подарил его одному из своих друзей. Слишком роскошные трофейные машины были повсеместно изъяты у победителей, и страна вернулась к привычной упорядоченной системе.
Хотя после войны автомобили год от года становились все более доступными для простых советских граждан, машину, предназначенную для номенклатурного работника, всегда можно было отличить невооруженным взглядом. Руководящие кадры ездили на черных "Волгах" с особыми номерами, и простые автолюбители сторонились этих машин, как впоследствии шестисотых "Мерседесов". Впрочем, с годами власть ослабляла хватку, и на дорогах стало появляться все больше черных "Волг" с купленными "блатными" номерами, в которых разъезжали завмаги, директора ресторанов и иные граждане, компенсировавшие отсутствие высокой чиновной должности большим количеством денег. Советское общество незаметно перерождалось, и если раньше, для того чтобы ездить на черной "Волге", надо было иметь высокое положение в обществе, то теперь для достижения этого самого высокого положения достаточно было купить черную "Волгу". В Советском Союзе, как оказалось, действовали те же закономерности, что и в Российской империи: пока власть тверда, ее благорасположение ценится куда выше роскоши, когда же власть слабеет, роскошь быстро прибавляет в цене.
Форменное безобразие
Императрица Елизавета Петровна могла заставить мужчин ходить в женских платьях, но не могла запретить своим подданным тратить целые состояния на ненужную роскошь
Если обладание статусным транспортным средством свидетельствовало о принадлежности человека к властной элите, то внешний вид человека мог свидетельствовать о том, как власть к нему относится и, что не менее важно, как он сам относится к мнению власти о себе. Одежда и аксессуары, будучи весьма подверженными веяниям моды, во все времена становились фетишами, поскольку следовать моде всегда было дорого, ну и поскольку не всякую моду одобряет власть.
Со времен Петра I покрой одежды и наличие тех или иных аксессуаров имели в России государственное значение. Царь, который лично брил бороды и приучал подданных к кофе и табаку, расценивал уклонение от предписанной моды как злостное неповиновение, что было чревато последствиями. Наследовавшая Петру Екатерина I была куда менее жесткой правительницей, однако в вопросах моды была непреклонна. Князь Щербатов свидетельствует: "Любила она и тщилась украшаться разными уборами, и простирала сие хотение до того, что запрещено было другим женщинам подобные ей украшения носить, яко то убирать алмазами обе стороны головы, а токмо убирать левую сторону; запрещено стало носить горностаевые меха с хвостиками, которые одна она носила".
Другие всероссийские самодержцы тоже уделяли внешнему виду повышенное внимание, отчего у их подданных вырабатывался особый пиетет по отношению к вещам, которые можно было надеть на себя или же положить в карман. Во времена Елизаветы Петровны общая страсть к моде достигла апогея. Сама императрица, которая больше всего на свете любила балы и маскарады, переодевалась по нескольку раз на дню, и ее двор стремился подражать своей государыне. От придворных в те времена требовалось иметь множество нарядов на все случаи жизни, поскольку время от времени Елизавета требовала явиться на те или иные увеселения в одежде соответствующих цветов и покроя. Так, если празднества должны были происходить в Петергофе, от приглашенных требовалось надеть особую петергофскую униформу: дамы и кавалеры облачались в зеленое с белым. Порой императрица чудила и однажды даже повелела всем дамам явиться к ней в мужских костюмах, а всем кавалерам - в женских. На этом балу трансвеститов хорошо выглядела только сама Елизавета, поскольку гвардейский мундир был ей как раз по фигуре.
Но настоящим фетишем во времена Елизаветы стали табакерки. Нюхательный табак, бывший в то время лучшим тонизирующим средством, был жизненно необходим при дворе, поскольку люди, по многу часов танцевавшие в тесных помещениях, порой падали в обморок от духоты и запаха пота, смешанного с запахом духов. Придворные модники разработали целый ритуал использования табакерок: драгоценную шкатулку сначала медленно извлекали из кармана, затем, словно забыв о ней, долго держали ее на ладони, после чего с показной небрежностью раскрывали ее так, чтобы продемонстрировать как бы случайно миниатюры на внутренней стороне крышки, потом нюхали табак и так же церемонно убирали табакерку в карман. Вот что рассказывала об одной из дам елизаветинской эпохи Аграфене Татищевой ее внучка: "Она нюхала табак, как почти все в наше время, потому что любили щеголять богатыми табакерками, и у бабушки были прекрасные: золотые, с эмалью и бриллиантами". На качество табака тонкий вкус Татищевой не распространялся: зелье она покупала у будочника (постового полицейского), и было оно едким и вонючим. Табакерки пользовались столь невероятной популярностью, поскольку их не касалась мелочная регламентация, господствовавшая в одежде.
В царствование Екатерины II и Павла I регламентация костюмов достигла апогея. При Екатерине для дворян каждой губернии был разработан собственный мундир, а Павел зорко следил за тем, чтобы никто не смел одеваться по французской моде, поскольку боялся, что вместе с одеждой россияне позаимствуют из революционной Франции республиканские идеи. Когда же у власти оказался либеральный Александр I, модники и модницы наконец дали простор своей фантазии, причем вольности коснулись даже главного фетиша российского общества: военного мундира. В начале XIX века среди русских офицеров особым шиком стало нарушение воинского устава по части внешнего вида. Прежде всего офицеры начали пренебрегать требованием пудрить волосы. В 1802 году приближенный государя и шеф Кавалергардского полка генерал Федор Уваров с возмущением писал командиру кавалергардов: "Ваше превосходительство, сего дня поутру его императорское величество приказывать изволит, что на сих днях, быв в Новой Деревне, где Кавалергардский полк расположен, видел много офицеров и нижних чинов, а между оными встретил поруч. Валуева с вымытой головою, что весьма ему не понравилось; а как уже довольно часто с г. Валуевым случается быть неисправным в его звании, а в сем случае, сверх оного, даже и той осторожности не имеет, чтоб не попадаться в глаза, перед кем не следует, иначе как в надлежащем порядке, что уже и совсем мундиру неприлично; почему... Валуева извольте наказать квартирным арестом с отправлением должности и присмотреть за оным". Вероятно, репутация поручика Валуева после такого необременительного взыскания поднялась в полку на недосягаемую высоту. Впрочем, Валуев был не единственным нарушителем устава: "Дошло до сведения моего,- возмущался Уваров в другой раз,- что некоторые гг. офицеры Кавалергардского полка прогуливаются по садам не только что не по форме одетые, но даже совсем не в мундирах, а в партикулярных куртках и шароварах, также в картузах и в круглых шляпах и притом в такое время, что не только публика, но даже и сам его императорское величество был". К тому же многие кавалергарды вместо уставного султана из петушиных перьев носили на шляпах пуховые султаны, что тоже было данью моде.
Русские офицеры славились своей отвагой и при любом послаблении храбро украшали свои мундиры всеми возможными неуставными способами
Офицеры других полков не отставали от элитных кавалергардов. По уставу полагалось носить треуголку поперек головы, но офицеры предпочитали носить этот головной убор, развернув ее вдоль головы на французский манер, причем пример в этом подавал знаменитый генерал Милорадович, который сам был великим модником. О Милорадовиче вспоминал генерал Ермолов: "Генерал Милорадович не один раз имел свидание с Мюратом, королем неаполитанским. Если бы можно было забыть о присутствии неприятеля, казалось бы свидание их представлением на ярмарке или под качелями. Мюрат являлся то одетый по-гишпански, то в вымышленном преглупом наряде, с собольей шапкою, в глазетовых панталонах. Милорадович - на казачьей лошади, с плетью, с тремя шалями ярких цветов, не согласующихся между собою, которые, концами обернутые вокруг шеи, во всю длину развевались по воле ветра. Третьего подобного не было в армиях!" Наконец кавалерийские офицеры вздумали посягнуть на способ ношения государственных наград и вместо положенных орденов начали носить их уменьшенные копии, дабы окружающие смогли лучше рассмотреть шитье их мундиров. С безобразиями в области моды удалось справиться лишь Николаю I, который закрутил гайки и принудил носить уставные мундиры не только офицеров, но и добрую половину российского общества, включая сиделок в лазаретах, купцов и художников. Впрочем, на помощь модникам, как и в прежние времена, пришли аксессуары, поскольку даже облаченный в мундир человек мог позволить себе носить особенные носовые платки, дорогие булавки и драгоценные запонки. Кроме того, многие чиновники и офицеры продолжали исподтишка нарушать уставы. В Петербурге большим успехом пользовались, например, услуги волокитчиков - мастеров, изготовлявших шитье для мундиров. Волокитчики имели неплохой дополнительный доход, поскольку многие обладатели униформы заказывали себе золотое шитье вместо положенного серебряного или же просили усложнить узор на воротнике и обшлагах.
Генерал Милорадович стремился не только разбить наполеоновских маршалов на поле боя, но и сразить их пышностью своего наряда
Фото: ИТАР-ТАСС
Фактически с модой происходило то же самое, что и с транспортными средствами. Когда власть была твердой и деспотической, щеголи лишь красовались друг перед другом с помощью всевозможных табакерок и запонок. Когда же режим становился более либеральным, люди начинали лезть вон из кожи, чтобы продемонстрировать своим внешним видом независимость своих суждений и вольное отношение к существующим регламентам.
После Николая I закономерности моды остались прежними. В либеральные времена Александра II в моду вошло ироничное отношение к чинам и мундирам. Особым шиком, к примеру, считалось иметь визитные карточки, в которых вопреки обычаю не был указан чин владельца по Табели о рангах. Когда же империя вступила в первую мировую войну, многие модники поспешили сменить фраки и пиджаки на полувоенные френчи. Но быстрое разложение режима вскоре поставило крест на гардеробной дисциплине. Уже в 1915 году на фронте многие артиллерийские офицеры предпочитали носить не предписанные полевые фуражки, а щегольские фуражки мирного времени. В 1916 году кое-кто уже разгуливал по траншеям в белоснежных кителях с золотыми погонами, демонстрируя тем самым презрение к неприятельским пулям, уставу и вышестоящим начальникам.
Старое отношение к моде сохранилось даже тогда, когда в стране изменился государственный строй. Однако место драгоценных табакерок заняли драгоценные портсигары, реквизированные большевиками у классовых врагов. Так, красный командир Виталий Примаков мог похвастаться золотым портсигаром, на котором стояла дарственная надпись Николая II, тогда еще наследника престола, балерине Кшесинской. Впрочем, советская власть легко забирала то, что давала. В 1937 году Виталий Примаков лишился не только портсигара, но и жизни. Суровые сталинские времена не давали простора желающим принарядиться, зато после смерти вождя народов нравы стали постепенно смягчаться, и остановить шествие моды было уже невозможно. Из-за рубежа за "железный занавес" стали просачиваться джинсы и жвачки, а также транзисторы, которые не только слушали, но и с гордостью носили по улицам. Не упускали своего и военные, которые, как обычно, чутко реагировали на изменение общественного климата. Если по уставу офицеры должны были носить на погонах металлические звезды, а генералы и маршалы - звезды, вышитые золотыми нитками, то на деле вышитые звезды могли оказаться на погонах майора, капитана и даже прапорщика. Начиная с 60-х годов и до самого распада Советского Союза быть модным фактически означало проявлять свою оппозиционность, поскольку власть, как всегда в России, косо смотрела на людей, одевающихся по собственному вкусу. Впрочем, главными модниками в стране были дети ответственных работников, а потому одежда и аксессуары оставались классическими вещами-фетишами, обладание которыми приближает человека к элите.
Порочная связь
Пока в Кремле не была установлена первая в России АТС, любая барышня-телефонистка могла слушать переговоры Ленина с другими вождями революции Фото: ИТАР-ТАСС
Средства связи относились к разряду фетишей задолго до появления мобильных телефонов и телефонов вообще. Если обладатель кареты или лимузина показывал, что он близок к власти, а модно одетый щеголь показывал, что он не боится порицания со стороны власти, то человек, владеющий продвинутыми средствами связи, обычно сам был властью, поскольку никакая власть в России не могла позволить, чтобы кто-то мог пользоваться лучшими средствами связи, чем она сама.
Средства связи использовались как символ могущества еще в допетровскую эпоху. Ни один боярин не отправлялся в путь без свиты, в числе которой обязательно находились конные курьеры и многочисленные скороходы. Позднее, уже в XVIII веке, знатные господа соревновались друг с другом в роскоши ливрей, в которые обряжали своих посланцев. Особым шиком, естественно, было использование "спецсвязи", поскольку далеко не каждый придворный мог отправить с письмом лакея, облаченного в красную ливрею дворцовой курьерской службы. Зато такой возможностью обладали высшие сановники, фрейлины и прочие особы, приближенные к императору или императрице.
Использование голубиной почты тоже было привилегией высших слоев общества, поскольку хороших почтовых голубей приходилось выписывать из-за границы. Лучшими почтовыми птицами считались индианы - голуби, вывозимые англичанами с Востока, причем разведение этих птиц было весьма дорогим удовольствием. Главным русским голубятником был все тот же граф Алексей Орлов, который обожал скрещивать разные породы и получать новые. Граф вывел особую породу орловских бородунов, красовавшихся черным оперением с белыми пятнышками, а также ленточных турманов, прозванных так за белую полосу на черном хвосте. Если Орлова голуби волновали скорее с эстетической, чем с практической точки зрения, то князь Голицын уже в XIX веке разводил голубей исключительно для нужд личной почтовой службы. С их помощью князь, живя в Москве, поддерживал связь со своими отдаленными поместьями.
Распространение телеграфа не сделало средства связи более демократичными. По крайней мере далеко не каждый мог послать телеграмму лично императору, а те, кто мог, порой использовали свою привилегию с нарочитым шиком. Так, во времена Александра III с видным генералом Михаилом Драгомировым случился запой. Жандармский генерал Новицкий не преминул подать государю докладную по этому поводу. Узнав об этом, Драгомиров отправил царю телеграмму следующего содержания: "Третий день пью здоровье вашего императорского величества". "Пора бы и перестать",- ответил император по телеграфу. Получив благодаря телеграфу высочайшее прощение, Драгомиров не преминул отомстить Новицкому. Генерал прилюдно повернулся к жандарму задом, нагнулся, раздвинул фалды сюртука и воскликнул: "Виноват, ваше превосходительство, секите, виноват!"
Революция в средствах связи началась в XIX веке с появлением телефона. Телефоны быстро вошли в моду, хотя некоторые консерваторы находили особый шик в том, чтобы упорно отказываться от их использования. Рассказывали, что германский посол в Петербурге однажды с гневом отверг предложение установить в посольстве телефон, заявив: "Я не лакей, чтобы на звонки отзываться!"
Однако подлинный расцвет телефона в качестве фетиша начался после революции. В 1924 году Кремль, ставший резиденцией большевистского правительства, обзавелся собственной автоматической телефонной станцией, которая могла бы функционировать без участия телефонисток. Кремлевские телефоны были снабжены диском для набора номера, за что и были прозваны "вертушками". С тех пор обладание "вертушкой", то есть телефоном, связанным с кабинетами очень высокого начальства, стало вожделенной бюрократической мечтой каждого советского чиновника. Большим счастьем, чем "вертушка", стоящая в кабинете, могла быть только "вертушка", установленная в квартире или на даче. Авиаконструктор Александр Яковлев, создатель знаменитого семейства истребителей-"Яков", описывая в мемуарах свой стремительный карьерный взлет, не забыл написать и о телефонах: "В 1939 году я получил новую квартиру в доме наркомата на Патриарших прудах. Там же поселились конструкторы Ильюшин и Поликарпов. Дом - новый, телефон поставили только Поликарпову. Несколько раз по вызову Сталина меня приглашали к телефону в квартиру Поликарпова, расположенную этажом ниже. Я чувствовал себя крайне неловко. Поэтому однажды, когда прибежавшая работница Поликарпова сказала, что меня просят сейчас же позвонить Поскребышеву, то есть Сталину, я, чтобы не стеснять Поликарпова, пошел в соседний магазин и позвонил из автомата. В разговоре Сталин спросил, почему я так долго не звонил. Я объяснил, что звоню из автомата. Он удивился: 'Как, у вас нет телефона?!' На другой день, вернувшись вечером с работы домой, я увидел в квартире городской телефон. Но это было еще не все. При ближайшем разговоре Сталин поинтересовался некоторыми подробностями вооружения одного нового самолета и задал вопрос, на который я отказался отвечать: 'Не могу, товарищ Сталин, говорить с вами об этом'.- 'Почему?' - 'Такие вопросы по городскому телефону обсуждать запрещено'.- 'Ах, верно, я и забыл! А что, у вас на квартире нет прямого телефона?' - 'Конечно, нет'.- 'По штату не положено? - засмеялся Сталин.- Ну, хорошо, спокойной ночи'. И опять, точно так же, как и в первом случае, на следующий день я обнаружил у себя на письменном столе рядом с городским телефоном еще один аппарат. Это был правительственный телефон, так называемая вертушка. 'Вертушкой' он назывался потому, что в то время в Москве городская телефонная сеть была ручной, то есть приходилось называть номер телефонистке центральной станции, а в Кремле установили первую в Москве автоматическую телефонную станцию... Позже этот телефон называли 'кремлевка'".
Вокруг использования "вертушек" со временем выработалась целая система ритуалов. Каждому обладателю кремлевского телефона ежегодно вручалась особая красная книжечка, в которой без указания должностей стояли фамилии, имена и отчества других абонентов. На дом "вертушки" до конца существования СССР получали только члены и кандидаты в члены Политбюро, секретари ЦК, председатель Совмина и все его заместители, а также высшие руководители КГБ, МВД и Минобороны. Среди высших чиновников были и такие, чьи автомобили оснащали "радиовертушкой". Счастливые обладатели подобных "мобильных телефонов" с гордостью демонстрировали небольшую антенну, возвышающуюся над крышей автомобиля, которая говорила посвященным об их необычайно высоком положении. За обладание "кремлевкой" велись нешуточные аппаратные интриги, и со временем абонентов кремлевской телефонии стало слишком много. В итоге рядом с "кремлевкой-1" появилась "кремлевка-2", к которой подключалась только элита из элит. Перебоев со связью обладатели "кремлевок" не знали, ведь за функционирование системы отвечал непосредственно КГБ.
Существовала еще и так называемая ВЧ - высокочастотная телефонная дальняя связь. ВЧ была необходима для руководства предприятиями и учреждениями и для их каждодневного делового общения, поскольку обычные телефонные линии Советского Союза были плохо приспособлены для связи на дальние расстояния.
КИРИЛЛ НОВИКОВ
Подробнее: http://www.kommersant.ru/doc/628023