Баба.
Далеко-далеко, на одинокой вершине Тигирека, взобравшись выше тёмного пихтача, сидит Баба, смотрит вслед уходящему Солнцу.
Клубятся тучи за спиной Бабы, наливаются закатным свинцом, но перед её взором ещё светлеет небо и светятся надеждой облака.
Держит Баба на руках ребёнка, запеленав его в плотную рогожку и положив этот свёрток на массивные колени; но не шевелится он: жив-ли? Может лишь уснул крепким сытым сном? Это она напевает ему унылую песню или это лишь шум ветра в осеннем лесу?
Гордо держит голову Баба, да стекают росой слёзы по её окаменевшим скулам, устремляются вниз говорливым ручьём, который так и кличут - Бабий ключ. Ох и ледяная вода в нём. И не пересыхает он никогда...
Осыпается осеннее золото в лесу, знобящий туман поднимается вверх по ущелью, сединой первого инея светится в закате непокрытая голова Бабы...
Обидно, что не дожила до наших дней ни одна быль про эту Бабу (ни от белых калмыков, ни от староверов-каменщиков, ни от казаков), а ведь какой душещипательной она могла быть, ведь так? ;)
Клубятся тучи за спиной Бабы, наливаются закатным свинцом, но перед её взором ещё светлеет небо и светятся надеждой облака.
Держит Баба на руках ребёнка, запеленав его в плотную рогожку и положив этот свёрток на массивные колени; но не шевелится он: жив-ли? Может лишь уснул крепким сытым сном? Это она напевает ему унылую песню или это лишь шум ветра в осеннем лесу?
Гордо держит голову Баба, да стекают росой слёзы по её окаменевшим скулам, устремляются вниз говорливым ручьём, который так и кличут - Бабий ключ. Ох и ледяная вода в нём. И не пересыхает он никогда...
Осыпается осеннее золото в лесу, знобящий туман поднимается вверх по ущелью, сединой первого инея светится в закате непокрытая голова Бабы...
Обидно, что не дожила до наших дней ни одна быль про эту Бабу (ни от белых калмыков, ни от староверов-каменщиков, ни от казаков), а ведь какой душещипательной она могла быть, ведь так? ;)