Очерки русской культуры Т.1 гл. 71
Еще о Фросте на русском поэтическом погосте
В продолжение разговора о том, что большие поэты обычно плохо переводят других великих, впадая в соблазн замазать белилами оригинальный холст и написать поверх нечто свое по чуть различимым контурам, можно привести свежую попытку укротить неукротимого в переводе Роберта Фроста, а именно, вот это стихотворение:
A Winter Eden
A winter garden in an alder swamp,
Where conies now come out to sun and romp,
As near a paradise as it can be
And not melt snow or start a dormant tree.
It lifts existence on a plane of snow
One level higher than the earth below,
One level nearer heaven overhead,
And last year's berries shining scarlet red.
It lifts a gaunt luxuriating beast
Where he can stretch and hold his highest feat
On some wild apple tree's young tender bark,
What well may prove the year's high girdle mark.
So near to paradise all pairing ends:
Here loveless birds now flock as winter friends,
Content with bud-inspecting. They presume
To say which buds are leaf and which are bloom.
A feather-hammer gives a double knock.
This Eden day is done at two o'clock.
An hour of winter day might seem too short
To make it worth life's while to wake and sport.
Участвуют два поэта, один с талантом, что называется от Бога, и другой, скорее от мелкого беса. Первый А. Куликов - один из лучших современных поэтов, и, не дожидаясь решения времени, скажем прямо - гениальный (как ни опошлено это слово) в лучших своих стихотворениях, а второй - Ю. Лифшиц, поэт ровно никакой, но и переводчик бездарный.
В любом случае, это хороший повод прочесть и самого Фроста.
Зимний Эдем
Зимний сад в болоте ольхи,
Где кролики выходят на солнце и дерутся ,
Настолько это близко к раю, насколько возможно,
И не растопив снег или породив спящее ( нереализованное) дерево.
Уже само название «Эдем» определяет ассоциации Фроста - Райский Сад, дерево Познания, Змей соблазнитель, и вся возможная флора и фауна их окружающая в своей невинности. И, конечно, нагие Адам и Ева, что возможно только летом, пока не наступает «Зима тревоги нашей». Ибо в этом саду Фроста дерева еще нет, и мир лежит в первобытном хаосе, в болоте. Это крайне негативный взгляд на историю познания греха, хотя сад сам по себе уже предполагает вмешательство человека разумного. Но чем занимаются плодовитые и не отведавшие Плода кролики в этом раю? To romp -можно перевести, как - «резвятся», но в американском варианте языка - это дерутся.
Как же начинает Куликов?
Ольшаник, превращенный в зимний сад,
Где кролики на солнышке шустрят,
Похож на рай, когда б он был таким.
То ль снег глубок, то ль деревце над ним .
Уже в первой строчке он говорит обратное Фросту, сказавшему, что Сад стал ольшаником на болоте. Ибо Сад был, но превращен в болото. Как «Вишневый сад» у Чехова. Единственный литератор, который мог бы перевести Фроста, думая аналогично. Все - таки есть аналог Фросту в русской литературе, Бродский ошибся, говоря, что Фрост непереводим потому что в русской поэзии нет аналога. Но вот «шустрят», это из какой лексики? Откуда и зачем появились кролики проходимцы? И это пишет поэт с абсолютным поэтическим слухом, видимо полагающий, что если воспроизвел ритмическую интонацию Фронта, то можно писать любую невнятицу? Потому что последняя строка строфы, совершенно обессмыслена и прилеплена поэтическими слюнями. Если Фрост, подобно Иову пеняет творцу Сада и намекает на Левиафана, то поэт Куликов скорее собирается пенять градоначальнику- шустриле из времен дефолта 90-х.
А как бесконечно приближается к недостижимой истине поэт Лифшиц?
В воде ольшаник - это зимний сад,
где зайцы к солнцу прыгнуть норовят,
как будто это рай, и в том краю
в снегу деревья дремлют, как в раю.
Болото для поэта дурно пахнет, он меняет его на оранжерейную воду, но зайцы уже то - ли строят вавилонскую башню, то ли представляют рай в виде Города Солнца, куда зайцам следует запрыгнуть, не прилагая трудов. Трудно представить снег на солнце, но уже прочитывается идиллия деревьев, грехов не ведающих или бред словесный. Сколько рай не говори, пособия не дадут. Ибо не «как -будто» или как теперь говорят «как бы», глупый Лифшиц! Фрост вполне лапидарно заявляет - Рай, в котором мы живем, стоит на Болоте! И кролики там дерутся или развлекаются, как похожие на них люди!
Этот Эдем( сад) поднимает существование на уровень снега,
На уровень выше, чем земля под ним,
На уровень ближе к небесам над головой
И прошлогодние ягоды сверкают ярко ( или другой синоним - греховно) красным.
Вот здесь Фрост и говорит, как высоко поднялось человечество, встав с колен и четверенек. Что выше земли, что ниже неба, все одно, даже если снегу нанесено с метр, и только капли крови или грехов отмечают его путь из Сада в Болото.
Куликов
Растет по самым медленным часам.
Шажок - и чуть поближе к небесам,
Шажок - и чуть подальше от земли,
Замерзшей клюквы в снеговой пыли.
Слово «существование » поэт выбрасывает, он описывает не Сад, а деревья, которые шагают к звездам, (солнцу у Лифшица) а не по грешной земле наподобие Бирнамского леса в Макбете. Но зачем ольхе удаляться от развесистой клюквы? Что значит сей образ?
Лифшиц
Чуть-чуть повыше поднимает нас
по-над землею этот белый наст,
чуть ближе к небесам над головой
и прошлогодней рдяной бузиной.
Три строчки здесь вполне поэтичны, но к чему четвертая? Зачем-то же Фрост оторвал последнюю строчку от первых трех? Главное слово в образе строфы или главную мысль автора он тоже выбросил, уж больно слово длинное. Получается героический пафос ежегодных борений и медленный, но прогресс, включая духовный.
Этот Эдем сад) поднимает изможденного разросшегося зверя т.е. по параллели - существование)
Где он ( зверь) может продолжить свое высокое искусство
На какой-то дикой молодой коре яблони,
Что вполне доказывает, что кольца еще появляются в высшие периоды года.
Вот кого поднимает, возвышая, этот сад! Левиафана в сущности. Зверь! BEAST! Здесь Фрост говорит, кто именно Хозяин Времени и его Творец. Тот, кто обвивает кольцами дерево Познания и вырезает кольца внутри деревьев. Видно забыл, что писал про Хозяина Леса в том же размере и в другом стишке.
Куликов
И той же тягой поднятый зверек,
Штурмуя гибкий яблочный дичок,
Сорвать стремится ленточку коры
Еще осенней, может быть, поры.
Опять поэтический медведь на поэтическое ухо - Тя́га - название токового полёта вальдшнепов-самцов. Это же флорофилия в среде зверьков! На что намекает поэт? Даже я покраснел…Красивые стихи, деревенские…
Точно такую же чепуху пишет и Лифшиц
Чуть выше поднимает и зверька
объесть кору у яблони-дичка
и охватить хитро ствол деревца
подобием годичного кольца.
Это что за зверек милашка с таким поэтическим вывертом, заимствовав рифмы у Куликова вместе с дуростью их? Удав? Но его поднять трудно даже такими гадкими стишками.
Так что около рая все спаривания оканчиваются-
Здесь теперь птицы без любви собираются в стаи как друзья зимы,
Довольствуются инспекцией ростков . Они берут на себя смелость
Определять какие из ростков листья, а какие цветы.
Это крайне саркастическая или пессимистическая строфа, описывающая конец человечества в построенном раю на болоте. Тут уже чуть ли не появляется идея принудительной селекции. Или разрушения института брака вместе со всеми Библейскими ценностями.
Куликов
Рай сводит все начала и концы:
Здесь птицы - в стаю сбитые птенцы,
Чья радость - познавать сквозь гам и свист,
Какая почка - цвет, какая - лист.
Переводчик последователен и пишет прямо противоположное, но бессмысленное. В стаю сбитые птенцы - это образ испуга. А если этот Куликовский рай сводит все начала и концы, то человечество дожило до последних истин в обретенном Раю, и занято радостной работой познания ботаники, хотя птичкам это дано от природы вне рая или ада. Мильтон переворачивается в гробу.
Ему вторит Лифшиц
В эдеме ни любви нет, ни семей:
здесь птицы зимней стайкой меж ветвей
глядят на почки, изучая впрок,
что будет в каждой - лист или цветок.
Птички здесь хорошо описаны, но чисто потребительски, что можно скушать, а с чего попить. Слово «спариваться» ему перевести Богородица не велит, пахнет сексом же.
Пернатый молоток стучит два раза.
День закончился в два часа.
Каждый час зимы может казаться слишком коротким
Чтобы показаться достойным мгновению жизни, будить и …
Понятно, что пернатый молоток, это, скорее всего, дятел. И стучит он по дереву. Но то что стучит, что это значит? Последняя строфа у Фроста часто загадочна и дает несколько прочтений. Возможно это молоток судьи. Или молоток распорядителя аукциона. В любом случае это означает - «Караул устал…». Временное правительство низложено. Конец света наступил пополудни в высшей точке человеческой Истории. И завершает Фрост пессимистическими «кажимостями», говоря уже философским языком. (Кажимость (видимость) - философская (логическая) категория, означающая превратное определение истинного бытия, основанное на чувственно-воспринимаемом, внешнем явлении предмета познания).
Но что значит« to sport»? словарь дает только три подходящих здесь значений - резвиться, растранжирить и мутировать. Если выше кролики не дрались, а резвились то - первое, если дрались, то - мутировать , на это указывает и слово выше «инспектировать». В любом случае, Рай человечество растранжирило, породив запасливого на зиму поэтического муравья Лифшица , но и великолепного поэта Куликова.
Хотя он пишет, сократив Фроста на молоток. Главное что домой добрался без таинства поэзии Фроста.
Ударит дятел раз, ударит два.
Эдема день, начавшийся едва,
Закончится. Короткий день зимой
Не жизнь, конечно: вышел и - домой.
Лифшиц же совсем прост, как Фрост-
Но стукнет лес пернатым молотком -
и в два часа эдем пойдет на слом.
Зимою жизнь настолько не в цене,
что вряд ли стоит помнить о весне.
А что будет, если Лес не стукнет? И по чему стукнет, если стукнет? Цены эти строки не имеют никакой, хоть летом, хоть зимой.
Итак, мы видим, что два поэта, один талантливейший в оригинальных стихах , да и часто в переводах с португальского, и даже сделав отличнейший перевод из того же Фроста однаьды, и другой, совершенно бездарный и в оригинальных стихах, и в переводах, умело передали оригинальную ритмическую интонацию оригинала, хотя в такой же писал нпр и Уилбур, сильно отличный от Фроста, но полностью проигнорировали образы Фроста, его лексику, стилистику и поэтическое мировоззрение, написав собственные дурные стишки, совершенно не понимая природы творчества великого поэта.
В продолжение разговора о том, что большие поэты обычно плохо переводят других великих, впадая в соблазн замазать белилами оригинальный холст и написать поверх нечто свое по чуть различимым контурам, можно привести свежую попытку укротить неукротимого в переводе Роберта Фроста, а именно, вот это стихотворение:
A Winter Eden
A winter garden in an alder swamp,
Where conies now come out to sun and romp,
As near a paradise as it can be
And not melt snow or start a dormant tree.
It lifts existence on a plane of snow
One level higher than the earth below,
One level nearer heaven overhead,
And last year's berries shining scarlet red.
It lifts a gaunt luxuriating beast
Where he can stretch and hold his highest feat
On some wild apple tree's young tender bark,
What well may prove the year's high girdle mark.
So near to paradise all pairing ends:
Here loveless birds now flock as winter friends,
Content with bud-inspecting. They presume
To say which buds are leaf and which are bloom.
A feather-hammer gives a double knock.
This Eden day is done at two o'clock.
An hour of winter day might seem too short
To make it worth life's while to wake and sport.
Участвуют два поэта, один с талантом, что называется от Бога, и другой, скорее от мелкого беса. Первый А. Куликов - один из лучших современных поэтов, и, не дожидаясь решения времени, скажем прямо - гениальный (как ни опошлено это слово) в лучших своих стихотворениях, а второй - Ю. Лифшиц, поэт ровно никакой, но и переводчик бездарный.
В любом случае, это хороший повод прочесть и самого Фроста.
Зимний Эдем
Зимний сад в болоте ольхи,
Где кролики выходят на солнце и дерутся ,
Настолько это близко к раю, насколько возможно,
И не растопив снег или породив спящее ( нереализованное) дерево.
Уже само название «Эдем» определяет ассоциации Фроста - Райский Сад, дерево Познания, Змей соблазнитель, и вся возможная флора и фауна их окружающая в своей невинности. И, конечно, нагие Адам и Ева, что возможно только летом, пока не наступает «Зима тревоги нашей». Ибо в этом саду Фроста дерева еще нет, и мир лежит в первобытном хаосе, в болоте. Это крайне негативный взгляд на историю познания греха, хотя сад сам по себе уже предполагает вмешательство человека разумного. Но чем занимаются плодовитые и не отведавшие Плода кролики в этом раю? To romp -можно перевести, как - «резвятся», но в американском варианте языка - это дерутся.
Как же начинает Куликов?
Ольшаник, превращенный в зимний сад,
Где кролики на солнышке шустрят,
Похож на рай, когда б он был таким.
То ль снег глубок, то ль деревце над ним .
Уже в первой строчке он говорит обратное Фросту, сказавшему, что Сад стал ольшаником на болоте. Ибо Сад был, но превращен в болото. Как «Вишневый сад» у Чехова. Единственный литератор, который мог бы перевести Фроста, думая аналогично. Все - таки есть аналог Фросту в русской литературе, Бродский ошибся, говоря, что Фрост непереводим потому что в русской поэзии нет аналога. Но вот «шустрят», это из какой лексики? Откуда и зачем появились кролики проходимцы? И это пишет поэт с абсолютным поэтическим слухом, видимо полагающий, что если воспроизвел ритмическую интонацию Фронта, то можно писать любую невнятицу? Потому что последняя строка строфы, совершенно обессмыслена и прилеплена поэтическими слюнями. Если Фрост, подобно Иову пеняет творцу Сада и намекает на Левиафана, то поэт Куликов скорее собирается пенять градоначальнику- шустриле из времен дефолта 90-х.
А как бесконечно приближается к недостижимой истине поэт Лифшиц?
В воде ольшаник - это зимний сад,
где зайцы к солнцу прыгнуть норовят,
как будто это рай, и в том краю
в снегу деревья дремлют, как в раю.
Болото для поэта дурно пахнет, он меняет его на оранжерейную воду, но зайцы уже то - ли строят вавилонскую башню, то ли представляют рай в виде Города Солнца, куда зайцам следует запрыгнуть, не прилагая трудов. Трудно представить снег на солнце, но уже прочитывается идиллия деревьев, грехов не ведающих или бред словесный. Сколько рай не говори, пособия не дадут. Ибо не «как -будто» или как теперь говорят «как бы», глупый Лифшиц! Фрост вполне лапидарно заявляет - Рай, в котором мы живем, стоит на Болоте! И кролики там дерутся или развлекаются, как похожие на них люди!
Этот Эдем( сад) поднимает существование на уровень снега,
На уровень выше, чем земля под ним,
На уровень ближе к небесам над головой
И прошлогодние ягоды сверкают ярко ( или другой синоним - греховно) красным.
Вот здесь Фрост и говорит, как высоко поднялось человечество, встав с колен и четверенек. Что выше земли, что ниже неба, все одно, даже если снегу нанесено с метр, и только капли крови или грехов отмечают его путь из Сада в Болото.
Куликов
Растет по самым медленным часам.
Шажок - и чуть поближе к небесам,
Шажок - и чуть подальше от земли,
Замерзшей клюквы в снеговой пыли.
Слово «существование » поэт выбрасывает, он описывает не Сад, а деревья, которые шагают к звездам, (солнцу у Лифшица) а не по грешной земле наподобие Бирнамского леса в Макбете. Но зачем ольхе удаляться от развесистой клюквы? Что значит сей образ?
Лифшиц
Чуть-чуть повыше поднимает нас
по-над землею этот белый наст,
чуть ближе к небесам над головой
и прошлогодней рдяной бузиной.
Три строчки здесь вполне поэтичны, но к чему четвертая? Зачем-то же Фрост оторвал последнюю строчку от первых трех? Главное слово в образе строфы или главную мысль автора он тоже выбросил, уж больно слово длинное. Получается героический пафос ежегодных борений и медленный, но прогресс, включая духовный.
Этот Эдем сад) поднимает изможденного разросшегося зверя т.е. по параллели - существование)
Где он ( зверь) может продолжить свое высокое искусство
На какой-то дикой молодой коре яблони,
Что вполне доказывает, что кольца еще появляются в высшие периоды года.
Вот кого поднимает, возвышая, этот сад! Левиафана в сущности. Зверь! BEAST! Здесь Фрост говорит, кто именно Хозяин Времени и его Творец. Тот, кто обвивает кольцами дерево Познания и вырезает кольца внутри деревьев. Видно забыл, что писал про Хозяина Леса в том же размере и в другом стишке.
Куликов
И той же тягой поднятый зверек,
Штурмуя гибкий яблочный дичок,
Сорвать стремится ленточку коры
Еще осенней, может быть, поры.
Опять поэтический медведь на поэтическое ухо - Тя́га - название токового полёта вальдшнепов-самцов. Это же флорофилия в среде зверьков! На что намекает поэт? Даже я покраснел…Красивые стихи, деревенские…
Точно такую же чепуху пишет и Лифшиц
Чуть выше поднимает и зверька
объесть кору у яблони-дичка
и охватить хитро ствол деревца
подобием годичного кольца.
Это что за зверек милашка с таким поэтическим вывертом, заимствовав рифмы у Куликова вместе с дуростью их? Удав? Но его поднять трудно даже такими гадкими стишками.
Так что около рая все спаривания оканчиваются-
Здесь теперь птицы без любви собираются в стаи как друзья зимы,
Довольствуются инспекцией ростков . Они берут на себя смелость
Определять какие из ростков листья, а какие цветы.
Это крайне саркастическая или пессимистическая строфа, описывающая конец человечества в построенном раю на болоте. Тут уже чуть ли не появляется идея принудительной селекции. Или разрушения института брака вместе со всеми Библейскими ценностями.
Куликов
Рай сводит все начала и концы:
Здесь птицы - в стаю сбитые птенцы,
Чья радость - познавать сквозь гам и свист,
Какая почка - цвет, какая - лист.
Переводчик последователен и пишет прямо противоположное, но бессмысленное. В стаю сбитые птенцы - это образ испуга. А если этот Куликовский рай сводит все начала и концы, то человечество дожило до последних истин в обретенном Раю, и занято радостной работой познания ботаники, хотя птичкам это дано от природы вне рая или ада. Мильтон переворачивается в гробу.
Ему вторит Лифшиц
В эдеме ни любви нет, ни семей:
здесь птицы зимней стайкой меж ветвей
глядят на почки, изучая впрок,
что будет в каждой - лист или цветок.
Птички здесь хорошо описаны, но чисто потребительски, что можно скушать, а с чего попить. Слово «спариваться» ему перевести Богородица не велит, пахнет сексом же.
Пернатый молоток стучит два раза.
День закончился в два часа.
Каждый час зимы может казаться слишком коротким
Чтобы показаться достойным мгновению жизни, будить и …
Понятно, что пернатый молоток, это, скорее всего, дятел. И стучит он по дереву. Но то что стучит, что это значит? Последняя строфа у Фроста часто загадочна и дает несколько прочтений. Возможно это молоток судьи. Или молоток распорядителя аукциона. В любом случае это означает - «Караул устал…». Временное правительство низложено. Конец света наступил пополудни в высшей точке человеческой Истории. И завершает Фрост пессимистическими «кажимостями», говоря уже философским языком. (Кажимость (видимость) - философская (логическая) категория, означающая превратное определение истинного бытия, основанное на чувственно-воспринимаемом, внешнем явлении предмета познания).
Но что значит« to sport»? словарь дает только три подходящих здесь значений - резвиться, растранжирить и мутировать. Если выше кролики не дрались, а резвились то - первое, если дрались, то - мутировать , на это указывает и слово выше «инспектировать». В любом случае, Рай человечество растранжирило, породив запасливого на зиму поэтического муравья Лифшица , но и великолепного поэта Куликова.
Хотя он пишет, сократив Фроста на молоток. Главное что домой добрался без таинства поэзии Фроста.
Ударит дятел раз, ударит два.
Эдема день, начавшийся едва,
Закончится. Короткий день зимой
Не жизнь, конечно: вышел и - домой.
Лифшиц же совсем прост, как Фрост-
Но стукнет лес пернатым молотком -
и в два часа эдем пойдет на слом.
Зимою жизнь настолько не в цене,
что вряд ли стоит помнить о весне.
А что будет, если Лес не стукнет? И по чему стукнет, если стукнет? Цены эти строки не имеют никакой, хоть летом, хоть зимой.
Итак, мы видим, что два поэта, один талантливейший в оригинальных стихах , да и часто в переводах с португальского, и даже сделав отличнейший перевод из того же Фроста однаьды, и другой, совершенно бездарный и в оригинальных стихах, и в переводах, умело передали оригинальную ритмическую интонацию оригинала, хотя в такой же писал нпр и Уилбур, сильно отличный от Фроста, но полностью проигнорировали образы Фроста, его лексику, стилистику и поэтическое мировоззрение, написав собственные дурные стишки, совершенно не понимая природы творчества великого поэта.