Cinema Strange (переводы текстов) - 2
ещё насобирал
Натали Лантьер, 14 июля 2010
"Зимой" (En Hiver)
Я люблю тебя ненавидеть!
Я -зимой...
Обмороженный утверждал, что
Я поддался онемению!
Замороженные люди не смеются над убийством!
... Кровоточащий обнажённый в ванне!
Открытые окна соблазняют вкус!
Головы женщин плавают так легко!
В пределах горного хрусталя
Отражается мое отвращение!
Под лед… и до сих пор холод воды…
Рыба клюет жестких мужчин и детей!
Замороженные люди не смеются над убийством!
... Кровоточащий обнажённый в ванне!
Открытые окна соблазняют вкус!
Головы женщин плавают так легко!
В тумане, в лесу, в полночь, на земле, где всегда зима,
я вырезал тонкую кожу моих лодыжек, и ветер следовал за мной, как армия.
Меня словно пороли длинным кнутом в Арктике, Я бросал сосульки, как пчелиные укусы! Торчать под стеклом, в этом шторме, в метели,
Я закрываю глаза и сплю в мокром снеге…
Click to viewThe Red and Silver Fantastique and the Libretto of the Insipid Minstrel
(этот и следующие тексты в переводе Елизаветы Новиковой)
Красно-серебряная фантастика и либретто скучного менестреля - "В которой старый уличный артист предается воспоминаниям о своей карьере"
1. Я вытащил мою правую руку из опилок... он ниразу не открыл свои глаза за эти месяцы. Он был маленькой собакой. Он потерял свою шляпу и никогда не мог убедительно изобразить примата. Я был разукрашен красно-серебряным. Теперь я одинок, я потерял последний грош и моего пса, он сгнил.
2. Здесь были дети, зовущие меня. Они плевали на мои бумажные ботинки... Я коснулся их мороженого. я пел через картонку, уставившись в темноту. Я не знаю, кто там наблюдал... Наверно, они ненавидят меня. Я был разукрашен красно-серебряным... Теперь я уродлив, потеряв мой цветок, я вижу пятна.
Lindsay's Trachea
Горло Линдсэя
Доктор Линсэй:
"О, как это мило, падающие и ненавидящие меня! Здесь, вдыхающие воздух сквозь горло Линдсэя! О, возвращенные, оборванные, проливающие на пол стакан воды... кисти рук в моих волосах, выдергивающие и мучительно умирающие... "Зачем вы здесь"? - выкрикнул я. "Можете ли вы уничтожить человека в полдень?"
Архем Дэдфлай:
"Сновидение и вечер, - мы близнецы! Прислушайся, шепну я тебе, как дергаются твои губы! Сегодня у входной двери роятся личинки, корчась и крича, играя дружно, как люди! Ты - пуст, я мелок! Мы - гибкое лезвие в твоих ребрах! Ты - буря, я - ветер! Мы - падшие люди, измученные и освежеванные!"
"Я уже убегал этой дорогой дважды, и здесь как всегда крысы, пробирающиеся сквозь пыль. Доктор, молчаливый и притихший, звали ли Вы меня? Небо над головой переполнено крыльями, слышите мух, как они поют?! Ранее я проложил себе путь через туман, и жуки всегда вели мои легкие! Доктор, молчаливый и притихший, звали ли Вы меня? Небо над головой переполнилось крыльями, но послушайте мух, как они поют!"
Needlefeet
В домике из хвороста сидели маркиза и две её служанки. Они бывали там по воскресеньям.
Изольда была проституткой. У неё было поместье, построенное специально для чаепитий.
Полли была куклой, Венди - фетровой лошадью. Они допивали чай, оттопыривая мизинчики, конечно.
Друзья Изольды, откровенно, сказали бы, что её общество улучшается, почти день ото дня.
Изольда в своем спрятанном в роще домике, пока мать спит. Отец ушел, нарядившись в костюм в тонкую полоску, и служанки развешивают вещи, распевая ирландские песни.
У Изольды грязные щеки, черная глина запачкала прелестную белую бересту и из-за темноты, укусов, слепоты, это был захороненный осколок.
В пятнистой тени, листья рощицы увянут. Они прятались за плетеным креслом напротив ворот.
Её отнесет ветром в сторону; изысканными, певучими шагами и волшебством подарить чайному домику глаза.
Изольда хочет свет из окон! Она не любит паразитов! Открой стены и ах, моя дорогая, как хорошо пахнет!
Но слышишь ли ты треск мертвых деревянных костей? Под ногами не чувствуется земля и птицы перестали смеяться!
Оставайся в своем замке и заставь молчать твоих дам, завязав и заткнув ватой их языки. Их песни, если они звучат, приносят сюда сломанные лапки!
Следующий шаг не за горами! Твои дамы трясутся от страха! не издавай ни звука! Щупальца расползаются по земле, они ищут, ищут!
Что это - мертвое или живое? У звука шагов есть повелитель? Это ли лицо с глазами, и подглядывало ли оно за Изольдой, съежившейся и бледной от страха?
А потом могильное дыхание скользит мимо зубов всего зла, причиняемого смертью. Этот извилистый воздух не задерживается здесь, он капает и падает на волосы Изольды.
Изольда вываливается и падает, прочь из лесу, в день. Она будет попивать чай с гувернанткой и прислушиваться к спящей матери!
Изольде не нужна особенная тайна отступления лесистого чаепития! Больше нет ничего успокаивающего в ряде гостиных, с гнилью и ножками-иголками!