крик души, почти рабочее
Симпатичный мне (но впервые увиденный) врач, у которого я получала инсулин, сказал мне, что я живу в розовых очках.
Почему? Потому что узнал, где я работаю (при этом именно меня он вряд ли читал).
Он говорил, что все плохо. Что их руководитель требует делать ремонты или за свой счет, или "у вас же есть больные". Он ещё кое-что говорил ,и немного о том, как пресса освещает события .
Если бы я могла ему ответить, то сказала бы. Что так же сижу на минималке, которую мне ещё и задерживают. Что уважаю его, но у меня тоже нет "больных", которые могли бы помочь с ремонтом (как нет и у него, в силу его принципиальности). Что его проверяют, но и меня проверяют, и я тоже могу пострадать за лишнюю строчку, как он - за недостающий флакончик хумодара.
Что я стараюсь писать, как думаю. Не полностью, но хотя бы привносить себя. Что в любом случае журналист должен выслушать ОБЕ стороны. Что когда мне надо взять интервью и комментарии о наболевшем, они все прячутся и не хотят ничего говорить. А отсебятину (или информацию "из анонимных непотвержденных источников") я тоже не имею права писать.
Что я вижу ещё много чего. И много где бываю (не в самых "розовых" местах). И милицейские сводки. Но все равно считаю, что неправильно терять веру или ожесточаться.
Когда-то хотела сделать статью о "гласе вопиющего" в местной медицине, на условиях анонимности в газете (но надо было назвать себя "для служебного пользования", мне и редактору). Все попрятались!
Я ничего ему не сказала. В конце концов, я ему обязана.
Я понимаю его. Но я так же, как и он, упираюсь в стену этой же стороны баррикад.
Почему? Потому что узнал, где я работаю (при этом именно меня он вряд ли читал).
Он говорил, что все плохо. Что их руководитель требует делать ремонты или за свой счет, или "у вас же есть больные". Он ещё кое-что говорил ,и немного о том, как пресса освещает события .
Если бы я могла ему ответить, то сказала бы. Что так же сижу на минималке, которую мне ещё и задерживают. Что уважаю его, но у меня тоже нет "больных", которые могли бы помочь с ремонтом (как нет и у него, в силу его принципиальности). Что его проверяют, но и меня проверяют, и я тоже могу пострадать за лишнюю строчку, как он - за недостающий флакончик хумодара.
Что я стараюсь писать, как думаю. Не полностью, но хотя бы привносить себя. Что в любом случае журналист должен выслушать ОБЕ стороны. Что когда мне надо взять интервью и комментарии о наболевшем, они все прячутся и не хотят ничего говорить. А отсебятину (или информацию "из анонимных непотвержденных источников") я тоже не имею права писать.
Что я вижу ещё много чего. И много где бываю (не в самых "розовых" местах). И милицейские сводки. Но все равно считаю, что неправильно терять веру или ожесточаться.
Когда-то хотела сделать статью о "гласе вопиющего" в местной медицине, на условиях анонимности в газете (но надо было назвать себя "для служебного пользования", мне и редактору). Все попрятались!
Я ничего ему не сказала. В конце концов, я ему обязана.
Я понимаю его. Но я так же, как и он, упираюсь в стену этой же стороны баррикад.