Приложение (17я_1): Кризис 1980-81 (1)
Напомню, что я уже разбирал общий расклад вокруг наших кризисов и собсно ситуацию перед кризисом 1980-81 вот тут и вот тут - сейчас постараюсь не повторяться, чтоб хватило места на конкретику.
Пара цитат из выложенного:
"можно сформулировать так:
я жаждал и ещё большей плотности погружения в жизнь ЗА - для количественно-качественного перехода;
Тата испытывала нарастающий кризис смысла, ориентировалась не на себя, а на меня, и закономерно теряла интерес к погружению;
качество погружения падало, контакт с ЗА становился эфемерным, нарастала взаимная неудовлетворённость -
наступила зима, и мы окончательно вошли в кризис."
"становилось всё тяжелее и тяжелее - потребности росли, а силы таяли, нам было нужно всё больше хороших условий, а мест где устроиться было всё меньше...
мы подошли к Первому Кризису в нересурсном состоянии; физическое бессилие соответствовало эмоциональному, а нажим извне нарастал"
Октябрь-ноябрь 1980: Утрата контакта с ЗА
В хрониках (дневниках нашей жизни на ЗА) того периода чем дальше тем чаще встречается формулировка "плохо" (нам плохо/ мне плохо), означающая впадение в бред/ напряг/ дизбилив, приводящее к разрыву контакта с ЗА. Вместе с тем по записям видно и что у меня нарастает ощущение себя - всегдашнее-устойчивое "мы" всё чаще сменяется на "я", особенно когда речь о переживаниях-эмоциях-чувствах (насчёт действий таки пока ещё чаще "мы" чем "я").
В октябре 1980, несмотря на вышеозначенные трудности, я пребывал в надеждах и планах - мы со Старшим занимались людьми, относящимися к раннему периоду ОрТр (я уже говорил, что для меня было очень важно погружение в юность, присвоение её заново). Тата с одной стороны тоже была этим захвачена, ведь это и её юность - но с другой переживала гнетущее состояние опустошённости, тоски по утраченной свободе творчества, полноте сил: "Мне ведь и так закрыты те поля..."
Вокруг нас на ЗА тем временем то и дело происходили события, ломающие мои планы и на мой взгляд всё более безумные, из-за чего напряг нарастал - впоследствии Тата склонна была винить себя, что своим жадным вниманием и стремлением к движухе побуждала окружающих нас альтерритов на безумства, однако, по трезвому размышлению - в данном вопросе Тата со страху сильно преувеличивала. Во-первых, и без неё в сетях ЗА хватало жадных до движухи зрителей-эис, толкавших акторов-актёров на странный движ, во-вторых, для безумств имелись вполне реальные обоснования. Необходимость перехода от войны к миру создавала напряжения - на АрТер начинала складываться совсем другая жизнь, требующая совсем иных чем раньше вложений в строительство себя/ вокруг себя. Кто-то был к этому готов, но большая часть скорее нет - мира хотели, к миру стремились, однако жить в обстановке мира не умели, куда проще было геройски пасть в борьбе за мир, для чего психика подспудно изыскивала любые поводы - и так порождались /провоцировались новые конфликты.
Как бы то ни было, нам с Татой становилось всё хуже, попытки преодолеть трудности путём форсирования показывали что - нет, нельзя, погружаться игнорируя недоверие разрушительно для ткани реальности - да и меня всё чаще попросту вышибало как пробку. Следует отметить, что мы не пытались на том этапе ни поделиться друг с другом ощущениями, ни обсудить что происходит и почему. Я просто констатировал "всё, обморок" - и далее мы или заново искали контакт с ЗА, или переключались на другие дела, чтоб отойти от мертвящего ощущения потери почвы.
Я уже рассказывал в связи с поиском и оживлением Трета, что ощущал приближение очередного Порога - реальность кружится водоворотом, нас несёт, разбивая о камни, и то ли я присвою эту часть меня и далее буду жить более целостным, а то ли закрою последний бросающийся в глаза незакрытый гештальт и умру. После оживления Трета (конец ноября 1980) и правда уже был сплошной трэш, агония непрестанная - мы временами всё-таки погружались, но записи об этом обрывочные и бредовые, даже дат не указано за всю зиму, вплоть до 9 марта 1981 ( облом в Центре на крыше), однако про весну чуть погодя.
Ноябрь-декабрь 1980: "Просвет" и новые союзы
Поскольку с погружениями не ладилось, а упускать драгоценное время было нельзя - мы с Татой затеяли проект, коему тогда не было имени помимо названия рукописного журнала "Просвет" - а потом, сильно спустя, я для себя высокопарно обозначил затею как "созидание небесной мастерской, вернисажа-на-облаках". Рукописный альманах "Просвет" был ядром взаимодействий, но сам проект был куда шире. Процитирую из ещё невыложенной главы "Трёх Парок":
"Говоря нынешним языком, той зимой мы с Татой затеяли создать сообщество травматиков, ищущих и обретающих себя-в-полноте посредством творчества - причём делали ставку не на один вид искусства, а на совокупность видов, не на один социальный круг, а на совокупность представителей разных кругов - и, что самое важное, не на отдельных гениев, а на то, что в создаваемом сообществе каждый сумеет выразить себя в тех формах, какие подходят лично ему. (...) ...мы ставили своей задачей не огранку талантов, не оттачивание мастерства - мы хотели создать пространство общения, в котором каждый сможет раскрыться перед собой и другими как личность."
(То есть, по сути дела, примерно те же задачи, что и в "Альтерристике":))
Всё началось со знакомства с ребятами из архитектурного техникума, которые рисовали-играли-пели совсем не так как люди привычного нам круга - мы с огромной радостью увидели, что, кажется, это как раз то, чего не хватает компании, которую мы уже собрали ранее - и принялись активно всех со всеми знакомить, устраивать совместные интеллектуально-творческие штурмы. В целом эта деятельность продолжалась дольше чем кризис, примерно пару лет, но в период кризиса была особенно бурной - выйдя из кризиса, мы стали вновь отдавать львиную долю сил и времени жизни ЗА.
Как я уже говорил, ещё в 1979 мы стали вхожи в компанию, которая состояла отчасти из моих бывших одноклассников, отчасти из Татиных близких друзей детства. Поздней осенью 1980 общение с ними повернулось новой стороной - к нашим затеям внезапно присоединился один из них, назовём его СО, юноша весьма яркий и креативный, ранее бывший моим одноклассником и предметом моей долгой любви - жаркой, но абсолютно платонической. Я обожал разговаривать с ним на философские темы во время уроков, когда мы оказывались за одной партой, позже - обожал слушать его пение под гитару и петь ему песни. Судя по всему, он всегда относился ко мне по-товарищески, но абсолютно не выделял меня из прочих с кем общался между делом, отчего мне было грустновато, хоть и не слишком. А в декабре 1980 судьба выдала нежданный кульбит - СО влюбился, можно было бы сказать "в нас", имея в виду ситуацию слияния:) - но только не в меня, а в Тату. Тата не могла не ответить взаимностью хотя бы уже потому, что для неё это был "наш давно любимый СО" - ну и я конечно тоже был ужасно рад, что наш прекрасный СО теперь сам хочет с нами дружить. Никакой ревности у меня не было и в помине - амурная часть меня не интересовала, а песни и разговоры были общими.
Сей период, ноябрь-декабрь 1980, был полон эмоциональных перепадов - мы с Татой то бурно радовались общению в компаниях, успехам творческих мероприятий, волнующим разговорам с новыми и старыми друзьями, то до отчаяния горевали что наша главная часть жизни рушится. Пока мы ещё пробовали погружаться, всякий раз накатывал ужас безнадёжности - нет, опять не то! всё не то, всё не так, всё плохо, плохо, плохо... - а потом, когда перестали пробовать, то и дело накатывал ужас что всё кончено, теперь и впрямь навсегда.
В упомянутой компании мы услышали "Тошеньку" Клячкина и были потрясены - ведь прям про нас, хотя у нас всё другое! - бесприютность, отчаяние, скорей всего нечто большее точит героев песни, чем просто отсутствие общего дома... "Невесёлый этот путь" - да, про нас, это наш путь сейчас невесёлый!.. - тогда мы чувствовали это хором, и лишь много лет спустя выяснили, что представляли смысл песни несколько по-разному. Тата видела (и - да, автор явно имел в виду именно это) что герой предлагает героине порадовать друг друга сексом, потому что вот лично ему этот вариант всегда помогает! - и наверно Тата подспудно имела в виду меня, но не в аспекте секса, а в аспекте альтерризма - в том смысле что я всегда хочу на ЗА, быть на ЗА меня всегда радует, подобно тому как героя песни радует секс (а Тату не всегда радует ЗА, нет! - ей бывает так же тошно от погружений как Тошеньке от секса). А я видел эту песню не как диалог, а как монолог самой героини - что это _она_ предлагает порадовать героя, чтобы _тем самым_ сделать менее тошно _себе_! - но из этого ничего не получается именно потому что героя _не может_ порадовать взаимодействие с партнёром, которому перманентно тошно - тошнота лишь усиливается, захватывая обоих. Утешал только финал песни, который я воспринимал именно как их общее решение - не насиловать себя, не лгать, лучше остаться ни с чем - но остаться собой. И при этом идти дальше вместе. Собсно, то самое, что мы и делали.
Январь-февраль 1981: Конфликт со всеми
Специфика тогдашнего состояния была в том, что хоть мы практически перестали погружаться (ну почти совсем перестали! - надежда временами вспыхивала, не поддаваться было невозможно), нам всё равно нужно было много времени проводить наедине - необходимо было разговаривать, учиться проговаривать словами всё что терзало изнутри, что было смутным-подспудным-невыносимым. Много позже мы обратили внимание на то, что каждый кризис притормаживает погружения, зато вынуждает нас учиться разговаривать друг с другом напрямую - ведь в погружении мы говорим друг с другом всей глубиной естества, как божество с божеством - но не как человек с человеком, а это нужно.
Поэтому мы всё равно оставались неудобными в общении с другими - мы могли, конечно, много часов подряд делать общие-творческие дела с друзьями, могли даже и родителям помогать, но в любой момент могла наступить острая необходимость от всех уйти чтоб выяснять нечто, вдруг очень больно вылезшее на поверхность. Стало совершенно невозможно скрывать наши конфликты (раньше удавалось, да и конфликтов было несравненно меньше), а это тоже сильно нервировало окружающих. У всех свои заботы, свои навороты, и такая странная парочка ещё может быть переносима если бросается в глаза как они довольны собой и друг другом - а уж если они сами недовольны, то не диво что кому-то захочется отгородиться от их проблем путём осуждения /отчуждения /обесценивания.
Зима на 1981 выдалась исключительно морозная (предыдущая тоже, но тогда мы могли жить на ЗА и таким образом её пережили, а тут...) - и это вынуждало к более тесному общению с посторонними, что усиливало взаимные напряжения. Нас принялись всё больше критиковать в тех местах, где раньше принимали спокойно и даже (как нам казалось) с удовольствием. Особенно это касалось "родительского круга" - друзей Татиных родителей, по совместительству родителей Татиных друзей. Не раз мы в растерянности, обескураженные, уходили из дома, который раньше считали прибежищем - и нас очень сильно поддерживало сочувствие СО, который мог внезапно оказаться на нашем грустном пути, чтобы проводить нас куда мы в тот момент двигались, хотя бы сперва до моего дома, а там и отдельно Тату до её дома. СО мог совершенно потрясающе тащить нас двоих одновременно вверх по лестнице за руки - словно конь, словно дракон! - мы все трое ржали как безумные и были счастливы, сразу представлялось что всё наладится.
Университет, который давал нам убежище круглый год, закрылся на зимние каникулы, и нам стало совсем негде погреться, пребывая в затерянности, вне чужого внимания. Если бы не это, мороз не загнал бы нас ко мне домой - и тогда, возможно, всё легло бы иначе. Впрочем, как знать...
Мама Зоя заметила, что мы подолгу сидим на лестнице (как бы провожая меня домой и при этом греясь у батарей) - и весьма ласково стала зазывать: ну что ж вы, бедняжки, неужто у нас мало места, проводите каникулы тут! - и мы сломались, хотя всегда знали, что это рискованно. Да ладно, подумалось, мы же сейчас не погружаемся, особо прятаться незачем... Не тут-то было.
Как уже сказано, мы всё равно были неудобными гостями, особенно если не на часок, а на неделю (примерно столько вытерпела Мама Зоя, до конца каникул не дождалась). Я даже не уверен, все ли ночи Тата ночевала у моих, или то у своих то у нас - всё равно важно было не это, а тот факт что мы норовили закрыться и шушукаться вместо того чтоб целый день общаться всей семьёй. Зацепкой оказалась ночёвка - маму переклинило, таки зачем мы стремимся ночевать вместе?! - такой простой ответ, что при этом можно хоть до утра обсуждать важное, ей в голову не пришёл. Наши попытки объясниться услышаны не были, в голове у неё уже сформировалась картина. Когда Тата воскликнула "ну в конце концов, вы же не возражаете чтобы Кира с Ланой ночевали вместе!" (подразумевая "вот и Кира с Ланой по ночам разговаривают, точно так же как мы, и насчёт них вам самой ясно, что ничего плохого тут нет!") - Мама Зоя побагровев взревела: "так ты хочешь и мою младшую дочь вовлечь, тебе мало старшей?! да я щас милицию позову!!!" -
тут мы сочли что негласная красная линия перейдена, взяли вещи и надолго покинули этот дом.
Это было, судя по всему, в самом начале февраля 1981.
Первым делом мы отправились в Татин дом, где привыкли жить в отсутствие родителей, да и в присутствии захаживали, а то и заночевать могли. Поначалу Мама Нина отнеслась спокойно, даже благосклонно - что, мол, Киру из дома выгнали? (в скобках: странная Кира, странное семейство, ну да ладно, чего на свете не бывает) Хорошо, мол, пусть пока тут поживёт! Однако вскоре выяснилось, что мы хотим заниматься своими делами, а не быть всё время на подхвате по хозяйству, что мы в основном сидим в Татиной комнате и шушукаемся... - в общем, см. выше, так что Мама Нина постепенно нагревалась, хоть и не так быстро как Мама Зоя. Привычка Татиных родителей принимать дома гостей дала нам зазор времени, и, полагаю, это нас сильно поддержало, всё-таки потом нам пришлось практически на месяц меньше болтаться бездомным.
Покинули дом Татиных родителей мы, судя по всему, в начале марта 1981. Это вышло так. Мы в очередной раз принимали гостей, большую компанию, обычно Татины родители были совершенно не против - как помнится, они и в этот раз были не против наших гостей, но после мероприятия (даже, как помнится, не сразу, а через пару дней) возникла тема постоянного чужого присутствия. Мы полагаем, что Мама Нина, так же как Мама Зоя, наконец дошла до точки кипения, стала требовать от отца немедля принять меры - и Папа Вадик не нашёл ничего лучшего как сильно заполночь позвать Тату на разговор, в котором высказал, что они больше не могут переносить "присутствие в доме посторонних" (в этой формулировке ненавязчиво смешивались наши гости и лично я).
Наверно, Татины родители думали, что воспитательная беседа традиционно загонит Тату в стыд и вину, так что с утра мы уйдём, а вечером Тата придёт домой без меня - однако сил терпеть у нас уже не было. Тата слетела с нарезки, сорвалась с крючка вины - враз и вместе с тем так плавно, что я не успел этого осознать. Дослушав мрачный монолог, Тата спросила почти ласково, почти безмятежно: "ну так что - нам, наверно, лучше уйти?" - отец растерялся, помолчал миг и сказал "да, пожалуй". Мы взяли вещи и ушли - было 2 часа ночи, и мы шли по пустым улицам пока не удалось поймать такси, которое отвезло нас в центр города, на стоянку круглосуточного автобуса в аэропорт.
Сейчас, в мои 60, мне даже занятно воображать, что могло быть в головах 40-летних родителей, выгоняющих 20-летних девушек из дома в 2 ч. ночи. Хотя скорей всего ничего особенного там не было - сперва истерика мамы и покорность отца, потом констатация факта: "они захотели уйти и ушли - ну взрослые же, чоужтам". Однако мы (даже тогда, юные мы с нашими тягостными заморочками) не могли не оценить, насколько ситуация вылетает за рамки - и для меня это было очередным фактом на тему "да, взрослые охренели", а для Таты ослепительным, освободительным инсайтом. Если я правильно помню Татины объяснения, для неё в этот момент сложилось так: "я несомненно плохая дочь, но зато вы на самом деле плохие родители! - значит, мы с вами квиты, значит, я вам больше ничего не должна".
Март-апрель 1981: Скитания. Пристанище. Отношение старших
Полностью бездомными мы были около трёх недель. В самом начале марта мы стало быть прибыли в аэропорт и провели там пару дней, уезжая оттуда на работу-учёбу и возвращаясь назад; там была горячая вода, чистый туалет, круглосуточный буфет, всегда тепло - но, правда, кресла, а не лавки, спать тяжело, да и вскорости начались какие-то гонения на лишних-безбилетных, так что мы ушли.
Тут выяснилось, что можно проводить время на работе у одного из ребят из нашей компании - он был ночным сторожем тихого полузаброшенного научного института. Там стала собираться часть нашей большой компании, продолжались творческие дела вокруг "Просвета", к ночи народ разбредался, оставались сам сторож, мы и ещё кто-нибудь, довольно часто это был сострадающий нам СО.
Жить так было можно, но нелегко - там было довольно-таки холодно, не было горячей воды, но можно было готовить еду с помощью кипятильника. Спали на столах, завернувшись в шубы, но можно было расстегнуть одежду и бельё - что было весьма критично: мы уже начали не на шутку хворать, доставал гастрит, колит и прочие животоболи. По утрам шли на учёбу-работу, вечером возвращались.
Татины родители, узнав (не от нас), где мы ночуем, приехали и стали ласково, даже с робостью, уговаривать: "Танечка, Танюша, ну пойдём домой, ну поедем с нами домой!" - Тата говорила: "а Кира?" - они говорили "а Кира пусть идёт к себе домой!" - и Тата качала головой: "нет, не поеду" - но всё это было тихо, без скандала; я присутствовал молча, как если бы меня тут не было.
Вскорости вечером в наше пристанище пришла начальская проверка, у сторожа стали выяснять, кто здесь такие и что происходит. С работы его не погнали, но запретили пускать гостей ночью, и мы опять оказались без крова. Не буду утверждать, что комиссию навели Татины родители, но было бы не странно, если б так - впрочем, могли и неумышленно, невольно.
Две следующие ночи мы провели на вокзалах, Балтийском и Варшавском, там было ужасно - теснота, грязь, алкаши, злые менты, толком не присесть-не прилечь... Под утро второй ночи за нами пришёл СО, узнавший от друзей, где мы - сказал "я договорился с мамой" и забрал нас к себе домой. Это было в середине третьей декады марта.
Начался следующий период, продлившийся тоже около трёх недель.
СО не оговаривал с нами статуса, в каком мы у него поселились - наиболее вероятно что "моя девушка и её лучшая подруга поссорились с родными, надо помочь". У СО была обожающая мать, милый младший братишка и отчим, которого мы практически не видели; все вопросы быта, похоже, решала мама. Нас крайне растрогал этот шаг СО и его мамы, мы были очень, очень, очень благодарны - нам ведь уже было совсем худо, а в его доме мы получили возможность отлежаться, чтоб выжить.
Сразу же необходимо сказать, что постепенно между нами и нашими приютителями наросли противоречия, которые привели к уходу и из этого дома - но на сей раз нас не выгнали со скандалом, мы расстались формально мило и ласково, и даже отношения с СО продолжались ещё довольно долго. Мы действительно получили в его доме достаточно, чтоб выйти из кризиса - и смогли спокойно вернуться к собственным родителям, не приползти на коленях, а по-хорошему прийти жить на своих правах.
На этапе обитания у СО у нас с родителями в общем-то уже не было острого конфликта, хотя все стороны не скрывали недовольства, жаловались друг на друга и отчасти даже друг другу. Мы созванивались со своими - я по обычаю Дома Трёх Парок каждый день звонил сообщить что со мной всё норм, а Тата позванивала своим время от времени, в соответствии с их обычаями. Что наши родители контактируют и между собой, и с мамой СО - нам стало ясно не сразу, но и не сильно спустя. Тот факт, что все они, кажется, образовали общий фронт, был одновременно и успокаивающим, и тревожащим: с одной стороны, мы уже взрослые, это вам не эпоха "союза трёх мам", а зато все они сами друг друга поддерживают и меньше психуют попусту - это плюс; а с другой стороны - ох, мало ли что они могут придумать вместе, всё-таки опасно:)
Мы уже не раз рассказывали, как нас во время кризиса поддерживал Папа Юра - разыскивал нас на улицах и приносил еду, вздыхал и обнимал нас - не осуждая, понимая, но и не будучи в силах посоветовать ничего практического, он лишь умолял беречься и не обострять, а по возможности смягчать конфликт, умолял поверить, что взрослые просто очень за нас волнуются. Только его отношение давало надежду, что старшие, выбирая между нами и своими представлениями о комфорте, рано или поздно всё-таки смогут принять нашу сторону (как и случилось, да).
Ешё важный момент, про который тоже уже рассказано - отношение Бабушки. "Бабушка одно время ненавидела Тату, полагая её коварной лгуньей, исподтишка укравшей внимание моего одноклассника, объекта моей долгой романтической любви; ненавидела и не прощала истово, яростно, как делала всё то, что для неё было всерьёз (...) - но в итоге мы с Татой ушли от злосчастного кавалера вдвоём, после чего Бабушка придирчиво расспросила обо всём - и поверила, благословила нас: хорошо, мол, теперь живите вместе - только смотрите уж, друг дружку ни за что не бросайте!" (ТрП9)
Ещё один значимый старший, который поддерживал нас и даже принимал у себя вместе с вокруг-просветовской компанией - философ и пламенный полемист Валера Ронкин. Будучи близким другом Татиных родителей, он много сделал для того чтоб мы смогли воспринять их не как демонических существ, в которых превратились некогда любящие-любимые-мама-с-папой, а как беспомощных, со своими заскоками, но по большому счёту таких же как мы, с кем мы можем строить отношения как взрослые со взрослыми. Компанией в разном составе мы много ездили к Валере в Лугу, в т.ч. вместе с СО и его ближайшим другом, который виделся нам кем-то вроде вышеупомянутого младшего братишки, только постарше. Вчетвером мы выглядели примерно как два брата и две сестры.
Представляется, что взрослые - прежде всего вот именно что Татины родители - на том этапе уже сумели перелицевать для себя ситуацию удобопонятным / удобоприемлемым образом: всё дело в том, решили они, что Тата без памяти влюбилась в СО, но там всё было сложно, поэтому она убежала к нему не сразу - зато теперь, кажется, всё устроилось, и может даже они поженятся, а может и нет, по-любому дело молодое:) Ну и Кира конечно тоже там в компании, как без неё, но теперь, надо полагать, всё постепенно выровняется в такое, какое у людей бывает, ну и ладушки.
Мы же при этом видели-ощущали себя совершенно иначе. Ясно, что все мы думали-ощущали разное, но по сути - не сомневаюсь и сейчас, что по крайней мере вначале мы все чувствовали себя, высоким штилем говоря, семьёй нового типа. Необыкновенные существа, занятые необыкновенными делами и связанные необыкновенными отношениями - что-то такое, о чём мечтали великие фантасты. Как это ощущение сменилось другим - попробую разобрать ниже чуть более подробно.
Продолжение следует.
Оглавление проекта "Три Парки" - вот здесь.
Пара цитат из выложенного:
"можно сформулировать так:
я жаждал и ещё большей плотности погружения в жизнь ЗА - для количественно-качественного перехода;
Тата испытывала нарастающий кризис смысла, ориентировалась не на себя, а на меня, и закономерно теряла интерес к погружению;
качество погружения падало, контакт с ЗА становился эфемерным, нарастала взаимная неудовлетворённость -
наступила зима, и мы окончательно вошли в кризис."
"становилось всё тяжелее и тяжелее - потребности росли, а силы таяли, нам было нужно всё больше хороших условий, а мест где устроиться было всё меньше...
мы подошли к Первому Кризису в нересурсном состоянии; физическое бессилие соответствовало эмоциональному, а нажим извне нарастал"
Октябрь-ноябрь 1980: Утрата контакта с ЗА
В хрониках (дневниках нашей жизни на ЗА) того периода чем дальше тем чаще встречается формулировка "плохо" (нам плохо/ мне плохо), означающая впадение в бред/ напряг/ дизбилив, приводящее к разрыву контакта с ЗА. Вместе с тем по записям видно и что у меня нарастает ощущение себя - всегдашнее-устойчивое "мы" всё чаще сменяется на "я", особенно когда речь о переживаниях-эмоциях-чувствах (насчёт действий таки пока ещё чаще "мы" чем "я").
В октябре 1980, несмотря на вышеозначенные трудности, я пребывал в надеждах и планах - мы со Старшим занимались людьми, относящимися к раннему периоду ОрТр (я уже говорил, что для меня было очень важно погружение в юность, присвоение её заново). Тата с одной стороны тоже была этим захвачена, ведь это и её юность - но с другой переживала гнетущее состояние опустошённости, тоски по утраченной свободе творчества, полноте сил: "Мне ведь и так закрыты те поля..."
Вокруг нас на ЗА тем временем то и дело происходили события, ломающие мои планы и на мой взгляд всё более безумные, из-за чего напряг нарастал - впоследствии Тата склонна была винить себя, что своим жадным вниманием и стремлением к движухе побуждала окружающих нас альтерритов на безумства, однако, по трезвому размышлению - в данном вопросе Тата со страху сильно преувеличивала. Во-первых, и без неё в сетях ЗА хватало жадных до движухи зрителей-эис, толкавших акторов-актёров на странный движ, во-вторых, для безумств имелись вполне реальные обоснования. Необходимость перехода от войны к миру создавала напряжения - на АрТер начинала складываться совсем другая жизнь, требующая совсем иных чем раньше вложений в строительство себя/ вокруг себя. Кто-то был к этому готов, но большая часть скорее нет - мира хотели, к миру стремились, однако жить в обстановке мира не умели, куда проще было геройски пасть в борьбе за мир, для чего психика подспудно изыскивала любые поводы - и так порождались /провоцировались новые конфликты.
Как бы то ни было, нам с Татой становилось всё хуже, попытки преодолеть трудности путём форсирования показывали что - нет, нельзя, погружаться игнорируя недоверие разрушительно для ткани реальности - да и меня всё чаще попросту вышибало как пробку. Следует отметить, что мы не пытались на том этапе ни поделиться друг с другом ощущениями, ни обсудить что происходит и почему. Я просто констатировал "всё, обморок" - и далее мы или заново искали контакт с ЗА, или переключались на другие дела, чтоб отойти от мертвящего ощущения потери почвы.
Я уже рассказывал в связи с поиском и оживлением Трета, что ощущал приближение очередного Порога - реальность кружится водоворотом, нас несёт, разбивая о камни, и то ли я присвою эту часть меня и далее буду жить более целостным, а то ли закрою последний бросающийся в глаза незакрытый гештальт и умру. После оживления Трета (конец ноября 1980) и правда уже был сплошной трэш, агония непрестанная - мы временами всё-таки погружались, но записи об этом обрывочные и бредовые, даже дат не указано за всю зиму, вплоть до 9 марта 1981 ( облом в Центре на крыше), однако про весну чуть погодя.
Ноябрь-декабрь 1980: "Просвет" и новые союзы
Поскольку с погружениями не ладилось, а упускать драгоценное время было нельзя - мы с Татой затеяли проект, коему тогда не было имени помимо названия рукописного журнала "Просвет" - а потом, сильно спустя, я для себя высокопарно обозначил затею как "созидание небесной мастерской, вернисажа-на-облаках". Рукописный альманах "Просвет" был ядром взаимодействий, но сам проект был куда шире. Процитирую из ещё невыложенной главы "Трёх Парок":
"Говоря нынешним языком, той зимой мы с Татой затеяли создать сообщество травматиков, ищущих и обретающих себя-в-полноте посредством творчества - причём делали ставку не на один вид искусства, а на совокупность видов, не на один социальный круг, а на совокупность представителей разных кругов - и, что самое важное, не на отдельных гениев, а на то, что в создаваемом сообществе каждый сумеет выразить себя в тех формах, какие подходят лично ему. (...) ...мы ставили своей задачей не огранку талантов, не оттачивание мастерства - мы хотели создать пространство общения, в котором каждый сможет раскрыться перед собой и другими как личность."
(То есть, по сути дела, примерно те же задачи, что и в "Альтерристике":))
Всё началось со знакомства с ребятами из архитектурного техникума, которые рисовали-играли-пели совсем не так как люди привычного нам круга - мы с огромной радостью увидели, что, кажется, это как раз то, чего не хватает компании, которую мы уже собрали ранее - и принялись активно всех со всеми знакомить, устраивать совместные интеллектуально-творческие штурмы. В целом эта деятельность продолжалась дольше чем кризис, примерно пару лет, но в период кризиса была особенно бурной - выйдя из кризиса, мы стали вновь отдавать львиную долю сил и времени жизни ЗА.
Как я уже говорил, ещё в 1979 мы стали вхожи в компанию, которая состояла отчасти из моих бывших одноклассников, отчасти из Татиных близких друзей детства. Поздней осенью 1980 общение с ними повернулось новой стороной - к нашим затеям внезапно присоединился один из них, назовём его СО, юноша весьма яркий и креативный, ранее бывший моим одноклассником и предметом моей долгой любви - жаркой, но абсолютно платонической. Я обожал разговаривать с ним на философские темы во время уроков, когда мы оказывались за одной партой, позже - обожал слушать его пение под гитару и петь ему песни. Судя по всему, он всегда относился ко мне по-товарищески, но абсолютно не выделял меня из прочих с кем общался между делом, отчего мне было грустновато, хоть и не слишком. А в декабре 1980 судьба выдала нежданный кульбит - СО влюбился, можно было бы сказать "в нас", имея в виду ситуацию слияния:) - но только не в меня, а в Тату. Тата не могла не ответить взаимностью хотя бы уже потому, что для неё это был "наш давно любимый СО" - ну и я конечно тоже был ужасно рад, что наш прекрасный СО теперь сам хочет с нами дружить. Никакой ревности у меня не было и в помине - амурная часть меня не интересовала, а песни и разговоры были общими.
Сей период, ноябрь-декабрь 1980, был полон эмоциональных перепадов - мы с Татой то бурно радовались общению в компаниях, успехам творческих мероприятий, волнующим разговорам с новыми и старыми друзьями, то до отчаяния горевали что наша главная часть жизни рушится. Пока мы ещё пробовали погружаться, всякий раз накатывал ужас безнадёжности - нет, опять не то! всё не то, всё не так, всё плохо, плохо, плохо... - а потом, когда перестали пробовать, то и дело накатывал ужас что всё кончено, теперь и впрямь навсегда.
В упомянутой компании мы услышали "Тошеньку" Клячкина и были потрясены - ведь прям про нас, хотя у нас всё другое! - бесприютность, отчаяние, скорей всего нечто большее точит героев песни, чем просто отсутствие общего дома... "Невесёлый этот путь" - да, про нас, это наш путь сейчас невесёлый!.. - тогда мы чувствовали это хором, и лишь много лет спустя выяснили, что представляли смысл песни несколько по-разному. Тата видела (и - да, автор явно имел в виду именно это) что герой предлагает героине порадовать друг друга сексом, потому что вот лично ему этот вариант всегда помогает! - и наверно Тата подспудно имела в виду меня, но не в аспекте секса, а в аспекте альтерризма - в том смысле что я всегда хочу на ЗА, быть на ЗА меня всегда радует, подобно тому как героя песни радует секс (а Тату не всегда радует ЗА, нет! - ей бывает так же тошно от погружений как Тошеньке от секса). А я видел эту песню не как диалог, а как монолог самой героини - что это _она_ предлагает порадовать героя, чтобы _тем самым_ сделать менее тошно _себе_! - но из этого ничего не получается именно потому что героя _не может_ порадовать взаимодействие с партнёром, которому перманентно тошно - тошнота лишь усиливается, захватывая обоих. Утешал только финал песни, который я воспринимал именно как их общее решение - не насиловать себя, не лгать, лучше остаться ни с чем - но остаться собой. И при этом идти дальше вместе. Собсно, то самое, что мы и делали.
Январь-февраль 1981: Конфликт со всеми
Специфика тогдашнего состояния была в том, что хоть мы практически перестали погружаться (ну почти совсем перестали! - надежда временами вспыхивала, не поддаваться было невозможно), нам всё равно нужно было много времени проводить наедине - необходимо было разговаривать, учиться проговаривать словами всё что терзало изнутри, что было смутным-подспудным-невыносимым. Много позже мы обратили внимание на то, что каждый кризис притормаживает погружения, зато вынуждает нас учиться разговаривать друг с другом напрямую - ведь в погружении мы говорим друг с другом всей глубиной естества, как божество с божеством - но не как человек с человеком, а это нужно.
Поэтому мы всё равно оставались неудобными в общении с другими - мы могли, конечно, много часов подряд делать общие-творческие дела с друзьями, могли даже и родителям помогать, но в любой момент могла наступить острая необходимость от всех уйти чтоб выяснять нечто, вдруг очень больно вылезшее на поверхность. Стало совершенно невозможно скрывать наши конфликты (раньше удавалось, да и конфликтов было несравненно меньше), а это тоже сильно нервировало окружающих. У всех свои заботы, свои навороты, и такая странная парочка ещё может быть переносима если бросается в глаза как они довольны собой и друг другом - а уж если они сами недовольны, то не диво что кому-то захочется отгородиться от их проблем путём осуждения /отчуждения /обесценивания.
Зима на 1981 выдалась исключительно морозная (предыдущая тоже, но тогда мы могли жить на ЗА и таким образом её пережили, а тут...) - и это вынуждало к более тесному общению с посторонними, что усиливало взаимные напряжения. Нас принялись всё больше критиковать в тех местах, где раньше принимали спокойно и даже (как нам казалось) с удовольствием. Особенно это касалось "родительского круга" - друзей Татиных родителей, по совместительству родителей Татиных друзей. Не раз мы в растерянности, обескураженные, уходили из дома, который раньше считали прибежищем - и нас очень сильно поддерживало сочувствие СО, который мог внезапно оказаться на нашем грустном пути, чтобы проводить нас куда мы в тот момент двигались, хотя бы сперва до моего дома, а там и отдельно Тату до её дома. СО мог совершенно потрясающе тащить нас двоих одновременно вверх по лестнице за руки - словно конь, словно дракон! - мы все трое ржали как безумные и были счастливы, сразу представлялось что всё наладится.
Университет, который давал нам убежище круглый год, закрылся на зимние каникулы, и нам стало совсем негде погреться, пребывая в затерянности, вне чужого внимания. Если бы не это, мороз не загнал бы нас ко мне домой - и тогда, возможно, всё легло бы иначе. Впрочем, как знать...
Мама Зоя заметила, что мы подолгу сидим на лестнице (как бы провожая меня домой и при этом греясь у батарей) - и весьма ласково стала зазывать: ну что ж вы, бедняжки, неужто у нас мало места, проводите каникулы тут! - и мы сломались, хотя всегда знали, что это рискованно. Да ладно, подумалось, мы же сейчас не погружаемся, особо прятаться незачем... Не тут-то было.
Как уже сказано, мы всё равно были неудобными гостями, особенно если не на часок, а на неделю (примерно столько вытерпела Мама Зоя, до конца каникул не дождалась). Я даже не уверен, все ли ночи Тата ночевала у моих, или то у своих то у нас - всё равно важно было не это, а тот факт что мы норовили закрыться и шушукаться вместо того чтоб целый день общаться всей семьёй. Зацепкой оказалась ночёвка - маму переклинило, таки зачем мы стремимся ночевать вместе?! - такой простой ответ, что при этом можно хоть до утра обсуждать важное, ей в голову не пришёл. Наши попытки объясниться услышаны не были, в голове у неё уже сформировалась картина. Когда Тата воскликнула "ну в конце концов, вы же не возражаете чтобы Кира с Ланой ночевали вместе!" (подразумевая "вот и Кира с Ланой по ночам разговаривают, точно так же как мы, и насчёт них вам самой ясно, что ничего плохого тут нет!") - Мама Зоя побагровев взревела: "так ты хочешь и мою младшую дочь вовлечь, тебе мало старшей?! да я щас милицию позову!!!" -
тут мы сочли что негласная красная линия перейдена, взяли вещи и надолго покинули этот дом.
Это было, судя по всему, в самом начале февраля 1981.
Первым делом мы отправились в Татин дом, где привыкли жить в отсутствие родителей, да и в присутствии захаживали, а то и заночевать могли. Поначалу Мама Нина отнеслась спокойно, даже благосклонно - что, мол, Киру из дома выгнали? (в скобках: странная Кира, странное семейство, ну да ладно, чего на свете не бывает) Хорошо, мол, пусть пока тут поживёт! Однако вскоре выяснилось, что мы хотим заниматься своими делами, а не быть всё время на подхвате по хозяйству, что мы в основном сидим в Татиной комнате и шушукаемся... - в общем, см. выше, так что Мама Нина постепенно нагревалась, хоть и не так быстро как Мама Зоя. Привычка Татиных родителей принимать дома гостей дала нам зазор времени, и, полагаю, это нас сильно поддержало, всё-таки потом нам пришлось практически на месяц меньше болтаться бездомным.
Покинули дом Татиных родителей мы, судя по всему, в начале марта 1981. Это вышло так. Мы в очередной раз принимали гостей, большую компанию, обычно Татины родители были совершенно не против - как помнится, они и в этот раз были не против наших гостей, но после мероприятия (даже, как помнится, не сразу, а через пару дней) возникла тема постоянного чужого присутствия. Мы полагаем, что Мама Нина, так же как Мама Зоя, наконец дошла до точки кипения, стала требовать от отца немедля принять меры - и Папа Вадик не нашёл ничего лучшего как сильно заполночь позвать Тату на разговор, в котором высказал, что они больше не могут переносить "присутствие в доме посторонних" (в этой формулировке ненавязчиво смешивались наши гости и лично я).
Наверно, Татины родители думали, что воспитательная беседа традиционно загонит Тату в стыд и вину, так что с утра мы уйдём, а вечером Тата придёт домой без меня - однако сил терпеть у нас уже не было. Тата слетела с нарезки, сорвалась с крючка вины - враз и вместе с тем так плавно, что я не успел этого осознать. Дослушав мрачный монолог, Тата спросила почти ласково, почти безмятежно: "ну так что - нам, наверно, лучше уйти?" - отец растерялся, помолчал миг и сказал "да, пожалуй". Мы взяли вещи и ушли - было 2 часа ночи, и мы шли по пустым улицам пока не удалось поймать такси, которое отвезло нас в центр города, на стоянку круглосуточного автобуса в аэропорт.
Сейчас, в мои 60, мне даже занятно воображать, что могло быть в головах 40-летних родителей, выгоняющих 20-летних девушек из дома в 2 ч. ночи. Хотя скорей всего ничего особенного там не было - сперва истерика мамы и покорность отца, потом констатация факта: "они захотели уйти и ушли - ну взрослые же, чоужтам". Однако мы (даже тогда, юные мы с нашими тягостными заморочками) не могли не оценить, насколько ситуация вылетает за рамки - и для меня это было очередным фактом на тему "да, взрослые охренели", а для Таты ослепительным, освободительным инсайтом. Если я правильно помню Татины объяснения, для неё в этот момент сложилось так: "я несомненно плохая дочь, но зато вы на самом деле плохие родители! - значит, мы с вами квиты, значит, я вам больше ничего не должна".
Март-апрель 1981: Скитания. Пристанище. Отношение старших
Полностью бездомными мы были около трёх недель. В самом начале марта мы стало быть прибыли в аэропорт и провели там пару дней, уезжая оттуда на работу-учёбу и возвращаясь назад; там была горячая вода, чистый туалет, круглосуточный буфет, всегда тепло - но, правда, кресла, а не лавки, спать тяжело, да и вскорости начались какие-то гонения на лишних-безбилетных, так что мы ушли.
Тут выяснилось, что можно проводить время на работе у одного из ребят из нашей компании - он был ночным сторожем тихого полузаброшенного научного института. Там стала собираться часть нашей большой компании, продолжались творческие дела вокруг "Просвета", к ночи народ разбредался, оставались сам сторож, мы и ещё кто-нибудь, довольно часто это был сострадающий нам СО.
Жить так было можно, но нелегко - там было довольно-таки холодно, не было горячей воды, но можно было готовить еду с помощью кипятильника. Спали на столах, завернувшись в шубы, но можно было расстегнуть одежду и бельё - что было весьма критично: мы уже начали не на шутку хворать, доставал гастрит, колит и прочие животоболи. По утрам шли на учёбу-работу, вечером возвращались.
Татины родители, узнав (не от нас), где мы ночуем, приехали и стали ласково, даже с робостью, уговаривать: "Танечка, Танюша, ну пойдём домой, ну поедем с нами домой!" - Тата говорила: "а Кира?" - они говорили "а Кира пусть идёт к себе домой!" - и Тата качала головой: "нет, не поеду" - но всё это было тихо, без скандала; я присутствовал молча, как если бы меня тут не было.
Вскорости вечером в наше пристанище пришла начальская проверка, у сторожа стали выяснять, кто здесь такие и что происходит. С работы его не погнали, но запретили пускать гостей ночью, и мы опять оказались без крова. Не буду утверждать, что комиссию навели Татины родители, но было бы не странно, если б так - впрочем, могли и неумышленно, невольно.
Две следующие ночи мы провели на вокзалах, Балтийском и Варшавском, там было ужасно - теснота, грязь, алкаши, злые менты, толком не присесть-не прилечь... Под утро второй ночи за нами пришёл СО, узнавший от друзей, где мы - сказал "я договорился с мамой" и забрал нас к себе домой. Это было в середине третьей декады марта.
Начался следующий период, продлившийся тоже около трёх недель.
СО не оговаривал с нами статуса, в каком мы у него поселились - наиболее вероятно что "моя девушка и её лучшая подруга поссорились с родными, надо помочь". У СО была обожающая мать, милый младший братишка и отчим, которого мы практически не видели; все вопросы быта, похоже, решала мама. Нас крайне растрогал этот шаг СО и его мамы, мы были очень, очень, очень благодарны - нам ведь уже было совсем худо, а в его доме мы получили возможность отлежаться, чтоб выжить.
Сразу же необходимо сказать, что постепенно между нами и нашими приютителями наросли противоречия, которые привели к уходу и из этого дома - но на сей раз нас не выгнали со скандалом, мы расстались формально мило и ласково, и даже отношения с СО продолжались ещё довольно долго. Мы действительно получили в его доме достаточно, чтоб выйти из кризиса - и смогли спокойно вернуться к собственным родителям, не приползти на коленях, а по-хорошему прийти жить на своих правах.
На этапе обитания у СО у нас с родителями в общем-то уже не было острого конфликта, хотя все стороны не скрывали недовольства, жаловались друг на друга и отчасти даже друг другу. Мы созванивались со своими - я по обычаю Дома Трёх Парок каждый день звонил сообщить что со мной всё норм, а Тата позванивала своим время от времени, в соответствии с их обычаями. Что наши родители контактируют и между собой, и с мамой СО - нам стало ясно не сразу, но и не сильно спустя. Тот факт, что все они, кажется, образовали общий фронт, был одновременно и успокаивающим, и тревожащим: с одной стороны, мы уже взрослые, это вам не эпоха "союза трёх мам", а зато все они сами друг друга поддерживают и меньше психуют попусту - это плюс; а с другой стороны - ох, мало ли что они могут придумать вместе, всё-таки опасно:)
Мы уже не раз рассказывали, как нас во время кризиса поддерживал Папа Юра - разыскивал нас на улицах и приносил еду, вздыхал и обнимал нас - не осуждая, понимая, но и не будучи в силах посоветовать ничего практического, он лишь умолял беречься и не обострять, а по возможности смягчать конфликт, умолял поверить, что взрослые просто очень за нас волнуются. Только его отношение давало надежду, что старшие, выбирая между нами и своими представлениями о комфорте, рано или поздно всё-таки смогут принять нашу сторону (как и случилось, да).
Ешё важный момент, про который тоже уже рассказано - отношение Бабушки. "Бабушка одно время ненавидела Тату, полагая её коварной лгуньей, исподтишка укравшей внимание моего одноклассника, объекта моей долгой романтической любви; ненавидела и не прощала истово, яростно, как делала всё то, что для неё было всерьёз (...) - но в итоге мы с Татой ушли от злосчастного кавалера вдвоём, после чего Бабушка придирчиво расспросила обо всём - и поверила, благословила нас: хорошо, мол, теперь живите вместе - только смотрите уж, друг дружку ни за что не бросайте!" (ТрП9)
Ещё один значимый старший, который поддерживал нас и даже принимал у себя вместе с вокруг-просветовской компанией - философ и пламенный полемист Валера Ронкин. Будучи близким другом Татиных родителей, он много сделал для того чтоб мы смогли воспринять их не как демонических существ, в которых превратились некогда любящие-любимые-мама-с-папой, а как беспомощных, со своими заскоками, но по большому счёту таких же как мы, с кем мы можем строить отношения как взрослые со взрослыми. Компанией в разном составе мы много ездили к Валере в Лугу, в т.ч. вместе с СО и его ближайшим другом, который виделся нам кем-то вроде вышеупомянутого младшего братишки, только постарше. Вчетвером мы выглядели примерно как два брата и две сестры.
Представляется, что взрослые - прежде всего вот именно что Татины родители - на том этапе уже сумели перелицевать для себя ситуацию удобопонятным / удобоприемлемым образом: всё дело в том, решили они, что Тата без памяти влюбилась в СО, но там всё было сложно, поэтому она убежала к нему не сразу - зато теперь, кажется, всё устроилось, и может даже они поженятся, а может и нет, по-любому дело молодое:) Ну и Кира конечно тоже там в компании, как без неё, но теперь, надо полагать, всё постепенно выровняется в такое, какое у людей бывает, ну и ладушки.
Мы же при этом видели-ощущали себя совершенно иначе. Ясно, что все мы думали-ощущали разное, но по сути - не сомневаюсь и сейчас, что по крайней мере вначале мы все чувствовали себя, высоким штилем говоря, семьёй нового типа. Необыкновенные существа, занятые необыкновенными делами и связанные необыкновенными отношениями - что-то такое, о чём мечтали великие фантасты. Как это ощущение сменилось другим - попробую разобрать ниже чуть более подробно.
Продолжение следует.
Оглавление проекта "Три Парки" - вот здесь.